Русский Журнал / Круг чтения / Книга на завтра
www.russ.ru/krug/kniga/20001013.html

Вторая терапия, или Языцы сдались
А.И.Уткин. Россия и Запад: история цивилизаций. - М.: Гардарики, 2000

Илья Лепихов

Дата публикации:  13 Октября 2000

Со древнейших времен известно, что всякое произведение искусства - а если смотреть несколько шире, то и культурный факт вообще - обладает по меньшей мере двумя потребительскими функциями: эвристической и терапевтической. С первой все более или менее ясно: употребив по назначению культурный продукт Икс, функция сознания индивида Игрек увеличивается на некоторую величину Дельта Икс, абсолютное значение которой, в свою очередь, зависит от... в то время как те... И так далее, и так далее, и так далее...

Терапевтическая функция искусства обычно подразумевает так называемый катарсис - об этом опять-таки много сказано у Аристотеля. Но жизнь вносит поправки в любые, даже самые совершенные схемы. Новейшее время обозначило целый ряд явлений, которые, будучи сведенными воедино и отрефлектированными, существенным образом расширяют наши представления о терапии культурного факта.

К сожалению, книгопечатание предоставляет несопоставимо меньшие возможности к его рассмотрению, чем, скажем, радио, телевидение или интернет. И тем не менее. Новейшая эпоха подарила нам достаточно книг - равно как и сайтов, теле- и радиопередач, - обладающих, среди прочих достоинств, живительным очарованием бессмыслицы: где-то - убежденной глупости, где-то - спекулятивной новизны, где-то - попросту психической неуравновешенности.

Казалось бы, чего нового: едва ли найдется в истории человечества такое благословенное время, когда глупость и легковерие пасовали перед талантом и знанием - об этом, помнится, у Эразма Роттердамского сказано живо и энергично. Все так, но позволю себе остаться при прежнем мнении. С точки зрения эвристической все обстоит ровно так же, как и в эпоху Гутенберга, но вот с точки зрения сугубо терапевтической... Сегодня, когда монолит прежнего знания источен в прах, а нового синтеза покамест не предвидится, чрезвычайно сильна тоска по определенности и упорядоченности. Обратной стороной этого стремления является отторжение нынешней мультикультурной всеядности, когда в российском вертограде вызревают самые диковинные плоды и одному Богу известно, какие из них полезны, а какие - смертоносны.

Сочинения, подобные тому, что нам предстоит рецензировать, исполняют замечательную функцию. Новомодные тенденции доводятся в них до неприличной крайности, обнаруживая всю относительную ценность увлечений последнего времени и с очевидностью доказывая всю глубокую неестественность складывающейся культурной ситуации. Читаешь подобную книжку, смотришь такую передачу, шерстишь мышью сайт - и странное чувство подымается в груди. Нет, думаешь, не все еще пропало, жизнь непременно наладится, раз на свете существует такое количество людей, не стесняющихся публично обнаруживать собственную, скажем так, недальновидность. Должно быть, так же рассуждал Андрей Болконский, доведись ему дотянуть до нашего века.

Это странное и не ведомое прежде ощущение впервые посетило меня году эдак в девяносто втором при просмотре программы АТВ "Пресс-клуб". Час экранного времени почтенные с виду люди городили такую околесину, которая, говоря словами классика, просто ни на что не имела подобия, и все так громко, с такой убежденностью... Однако - странное дело! - вместо того чтобы начать укорять себя в дурно употребленном досуге, ваш покорный слуга, напротив, подобрел и приободрился. Нет, подумал он, не все еще пропало, жизнь непременно etc. С тех пор, когда становилось особенно пакостно на душе, я садился у телевизора, включал "Пресс-клуб" и - помогало! Куда там Бенни Хиллу!

Едва ли его судьбу повторит сочинение уважаемого Уткина А.И. (ах, если бы просто "аи"), доктора, как следует из аннотации, исторических наук, профессора, автора двадцати четырех книг. То есть развлекательной передачей оно стать не в состоянии в принципе. Любимой книгой вроде сочинений досточтимого Дж.К.Джерома, великого Козьмы Пруткова или скромной M-me de Kourdyukoff, боюсь, тоже. Не тот масштаб, да и специфика не та.

