"Участок с Полифемом" - хороший предлог поговорить о творчестве Коваля в целом. Скажем, песен, исполнявшихся А.Липским, и "Моей народной мудрости" в книжке по воле автора нет. Зато есть поэма "Поликарпов" и стихи разных лет. Проблема отсутствия/присутствия, как станет ясно из дальнейшего, очень важна для автора.

Коваль пишет не только смешно и абсурдно - он пишет страшновато. Это началось еще с песен. Стоит лишь представить себе, как "Дева батьке улыбнулась / И, не раскрывая глаз, / Издалека встрепенулась, / Издалека поднялась". И почему-то очень жалко обгаженного птицами кумира. И артисту, сгоревшему, "как тоненький лист", не завидуешь.

Хотя, конечно, смешного и абсурдного тоже хватает. Вот, например, про эстонский хор: "Все эстонцы петь озябли / Босиком и налегке, / Словно аисты и цапли, / На одной стоят ноге". Или про парад: "Вот бронтозавры, заврят бронто, бронто / Вот саламандры, мандрят сала, сала / Фатер мой вернулся с фронта / Мутер с ним судьбу связала".

Чувствуется некая завороженность автора смыслом жизни. (Стоит указать на текст "Эмоции, которые вызывает Коваль".) Вздрагиваешь не только, как в песне, "ради содроганьица", но и от: "...Поговорим о Боге. / По вызову, по долгу, по тревоге!" Недоуменно читаешь про Поликарпова: был такой - не было? - хотя вот же он - "умолчания фигура"!

Недоумение сменяется торжеством. Торжеством человека над... природой? - нет! - словом? - да нет же! - над самим собой? - да! над самим собой. Ведь такая внутренняя работа - преобразовать не только диалог в двоящуюся структуру "Верлиоки-Буки", но и собственный внутренний полилог в "Поликарпова" - ведь это да!

О фольклорных ощущениях говорить не приходится: автор сам себе народная мудрость. (Ставшее уже почти крылатым: "Уходя на тот свет, не забудь выключить этот". Или: "Але! Милостыню попросите, пожалуйста!" Или: "У настоящего ящера нету будущего". Или чудесное: "Под счастливой елкой маслята в холодильнике".)

Кажется, нет такого поворота, и словесного, и сюжетного, про который Коваль бы не знал. Причем что характерно: текст упорно не желает превращаться в бессмыслицу, довольно активно демонстрируя свою структурность. Река расходится на ручейки, потом ручейки снова собираются в реку. Но когда ручейки текут по отдельности, каждый помнит про свой исток. Странно - это не то слово, потому что обозначает отступление от нормы, а у Коваля совсем не то. Да и вообще: что такое норма? И какая норма?

Если говорить про нормальный ритм и размер, то с этим все в порядке. Да и слова, в общем, без завихов. Вот только разве относятся они друг к другу - нет, не странно - а как-то со смешанным чувством радости и неожиданности узнавания: "А, и ты тут?!" ("Ба! Айзенберг!" - конец "Поликарпова").

И, конечно, грусть оттого, что все с клоунским носом, а я без него. Вот! Именно такое чувство: все - клоуны (clowns) - а я - нет. Но они-то считают чудаком меня, танцующего от печки. А вот у них печки нет, и это их ни капли не заботит.

Что с того, что в "Участке с Полифемом" нет Полифема? Если его нет, то откуда взять? А участок все-таки - с ним. (Хотела об эмоциях - пиши об эмоциях.) Первая эмоция - не отсутствия, а присутствия. Присутствия опять же Смысла. Именно с заглавной буквы и ребром: "Крикнул я на Господа: / "Где же ты, действительно?" (из песни про хека серебристого).

Действительно - где?

• Михаил Айзенберг. Вдогонку Ковалю
• Юрий Сапрыкин ("Афиша" - специально для "Известий"). Правда-братка: Русский рэп ждет настоящих волков