Из пятидесяти зарабатываемых в неделю долларов двадцать пять уходит на психоаналитика, двенадцать - на квартиру, оставшееся - на помаду, сережки, а на еду - время от времени. Распределение расходов девушки нью-йоркской богемы образца 1956 года. А восемьсот долларов на косметическую операцию можно вытянуть у подруги, которая даст охотно: нужно же ей о ком-то заботиться.

Люди вокруг, в общем, не так уж плохи. Торгующий красотой носов занялся пластической хирургией, сострадая обезображенному летчику. Это потом он уже не сможет остановиться и даже свою девушку захочет постоянно переделывать. Экономика на подъеме, но есть личная депрессия, устроившаяся у каждого в голове. Исповедником стал психоаналитик, а за ним - дантист. Люди попросту повторяются. Всех официанток зовут Беатрис. Все мужчины нащупывают одно и то же место на спине девушки - словно там ключик, которым ее заводят. Повар влюблен в автомат тридцатого калибра, девушка с наслаждением прикасается к своему автомобилю, лаская бампер или рычаг переключения передач. И кажется, что вещи свободнее, чем люди, потому что делают то, что хотят, - остаются собой. Раздвоенность человека запланирована. Станет после университета администратором - будет что-то пописывать. Станет инженером - будет что-то рисовать. Так и умрет разорванным. А в городской канализации ползают аллигаторы, брошенные после того, как прошла мода на них. Остается прикреплять презервативы кнопками к чужим дверям - на что они еще годны?

Кто-то повторяться не хочет - и старательно выстраивает свой собственный бардак, гуляя на вечеринках, самозарождающихся в облаках табачного дыма. Но в этом броуновском движении, веселом кружении пустоты, активно переливаемой из одной формы в другую, тоже ощущается какой-то изъян. Героическая Любовь, призванная спасти мир от разложения, заключается в шести совокуплениях каждую ночь в немыслимых позах; а когда муж возмущается, что это напоминает упражнения гимнастов на батуте, эта фраза немедленно вставляется женой в очередной роман. Речь превращается в конструктор, набор имен, философских терминов и литературных аллюзий, которым легко может воспользоваться кто угодно. Даже матрос с эсминца, подлаживаясь к девушке, цитирует Сартра. Да и способностями к деятельной бессмыслице он "лицам свободных профессий" не уступит. Кусаться свежезаточенными зубными протезами - или дать сигнал боевой тревоги, а потом вместо оперативной сводки передавать порнографию. А художников хватает только на то, чтобы расставлять композиции из бутылок в холодильнике. Курение марихуаны - как мастурбация. Не замечать ничего, оставить все по-прежнему и рисовать 62-й датский творожник после 662-й вечеринки? Теледраматург продолжает гнать сценарии вестернов и детективов. Девушка платит за переделку тела, в котором родилась, и влюбляется в искалечившего ее человека. Попытаться выброситься в окно? Но из этого тоже в конечном счете получается фарс. Уезжающий воспринимается как выпущенный заключенный, сама веселая компания не в силах сдвинуться с места. Впрочем, в другом городе - например, в Вашингтоне - свой паноптикум: изобретатель, празднующий семьдесят второй отказ Патентного бюро, или тиросемиофилы - коллекционеры этикеток с коробочек французского сыра.

И это скольжение Пинчон сталкивает с историей, той, которую не делают, - которая достается, с которой пытаются сосуществовать. Он выбирает кризисные ситуации: 1898-й (когда война между Англией и Францией все-таки не началась), 1913-й (тоже богема - Париж, авангардные музыканты, черные мессы, попытки развивать "русский балет"). И 1956-й - это Суэцкий кризис. Сталкивает с людьми, чьи цели не серьезнее по виду, но серьезнее по последствиям. Путешественник, отправляющийся в джунгли невесть зачем - потому что там мечты не то чтобы ближе к миру, но кажутся более реальными. Итальянец, желающий украсть "Рождение Венеры" из галереи Уффици. Шпионы, смешные своими подозрениями великих сложностей в простой ситуации, но рискующие жизнями.