"Россию и Запад" впору сопоставлять с сочинениями любезного господина Распэ, живописавшего подвиги своего старого приятеля, барона Карла Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена, или беллетриста Альфонса Доде, биографа величайшего из великих охотников на атласских львов г-на Тартарена (Тараскон, Франция). Нет, мы ни в коем случае не желаем упрекать профессора Уткина А.И. в неискренности и бахвальстве, однако многие места из его двадцать пятого труда заставляют вспомнить параллельные места жизнеописаний соответственно германского аристократа и французского буржуа.

Конечно, в столь многотрудном деле, как историческое - а в нашем случае и вовсе историософское - сочинение, легко впасть в крайности, равно как и легко быть пристрастным. Неприятие тона или избранного места легко оборачивается неприятием идеи везде, где нет доказанного и запротоколированного факта. Хотелось бы быть верно понятым: факта, а не события.

История взаимоотношений России и Запада как раз богата событиями, а фактами бедна. Да и сама постановка вопроса требует решительного уточнения, которым автор, кажется, пренебрег. Запад - это кто? Франция, Прованс, Малая Азия, Люксембург, Южный Уэльс? Представьте себе, что на немецком (португальском, баскском) языке появляется книга "Германия (Португалия, страна басков) и Орловская область (республика Марий Эл, Краснодарский край)". Что скажете? То же, что и любой здравомыслящий человек: забавный зигзаг этнографического сознания и ничего более. Зигзаг, говорите... Но нам-то как раз до этнографии дела нет. Нам идеищ подавай! Чтоб по полной! Чтоб ого-го!

Увы, но получается только "ого", унылое такое "ого" совсем без восклицательного знака. Широкая постановка проблемы, годная для публицистической статьи или застольной беседы, теряет половину своей продуктивности сразу, как речь заходит о монографическом труде. Слишком много слабых мест обнаруживает автор (любой) всякий раз, когда пытается говорить обо всем, свернув с проторенной тропки академического знания.

"Чепуха! - скажете вы, - ведь удавалось же русским ученым и писателям прошлого благополучно миновать все подводные камни "общей" проблематики, блестяще удавалось - или вы ставите под сомнение авторитет Герцена и Вл.Соловьева, Достоевского и Н.Лосского?"

Ваша правда, господа. Однако позвольте мне пояснить опять-таки собственную мысль. Проблематику "Россия-Запад" можно рассматривать или в общефилософском плане, как историю взаимодействия идей (что и осуществлялось великими русскими умами в прошлом), или же делать ее предметом всестороннего рассмотрения, что на сегодняшний день, да не осерчает на меня уважаемый Анатолий Иванович, едва ли под силу кому бы то ни было из отечественных ученых-гуманитариев. В рецензируемом же сочинении мы не наблюдаем ни того, ни другого.

Само понятие "русская идея" за несколько десятилетий нескончаемых спекуляций на эту тему стало уже почти ругательным. Уважаемый автор чувствует это затруднение и пытается разрешить его самым простейшим образом. Борьба со злоупотреблениями смыслом незаметно обращается в борьбу со смыслом как таковым. Даже подобия идеи России в сочинении, в общем-то, вполне правоверного патриота Уткина А.И. и днем с огнем не сыскать. Ее место занимают скученные банальности.

Третий Рим - пожалуйста! Даже глава соответствующая написана с характерным названием "Запад и ...". Иное дело, что идея преимущественно религиозная воспринимается автором в государственном смысле. Замечено, что когда русский исторический публицист по каким-то причинам не желает входить в подробности, он сворачивает на рассуждения о "византизме", надеясь таинственным покровом прикрыть стыд неосведомленности. Но что можно Юпитеру - нельзя быку. Что было оправдано в утопиях Константина Леонтьева, трудно объяснить по истечении полутора веков в сочинении, носящем практический характер по преимуществу. Леонтьевский "византизм" - понятие скорее эстетическое, нежели историческое, и любая попытка прибегнуть к его помощи заранее обречена на неудачу.

При таком подходе допетровская история лишается даже подобия смысла, выставляясь грудой разрозненных деталей, кучей щепочек Коломенского путевого дворца. Непонимание же способствует искажению исторической перспективы: "В 1453 г. погас светоч Византии... Психологически русская элита и столпы церкви ощутили чувство одиночества... Именно тогда провозглашается: "Два Рима падеша, третий - Москва, а четвертому не бывать"... Этот элемент ниспосланной Богом миссии - быть в окружении и нести праведную идею - навсегда, видимо, остался в русском менталитете... Обыденное сознание русских с готовностью воспринимает тот или иной род мессианизма, неся то православие, то коммунизм, то "новое политическое мышление для нашей страны и всего мира".

