В известном смысле роман Антонии Байет - памятник Набокову. Насекомые (без комментариев). Много насекомых. Ленивый мирок уютной усадьбы. Если бы мимо ходил курьерский, он бы по требованию и против правил останавливался на соответствующем полустанке. Даже в Англии. Speak, одним словом, memory! Ах да, ну и Англия, само собой. И эта братская, братская, братская любовь. Или по-другому - инцест. Или Страсть. Или Ада.

Набоков, но не только.

Это еще господина Загоскина сочинение. Вернее, Лафонтена. Потому что в те два века, которые последовательно - Лафонтен и Загоскин, разве что ленивый не писал басен (вот Загоскин как раз и не).

Итак, басня. Стрекоза и муравей.

Трудолюбивый Энтомолог (Муравей) изучает жизнь насекомых. По преимуществу - в муравейнике. Вернее, сразу в двух: в том, который в лесу, и в том, в котором сам поселился (здесь кончается набоковский мемориал - у В.В. аллергия на подобные аллегории). Начинается дворянское гнездо - 2. Бесполезные самцы и самки населяют обширный дом, а рабочие особи по привычке продолжают удовлетворять их однообразные потребности. Это в большом муравейнике. В малом-то каждый на своем месте. Из сравнительного анализа наблюдений вызревает конфликт. Что и понятно, особенно если учесть, что наблюдать Энтомологу приходится и за тем, как его Жена Евгения (Стрекоза) отдается собственному брату. Конфликт разрешается совместным с благородной (труд, как известно, а не родословная, дарует подлинное благородство) рабочей особью-нянькой (часть рабочих особей у муравьев специализируется на уходе за молодью), обретающей внезапно не свойственные рабочим особям половые признаки. Муравей бежит из муравейника, принадлежащего стрекозе. Злокозненная инверсия, как сказал бы герой Турнье, которые (и Турнье, и герой) вообще здесь ни при чем. Злокозненная инверсия вроде превращения INSECT в INCEST в ходе некоей настольной игры.

Зато здесь начинается самое интересное.

Злокозненность инверсий на уровне событий не так уж интересна. Это можно в детективе прочесть или в сводке происшествий (правда, называться будет "чередой комических случайностей, послуживших причиной трагедии"). Злокозненной инверсией является переложение на викторианский язык невикторианского сюжета. Сюжет ведь если не набоковский, то возрожденческий. Жалко, правда, не отравили никого. И переложение (по крайней мере, переложение на язык русских переводов викторианских романов, о котором и речь) - вполне себе удачное. Второй роман, вошедший в книгу ("Ангел супружества"), дарит энтомологически внимательному и вредному наблюдателю авторские проколы: вот зонт там сравнивают с парашютом, а какие парашюты у друзей и знакомых Теннисона? В "Морфо Евгении" вы такого не отыщете.

Зато сразу зададитесь вопросом - а чего этот наш муравей, собственно, нашел в стрекозе, которая, в отличие от него, из благородных? Казалось бы, ничего удивительного: сюжет знаком нам из классики, хотя бы по романсу "Он был титулярный советник"... Но в силу привычной злокозненной инверсии она его прочь не гонит, он ее в итоге (повторяя басню, см. выше). Но у всего происходящего есть вполне рациональное объяснение. И это еще одна, самая интересная из предлагаемых инверсия.

Ответ надо искать, во-первых, в сказке, написанной той самой рабочей особью, которая бежит вместе с муравьем на край света, и, во-вторых...

Официальное предупреждение: все нижеследующее - рассуждения сугубо антинаучные и безответственные.

...и, во-вторых, гораздо позже (если смотреть изнутри романа) или гораздо раньше (если судить по времени написания) и в другой стране. В стихах Николая Олейникова, которые недавно и наконец-то полностью и прилично изданы питерским "Академическим проектом".

У него ведь тоже насекомые. Правда, без ангелов, зато в количествах впечатляющих. Таракан сидит в стакане, жук-антисемит, о муха, о птичка моя, и еще великие рои. Он, говорят филологи, новатор, он смешал канцеляризмы, высокЫй Штиль второсортных романтиков и лексику коммунальной кухни, сдобрив все это изощренной рифмовкой и соответствующими (а что соответствует?) метрами. С чем не поспоришь. Но есть личное мнение: насекомые Олейникова - это действительно насекомые. То есть собственно жуки, мухи и бабочки. И он не о людях писал, называя их насекомыми, а ровно наоборот - даже когда писал (он, кстати, еще и математик) "человек", то в уме держал все равно "насекомое".

Вот возьмем хрестоматийное:

И так далее, и так далее. Вот эти крылышки... С учетом того, что компания "Проктер энд Гембл" не помышляла во времена Олейникова о выходе на перспективный российский рынок. Это, конечно, прозрачные крылышки насекомого. Бабочки, стрекозы. Самки муравья в период спаривания. Ну, или ангела. Между прочим, союз "и" (в названии сборника Байет и вообще) не разделительный, а соединительный.

Разницы нет. Люди = насекомые (= ангелы). Об этом и Олейников. И сказка (непомерно длинная, кстати, и занудная донельзя, напоминает, развивая намеченную в первом абзаце параллель, конспект Бергсона, казавшийся герою и автору "Ады" самостоятельным философским сочинением).

Энтомолог "Морфо Евгении" изучает в буквальном смысле себе подобных. И в его большом муравейнике все происходит по тем же законам, которые он открывает в малом. Например, в случае необходимости рабочая особь становится самцом или самкой. Возможно, для этого требуется некоторая наглость. Сделать предложение дочери хозяина, например. Кто сказал, что в малом муравейнике для этого не требуется некоторой наглости?

И басня с моралью оборачивается просто томом без начала и конца весьма растрепанной естественной истории. Если перед нами все-таки аллегория, то опять же не без злокозненной инверсии: это насекомым приданы (произволом Антонии С.Байет или законом, открытым Чарльзом Дарвином) некоторые черты людей и даны имена, что добавляет повествованию забавности. А хэппи-энд, неприличный для серьезной книжки в наше время, кажется таким потому, что это еще не конец. Вы ждете, что здесь будет написано "это только начало"? Не будет, потому что у естественной истории, естественно, есть начало и конец, но вот имеются существенные проблемы с датировкой.

А Морфо Евгения, кстати, - это красивая тропическая бабочка.

Рекомендуемая литература: А. Кирейчук, А. Лобанов. "Жуки в творчестве Николая Олейникова". "Но не всегда жуки были для Н.М. объектами научного познания. Часто они упоминаются в его стихах как неотъемлемый элемент его поэтического мира, его восприятия природы".