B наши дни испытать удивление можно только от вещей хороших и приятных (плохое уже давно не удивляет). Это редкое чувство испытываешь, держа в руках прекрасно изданный том "Поэзии скальдов". Сегодня в России выпустить семисотстраничную книгу, посвященную поэзии, да еще такой экзотической ее разновидности, как скальдическое искусство... Снимаю шляпу! Но при всем восхищении самим фактом не могу удержаться от сомнения. Кому, собственно, предназначена книга? Ответить на этот вопрос не так-то просто. С одной стороны, в плане содержания это сугубо научная монография, В первых своих главах вообще мало доступная пониманию неспециалистов; с другой - стиль оформления, весь дизайн издания вроде бы сигнализирует о расчете авторов на более широкий круг реципиентов. Что это - ошибка, сознательное, в маркетинговых целях, введение в заблуждение? Или противоречие формы и содержания - только кажущееся? То есть, другими словами, представляет ли книга интерес только для специалистов по средневековой исландской поэзии или она может быть небезынтересна и более широкому кругу ориентированных на гуманитарное знание читателей?

Интерес для неспециалиста, как мне кажется, могут представлять только те научные издания, в которых круг затрагиваемых проблем как-то коррелируется с его собственными, читателя-неспециалиста, размышлениями. При этом совершенно не важно, ставилась ли авторами исследования подобная задача. Сразу хочу оговориться, что речь здесь не идет о так называемой широкой публике и о книгах, "которые интересны всем". Наверное, не нужно доказывать, что эти понятия предельно мифологичны и обозначенных ими явлений не существует в природе. Речь идет, как уже было сказано, о возможном интересе к данной монографии гуманитарно ориентированного интеллектуала. Существа, как и любой собирательный образ, достаточно эфемерного, но все-таки обладающего хоть какой-то эвристической ценностью.

Kpoмe чисто археологического интереса к такому занимательному и уникальному артефакту, как поэзия исландских скальдов, дилетанта может увлечь по крайней мере одна сквозная тема, прослеживаемая в работе уважаемых авторов, - тема соотношения и взаимосуществования традиции и новаторства в художественном творчестве. Казалось, что с приходом постмодернизма эта антитеза потеряла свою актуальность. Но, увы, только казалось. Никогда не говори никогда.

Раскрытие механизма взаимодействия новаторства скальдов с исконной исландской поэтической традицией - ключевой сюжет монографии Гуревич и Матюшиной. По их мнению, этот механизм уникален и не имеет аналогов в европейской культуре. Скальды были не новаторами или традиционалистами, хотя и то и другое им присуще; они были, если можно так выразиться, консервативными революционерами средневековой исландской словесности. "Если скальдам и суждено было совершить революцию в поэзии, то осуществлена она была не извне и едва ли из стремления решительно порвать с "рутиной" еще не успевшей ко времени появления первых скальдических стихов "омертветь" эпической системы, но в недрах самого традиционного стиля". Наверное, полезно было бы поразмышлять, почему столь интересный и успешный эксперимент оказался невостребованным, и кто-нибудь наверняка это сделает. Однако осознание того, что плодотворный синтез традиций и новаторства в искусстве возможен, ценно само по себе.

Российскому читателю интересно и то, что история поэзии скальдов временами вплотную соприкасается с отечественной историей. Многие скальды творили на территории нашей страны, обращали свои хвалебные и любовные строки к правителям наших предков. Любопытно, оказало ли скальдическое искусство какое-то влияние на русскую дохристианскую литературу, если, конечно, таковая вообще существовала? Если оказала, тогда понятно сходство восприятия поэта и поэзии, которое прослеживается между средневековыми исландцами и нами. Скальд, утверждают Гуревич и Матюшина, по мнению исландского средневекового общества - человек не от мира сего, не научившийся поэтическому мастерству у людей, а получивший его в дар от высших сил, человек с неуживчивым и тяжелым характером, стоящий особняком и над толпой, остро чувствующий свое особое предназначение и благодаря ему имеющий возможность на равных обращаться к властителям. Ну просто "поэт в России больше, чем поэт". Единственное, чем отличается образ скальда от типического образа российского поэта, - брутальностью. Как облика - скальд почти всегда уродлив и необычайно силен физически, - так и рода побочных занятий: он всегда воин, один из дружинников конунга. Здесь мы скорее приближаемся к общеевропейским моделям. Что еще роднит наше представление о поэзии со средневеково-исландским, так это вера в особую действенность и эффективность поэтического слова. Но, как представляется, у скальдов для этой веры было больше оснований.