В этом, взятом почти наугад, отрывке несообразность цепляется за несообразность. "Чувство одиночества" - это, конечно, сказано сильно, но не более того. Какое уж тут одиночество. Скорее наоборот. Вместо того чтобы смиренно ожидать Апокалипсиса, неизбежно должного восторжествовать после падения Византии, крупнейшей христианской державы, Московское царство пытается найти опору нового жизнеустройства, провозглашая свою столицу новым центром религиозной Вселенной.

Уж не берусь судить об идее и окружении - слишком тонка, почти бесплотна мыслительная материя, - но совершенно понятно, что ни в коем случае, ни при каких условиях не следует равнять Православие (истинную для большинства русских религию), Коммунизм (насильственно навязанную большей части населения риторику) и Новое Мышление М.С.Горбачева, кабинетный фантазм, способный произвести эффект разве что на неокрепшие души. Подобное неразличение не делает чести даже типографскому наборщику, что уж говорить о серьезном ученом.

Коммунистический мессианизм, впитанный в русскую кровь, был явлением сугубо гуманитарно-интеллигентским, естественным следствием консервации определенного состояния европейской образованности, и представлял собой причудливую смесь гегельянского логического обскурантизма, шопенгауэровского драматизма и антикантианской философской публицистики. Сперва этот псевдофилософский синтез оказал воздействие на позднее романтическое сознание (Гюго), после породил польский национальный, а через некоторое время классовый мессианизм Маркса. Заметьте, польский и классовый, ни о каких других, по большому счету, и речи вести не стоит.

Что же до Православия, то его социальная доктрина, несмотря на вот уже скоро третье тысячелетие существования, вообще находится в стадии становления, а в собственно вероучении невозможно найти и подобия схизматического мессианизма. "Верую во Единого Бога-Отца Вседержителя, Творца миру и земли..." и ничего по поводу того, что все остальные, те, которые не веруют, ничтожные твари или, как сегодня принято говорить, "козлы", Цареградско-Никейский символ веры и близко не содержит. Про них там просто ничего не сказано.

Неразличение идей, забвение основ российской государственности, искажение исторической перспективы приводит автора к весьма любопытным и, увы, совершенно естественным выводам. Историческим призванием России, той самой упраздненно-искомой Русской Идеей объявляется стремление догнать и перегнать Запад. Собственно петровский, или, если быть точным, петровско-александровский опыт объявляется единственным содержанием национального процесса. Последний, в свою очередь, как бы подразделяется на как бы доисторию (Древняя Русь), как бы собственно историю ("удачные" реформы Петра и Александра Второго) и как бы все остальное, своеобразную недоисторию. Автор, нигде прямо не передергивая, искренне пытается понять и объективно оценить все то, что происходило в России за одиннадцать веков русской истории, но - вот что значит неверная предпосылка! - словно Евпатий Коловрат, не поспевший к осаде Рязани, видит повсюду лишь присыпанные пеплом обгоревшие головни. России, той, правильной, догнавшей и перегнавшей, не существует. Полноте, да и была ли она?

Относительная неудача рецензируемого сочинения - скорее благо, нежели зло. Коль скоро осмысление традиционных для отечественного гуманитарного сознания проблем по старинке, на языке и по методу прошлого оказывается невозможным, не означает ли это, что мы значительно продвинулись в их рефлексии и готовы если не посредством идей, то хотя бы посредством адекватного инструментария отсекать совсем уж спекулятивные попытки сопоставления того, что не поддается сопоставлению, и сведения воедино принципиально разноприродных элементов? Наверное, так оно и есть, но, к сожалению, книга г-на Уткина А.И. не столько помогает нам с ответами, сколько порождает новые вопросы.

Часть из них, по-видимому, следует списать на редакторскую нераспорядительность. Действительно, натолкнувшись на нечто вроде того, что "единственный путь между Россией и Западом через Норвегию и Швецию пересекал Ботнический залив", начинаешь сильно опасаться за здоровье своего рассудка, поскольку, вопреки всему известному прежде, выходит, что Швеция, или остров наподобие Британии, или узкая полоска земли таки соединяет королевство шведское и королевство датское. Но что же, в таком случае, представляет собой Балтийское море? Внутренний скандинаво-угорский водоем? Написано "Балтийское", читай "Каспийское", так, что ли, получается?

