"Младший сын младшего брата из младшей ветви рода", шотландец, католик решил в шестнадцать лет уехать подальше от родителей, на континент - куда-нибудь, зачем-нибудь. (Родители не препятствовали - потому ли, что оставить сыну в наследство им было нечего, потому ли, что дома было не слишком спокойно - у Кромвеля, который правил тогда Англией, с Шотландией были сложные отношения.) Побуждаемый старшими стать на путь науки или религии, он провел два года в Германии, в Коллегии иезуитов, но понял, что ему это не по нутру, и решил вернуться домой. Одна беда - корабля до Шотландии нужно было ждать почти полгода, а денег у юноши не было. Прислуживать, или работать, или торговать, или просить подаяние он считал в равной степени унижением. И после некоторых колебаний попал в Польшу, где поступил на службу к королю шведскому, как раз собравшемуся в Польше воевать. Так начал свою жизнь молодой шотландский дворянин Патрик Гордон, наемник.

Имя этого человека в России произносится с некоторой долей сентиментальности. Он возвел на трон Петра Великого, приведя свои полки в Троице-Сергиеву лавру в тот момент, когда Петр ожидал окончательного удара Софьи. Он открыл Петру путь в Немецкую слободу, формировал для него гвардию, взял Азов, подавил стрелецкий бунт. Петр называл его "батюшкой" и плакал на его похоронах. В посвященных Петру исторических романах добрый генерал Гордон, благородный седой шотландец, всегда выступает как фигура безусловно положительная. И если Меньшиков и Лефорт - друзья-собутыльники, то Гордон - действительно почти отец, верный старший товарищ.

Человек этот оставил после себя не только победы, но еще и "Дневник" - наполовину мемуары, наполовину, очевидно, действительно дневниковые записи, хотя и в позднейшей обработке. Рукопись его хранится в наших архивах и полностью ни на одном языке ранее не издавалась. Издательство "Наука" впервые предприняло полную публикацию - настоящее издание есть первая честь "Дневника", и если 30-40-м годам, детству, посвящено всего несколько строк, то 50-е, время пребывания на континенте, описаны уже подробно. О России здесь речи не идет - как выразился составитель, шпагу свою Патрик Гордон предложил царю Алексею Михайловичу только в 1661 году, уже будучи офицером. Начинал же он с простого солдата, а сперва даже менее того, так как шведский офицер, усиленно расписывавший ему прелести солдатской службы, на самом деле сделал его не рейтаром, а просто своим слугой. Так что первоочередной задачей для Гордона было добиться хотя бы солдатского статуса.

Записки Гордона, сделавшиеся доступными только теперь, отсылают нас как минимум к двум слишком хорошо знакомым художественным произведениям. Тридцатью годами позже описываемых событий другой британский подданный, другой католик, бакалавр медицины Питер Блад смотрел из своего окна на ополчение, собиравшееся, чтобы поддержать претендента на английский престол Джеймса Монмута. До того, как человек этот волею Рафаэля Сабатини попал на каторгу и превратился в капитана пиратского корабля, бороздившего Карибское море, он, как известно, тоже ездил посмотреть континент и успел повоевать на голландской службе против французов, а потом на французской - против испанцев, в промежутке проведя два года в испанской тюрьме. А сорока годами ранее еще более известный молодой католик въезжал в Париж на своей рыжей лошади, чтобы под знаменами короля Франции воевать против гугенотов. Д'Артаньян, правда, воевал за свою страну, то есть наемником не был, но вряд ли это так уж сильно меняет дело. Как выглядела реальная война в XVII веке, можно прочитать у Гордона.

Наставлений, которые давал своему сыну господин д'Артаньян-отец, молодому Гордону вовремя было дать некому - поэтому он сперва терпеливо сносил толчки и оскорбления. Наконец кто-то сжалился над ним и объяснил, что если он хочет себя поставить, то должен ввязываться в драку по любому поводу - и тогда неважно, победит он или проиграет, но заработает себе репутацию. Гордон так и поступил, тем более что поначалу, между своими, дрались "до первой крови". Вообще же он был совершеннейший мальчик - это видно хотя бы из описания того момента, когда его берут в плен польские крестьяне. Крестьяне, измученные бесчинствами неприятеля, хотят его убить, мальчик дрожит от страха, кто-то жалеет его за молодость и слабость: история не слишком героическая, хотя и завершается удачным бегством - через болото в одних подштанниках. Самое интересное, процесс становления, превращения мальчика в мужчину, юнца - в солдата, Гордон вроде бы оставляет за кадром - все-таки пишет он о себе. Был ли он изначально храбр, ловок, сообразителен, терпелив к боли - бог весть. Но исподволь становится ясно, что и оружием владеть научился, и безжалостность - неизбежное качество наемника - проникла в его сердце.

Солдатское молодечество - обман, более или менее жестокое издевательство над "простым народом", откровенное мародерство, оправданное в глазах всех тем простым обстоятельством, что платить жалование своим войскам никому не приходило в голову и на службу поступали затем, чтобы добраться до добычи, соединяется здесь с еще рыцарским отношением к храброму противнику и к прекрасной даме (с дамами, впрочем, не все так гладко - о подробностях мемуарист не распространяется, а в одном месте благородно и тщательно вымарывает полстраницы, видимо, сомнительного текста). То были времена, когда можно было еще "на хороших условиях" сдаваться в плен, когда без зазрения совести переходили на службу к противнику - и обратно, когда добрые квартирные хозяйки подкармливали в тюрьме бывших своих постояльцев, полячки скрывали в своих постелях шведских солдат от солдат польских, а в городе Кракове действовал обычай, согласно которому девица могла освободить узника из тюрьмы, заявив, что берет его в мужья. Впрочем, в те же самые времена безжалостно добивали раненых, казнили своих и чужих направо и налево, стреляли в неверных, силой взятых проводников, а иноземных солдат ненавидели все - именно потому, что понимали: по большому счету, понятия измены для них не существует. (А еще, разумеется, это было время "чумы", следы которой - единственное, что могло помешать снять хорошую куртку с тела мертвого товарища.)

Все эти прелести наемничества понимал и сам Гордон. И потому на старости лет давал совет своим последователям: воевать желательно за свою страну, ибо только такая война благородна, или хотя бы на службе у правителя, который платит жалование, не заставляя солдат искать себе пропитания грабежом. Ясно, что к 25 годам человек этот был уже хорошим солдатом, ясно и то, что литературным даром он обладал - описания мерзостных и благородных поступков, своих и чужих, боев, плена, походов и ранений, друзей и врагов даются со сдержанной яркостью. Вряд ли каждый его сослуживец мог бы написать так же. Так что это не столько исторический, сколько все-таки литературный памятник - хотя личная история и перемежается чисто историческими, "по документам", с чужих слов написанными кусками о расстановке политических сил в Европе, подробностях заключения договоров и причинах военных действий. Личная же история повествует о том, что стало бы с д'Артаньяном, если бы он поехал не в Париж, а несколько далее на восток и так никогда и не встретил бы трех мушкетеров.

P.S. Моя рецензия на книгу Валерия Залотухи "Макаров" писалась с учетом того обстоятельства, что, как мне казалось, текст "Танк "Клим Ворошилов-2" экранизирован не был. Оказывается, такой фильм был снят в 1990 году. Приношу извинения читателям и авторам фильма и благодарю всех, кто указал мне на эту ошибку.