А можно искать следы некоторой V., упомянутой в дневнике отца, - не зная, зачем этот поиск, но упорно продолжая его. Чтобы жить, не обязательно отвечать на вопрос "Зачем?" И V. - не только женщина. Буквой V сходятся ряды фонарей на улице. V. - крыса Вероника, любимица сумасшедшего священника. Может быть, V. - мир в его переменчивости, и человек ищет некоторую точку, с которой мир в своем разнообразии откроется ему?

А рядом со сложностями - человек-простак (у него и фамилия - Профан). Не желающий выглядеть умнее, чем он есть на самом деле. Полагающий: честнее наговорить на себя, что любить-де он не способен, чем клясться, рискуя обмануть (кто может быть уверен в себе? тем более - в будущем). Боящийся обещать другим больше, чем может. Потому-то к нему эти другие - и не только девушки - тянутся.

Или - пишущий стихи и занимающийся самоанализом под бомбами на осажденной Мальте Фаусто Мейстраль (доктор Фауст? ураганный ветер?). Во время налетов - не прятаться, а наблюдать. Чувствовать, как камень отзывается взрывы. Кто я? И кто - другие? Человек меняется, жизнь души прерывна, и настаивать на истинности воспоминаний о себе не более корректно, чем навсегда определять кого-то из знакомых как циника или либерала. И вещи не приближены к человеку метафорами, приписывающими им человеческие желания, потому что кто лучше поэта знает, что метафора - лишь уловка, и до вещей еще надо дойти, если это вообще возможно. И видит ли человек рядом тот же самый мир, то же солнце над разрушенным городом? Или общее у людей - только боль?

Потому что V. - это еще и Валетта, столица Мальты, место, где древние римляне, арабы, французы, англичане смешались с неизвестно откуда взявшимся коренным населением. Где рядом с первобытными дольменами стоят радиолокаторы. Все это различно - но едино.

А может быть, V. - это повод вспомнить. О сумасшедшей Фиумской республике во главе с поэтом Д'Аннунцио, об экспедициях к Южному полюсу... Америка, рассказывающая самой себе историю Европы? Александрия, Флоренция, Париж - Старый Свет, куда плывут и корабли американского Шестого флота. Все слишком взаимосвязано. Антенны, расставленные для исследования радиоволн в пустыне, вызывают бунт готтентотов.

Время превращает человека неизвестно во что. Из Виктории, невинной девицы, ухитрившейся за полгода сменить четырех любовников и накопить на этом круглую сумму, получается V. - скользящая по миру фигура, то шпионка, то священник. Любование при невовлеченности чересчур близко к области смерти. А рядом - страх безлюдных пространств, пустой улицы или палубы, чужой пустоты, куда постоянно попадаешь. Трудность поверить, что другие - тоже реальные люди, что вообще есть что-то еще кроме того, на что вот сейчас смотришь. Постоянное опасение, что кто-то окажется в зависимости от тебя и за него придется нести хоть какую-то ответственность. И - динамическая неопределенность всякого смысла. Можно любить, не крича об этом на перекрестках, помогать без надрыва, быть спокойным - но не равнодушным. Есть любовь, в которой люди независимы и одновременно слиты. И в сексе больше мистики, чем кажется с первого взгляда, - если, конечно, тот/та, с кем ты make love, действительно отличается от других. Моряк красит тонущее судно, с которого сбежала остальная команда. Каждый тянет одеяло на себя и не думает о последствиях. Шпионы после перемирия встречаются, чтобы готовиться к новой войне. И Сидней Стенсил просит у Бога - как дар, как милость для другого, - чтобы тот, другой, утратил свою уверенность.

Может быть, после встречи с V. у нас ее станет чуть-чуть поменьше.

• Закажите эту книгу в "Шведской лавке"