Есть и куда более досадные оплошности собственно исторического свойства. Так, никакого В.С.Печорина, "эмигрировавшего в Ирландию и принявшего там католичество", никогда в природе не существовало. В сознании одного известного русского сочинителя существовал Григорий Александрович Печорин, не успевший добраться до Ирландии по причине кончины, последовавшей по пути из Персии, равно как в действительности имел место Владимир Сергеевич Печерин, удовлетворявший всем вводным, т.е. в действительности эмигрировавший и принявший католичество. В "Былом и думах" Герцен посвящает ему целую главу, которая, если мне не изменяет память, называется Pater Pecherine.

Возможно, в текст вкралась досадная опечатка, но как в таком случае объяснить то обстоятельство, что, согласно г-ну Уткину, весной 1242 года русские войска под предводительством святого благоверного князя Александра Невского сражались с немецкими рыцарями ордена Меченосцев, в то время как последний к тому моменту был уже пять лет как упразднен? Мелочь, опять-таки скажете вы?

Что ж, в таком случае я советую вам обратиться на страницы 53-54 и прочитать краткое изложение знаменитой полемики между сторонниками Нила Сорского, так называемыми нестяжателями, и Иосифа Волоцкого (осифлянами), а после сравнить прочитанное с тем же С.Соловьевым. Сопоставьте, не поленитесь! Я же от комментариев воздержусь.

Впрочем, все это недочеты скорее редактуры, нежели собственно концепции. Но и к последней, как мы уже это обнаруживали выше, возникает достаточно вопросов. В заключение задам еще один, возможно, главный в свете избранного автором предмета.

На каком, собственно говоря, основании Уткин полагает Россию не просто особым хозяйственно-государственным миром, но миром, априори способным выдерживать сопоставление с миром Западной Европы, а позже и США? Про патриотизм, особый путь, внешнее могущество и богатство недр я сам не прочь рассказать. Все так, но чем питается не подкрепленная фактами россиепупия, стремление во что бы то ни стало указать на роль, место и призвание Великой Страны?

Да, мы Европа, совершенно особая Европа - оспаривать этот факт могут только совсем бессовестные люди. Но мы - Европа сугубо провинциальная и по географии, и по исторической судьбе. Все наши, воистину великие достижения были обязаны главным образом политическим расчетам других великих держав, которые позволяли России доходить до некоторой черты и останавливали ее всякий раз, когда она начинала угрожать их интересам. Так было всегда: и в 1815-м, и в 1856-м, и в 1878 годах - всегда, за исключением очень короткого промежутка в пятидесятых-шестидесятых годах нашего века. В остальных случаях оказывалось, что победила Англия, чуть позже - США: реальные властители мировой политики.

Печальный опыт Германии, по молодости вздумавшей тягаться с Соединенным Королевством, в этой связи весьма показателен. Уткин приводит характерное мнение основателя германского флота адмирала Тирпица, говорившего о том, что смысл немецкой военной политики состоит в победе над островитянами, восточное же направление, по определению, несет вспомогательный характер, - но, к сожалению, не развивает этой идеи.

К сожалению, поскольку в некотором смысле обеими великими агрессиями (1812 и 1941 годов) мы обязаны именно Великобритании. Борьба с таким серьезным врагом требовала полной мобилизации. Вздумав соперничать с ней, нельзя было оставлять за спиной лукавую Россию. Вот и шли. И, спасибо Господи, получали по полной.

Сегодня, когда мы вот-вот успокоимся и начнем созидать, нельзя пребывать в заблуждении - любом, как уничижительном, так и апологическом. Есть сила - и хорошо, есть люди - и славно, есть прошлое - будем учить его уроки. А Запад... Пусть они сами там разбираются, кто из них более европеист, гуманен и продвинут. Нам, извините, до этого дела нет.

Именно на этом основании сочинение г-на Уткина А.И. кажется мне архаичным, да, пожалуй, и вредным, потому что автор слишком сух и намеренно серьезен. Значит, его труд не достигает ни одной из гипотетических целей: ни тебе ничего нового узнать, ни даже посмеяться от души. Так, пара кривых ухмылок.

То ли дело старина Прутков:

Марш, ура, вперед, Россия!
Лишь амбиция была б,
Брали форты не такие
Бутеноп и Глазенап.

У Уткина приблизительно то же, но только длинно, в прозе, да и образность пожиже.

Так что весь предшествующий текст вплоть до начала предпоследнего абзаца можно считать отчасти недействительным.

Vale!