Анализируя два мифа о поэте, бытовавших тогда в исландском обществе, - миф о "меде поэзии", трактующий поэта как избранника Одина, и миф о "непрофессионализме" скальда, о том, что при случае вису-другую мог сочинить каждый, - авторы монографии задаются вопросом, как столь противоречивые версии могли уживаться в рамках одной культуры. Ответ они видят в двойственной природе скальдического искусства, с одной стороны, индивидуально-новаторского, с другой - сугубо традиционалистского. Не оспаривая мнения уважаемых авторов, осмелюсь все же высказать иную версию, вытекающую, на мой взгляд, из текста книги. В мифе о "меде поэзии" говорится, что Один наделяет волшебным медом тех людей, которые уже умеют сочинять стихи. И в результате этой операции они становятся скальдами. Отсюда, скорее всего, следует, что скальд - это все-таки нечто большее, чем просто стихотворец. Учитывая не раз встречающиеся в книге упоминания о повсеместной вере в особую действенную силу скальдических стихов, будь то хвалебная песнь, приносящая удачу адресату, или хулительная, которая просто уничтожала оппонента, или любовная, которая, по сути, являлась вариантом приворота, а также блистательное отсутствие каких-либо сведений об обучении скальдическому искусству, можно предположить, что "дар Одина" сообщал своему получателю способность наполнять произносимые им стихотворные строки (которые, напомним, он уже умел сочинять до этого) специфической магической силой. Обладание этой силой и делало стихотворца скальдом. Иначе сложно объяснить, почему порой за произнесение чужих стихов скальда награждали так же, как за сочинение собственных. Наверное, важно было, чтобы эти строки были сказаны к месту и чтобы их декламировал именно скальд.

В этой связи отсутствие каких-либо сведений об обучении скальдическому искусству не кажется удивительным. Все письменные источники относятся уже к эпохе распространения в Исландии христианства; вряд ли ученые монахи стали бы приводить описания эзотерических языческих ритуалов и практик. Хотя в монографии все-таки содержится одна цитата, которую можно рассматривать как такое свидетельство. Оркнейский епископ Бьярни Кольбейнссон пишет, что его поэтический дар идет от Христа и что он для его получения "не сидел под повешенными" и "никогда не творил заклинаний".

Разумеется, вышесказанное не претендует на почетное звание научной гипотезы, а является лишь вольной импровизацией дилетанта на тему прочитанного текста. Что же до научной добросовестности самой книги, то она, как жена Цезаря, - вне подозрений. Превосходный справочный аппарат, обилие стихотворных цитат, словарь терминов, убедительнейшая система доказательств, фундаментальность и - в хорошем смысле слова - академичность раскрытия темы в сочетании с грамотным русским языком, которым написана монография, делает ее почти таким же уникальным явлением, как поэзия скальдов, которой она посвящена.

Напоследок - короткая реплика апарт. Когда я читал приведенные в книге Гуревич и Матюшиной образцы скальдической поэзии и пытался худо-бедно понять правила их сочинения - все эти многочленные кеннинги, переплетающиеся предложения, дротткветты и т.д., - меня не покидало ощущение чего-то смутно знакомого. Наконец я понял, что это мне напоминает: компьютерные алгоритмы, с трудом усвоенные в школе на уроках информатики. Конечно, человеку, близко знакомому с компьютером, такая ассоциация должна показаться надуманной и случайной. Пусть. Но это мимолетное сходство натолкнуло меня на идею интересной интеллектуальной спекуляции. Отчего бы форму скальдических стихов, ныне бесхозную, не использовать для создания оригинальной виртуальной поэзии? Ведь существуют же в интернете виртуальный секс, виртуальные религии, и черт его знает что еще там существует. Почему не быть и особой, виртуальной поэзии? А скальдическая форма как нельзя лучше подходит для этого: строгая, математически выстроенная структура стиха, сознательно затемненное, не понятное непосвященным содержание при апелляции к сугубо рациональному в слушателях, - все это вкупе с традицией восприятия скальдических стихов, что называется, в режиме реального времени и современной модой на неоязычество дает идее киберскальда неплохие шансы на успех. Ведь, согласитесь, куда приятней именоваться "искусным повелителем мыши", нежели банальным "продвинутым пользователем".