Школьный образ литературы не делает различий между "рассказать" и "сказать", "высказать". Писатель не просто рассказывает, он еще и говорит что-то читателю. Если это Толстой, то он объясняет нам логику истории или предлагает вести себя хорошо. Достоевский высказывает мысль, что за преступлением непременно будет наказание. Гоголь утверждает, что жизненный мир малоросса необыкновенно поэтичен, затем обличает хлестаковщину и под конец вступается за права маленького человека.

Считается, что настоящее, серьезное литературоведение не имеет ничего общего со школьным. Однако и здесь мы встречаем ту же мысль, но только высказанную несколько изощреннее. Критик в нигилистическом порыве легко устраняет автора, произведение или сюжет, но и в этом случае то, что осталось, продолжает что-то "нести", "содержать" или "воплощать" - не обязательно абстрактную идею или многозначительный символ. Это может быть "стратегия", это может быть какой-то безличный эффект, образ или жест. В конце концов, книжка может выражать лишь молчаливую просьбу "купи меня". Все "серьезные" критики согласны в том, что книга не самодостаточна, что она "рассчитана" на читателя. Что покупает посетитель книжного магазина, когда он покупает книгу? Он покупает себя, то есть свое воображаемое место в культуре. В конечном итоге книга обеспечивает единство человеческого духа, всеобщую коммуникацию и взаимосвязь. И школьный курс литературы - всего лишь практическое осуществление этой идеи.

Другими словами, гуманитарная утопия основана на той предпосылке, что непосредственная коммуникация невозможна, и потому существование символической вселенной - места, где все связано со всем - необходимо. Давным-давно так и было. "Современность" в те далекие времена как раз и состояла в образованности, в знании классических текстов, в умении поддержать разговор на заранее заданную тему. Нынче все не так. Сегодня критерий "современности" - это коммуникабельность, способность вступить в контакт, не имея никакой общей почвы под ногами, никаких символических посредников. Раньше самые лучшие и передовые люди эпохи были "единомышленниками", поскольку мыслили исходя из единых оснований. Сегодня мыслить из любых оснований - несовременно и неуместно.

Это означает, что весь проект "литературы" мог бы быть пересмотрен. Книга могла бы рекомендоваться для чтения - и тем более для изучения в школе - в той мере, в какой она ничего не говорит читателю. Самодостаточность стала бы главной ценностью, низвергнув новизну и оригинальность. Если прежде книга была символическим мандатом, удостоверяющим реальность покупателя, то отныне она утверждала бы лишь свою собственную реальность. Чтение книги стало бы сродни созерцанию египетских пирамид. В мире, где больше не существует проблемы "понимания" и "познания", книга осталась бы единственной мыслящей вещью - мыслящей саму себя. Читатель - если найдется хоть один такой смельчак - окажется зачарованным свидетелем необъяснимого, фантастического действа, которое неспешной, величественной поступью проплывет мимо, медленно растворяясь в бескрайних просторах безмолвия. Что-то вроде гигантского стада слонов или солнечного затмения.

Теоретики "литературы безмолвия", безусловно, вступили бы в грандиозное соревнование, отыскивая элементы самодостаточности в сочинениях всех без исключения великих писателей вплоть до Гомера. Но это случилось бы гораздо позже, а пока - на стадии манифестов - первооткрыватели новой вселенной вполне могли бы начать с Джеймса Балларда. В послесловии к нынешнему изданию описывается приключение посетителя хорошего американского книжного магазина, который сначала плутает в отделе научной фантастики и фэнтези, затем - и снова безрезультатно - в отделе fiction, и лишь в отдаленном и редко посещаемом отделе literature под слоем паутины и пыли обнаруживает заветный томик Балларда. Там же - в послесловии - приводится несколько наиболее популярных "ключей" к творчеству писателя - по крайней мере периода 60-х годов, к которому относятся публикуемые роман и рассказы. Это "внутреннее пространство", Юнг, тема времени, отказ от рудиментов традиционного психологизма, остранение реальности. Интересно, что все эти "ключи" подкинул сам писатель. Создается впечатление, что критики просто не знают, что делать с Баллардом. Ну, хороший стиль, темы вроде бы актуальные - диагностика "современной души", - и киношники его любят. Ну а дальше что?

Адептам гуманитарной утопии будет особенно близка тема "Баллард и Юнг". Ведь достаточно сказать, что какой-то образ - это на самом деле архетип, и вот уже "все понятно", связь налажена, символический порядок восстановлен. Проза Балларда и вправду кишит такого рода "символами". Достаточно заглянуть в книги Юнга об алхимии, чтобы убедиться: здесь нет ничего случайного, везде таятся глубины тайных смыслов, всюду обнаруживается многозначительный подтекст. Змея, ламия, загадочная женская фигура - анима, человек с черной остроконечной бородой - дьявольская фигура, каменный цветок, первобытный лес, кристалл и драгоценный камень и их связи с lapis - философским камнем, который одновременно есть тело Христово; образы моря, подводное царство; "озаренный человек" - вообще прямая цитата из алхимических сочинений, на голове - корона, по бокам - колеса, видом - шар; идея трансформации посредством рептилии - образы крокодила и питона. Даже проказа - и та упоминается у юнговских алхимиков как болезнь металла, позволяющая превратить его в философское золото. Разнообразные образы света, его циркуляции и окраски, символика солнца и тьмы. Лес - непреображенное тело, кристалл (камень) - преображенное. Философский камень как таинственная субстанция, обладающая несовместимыми свойствами (одновременно материальная и духовная и, можно предположить, пространственная и временная). Змеи - души умерших. Черные женские демоны пустыни. Море как изначальный хаос, глубины вечной смерти. Африка как аллегория ада. Сны приходят из Африки. Прозрачное тело, чистое и не подверженное гниению. Покрытая белой растительностью земля. Стекло и соль, содержащие внутренний огонь (хрустальный лес светится внутренним обжигающим и одновременно леденящим светом). Сокровище философов - небо, мерцающее, как кристалл, и вязкое, как золото. Тело Адама сияло, как кристалл. Христос - кристалл. Кристальная роса. Камень, который - не камень. Камень, у которого есть дух. Мистическое слияние противоположностей.

Я намеренно не стал упорядочивать эту мешанину алхимических символов и ассоциаций. Если вы уже прочитали книгу Балларда, вы сами обнаружите "поразительные" совпадения и восстановите необходимые связи. Можете написать на эту тему диссертацию.

Идея первооткрывателя "литературы безмолвия" по поводу Балларда могла бы состоять в том, что писатель говорит уж слишком много - и тем самым не говорит ничего. Если предположить, что в истории доктора Сандерса зашифрована самым тщательным образом процедура алхимического "великого делания", то встает вопрос: а зачем? Кому предназначено это зашифрованное послание? И что оно скажет тем, кто способен его расшифровать? Ответ очевиден - ничего. Вот если бы в обычной "реалистической" истории были зашифрованы мифы древнего Вавилона или тибетская книга мертвых, мы смогли бы с облегчением приписать автору мысль вроде "культура едина, все содержится во всем, в любом малозначительном явлении таится бездна смысла". А тут - в одной сказке зашифрована другая сказка, и в результате не остается никакого "намека, добрым молодцам урока", но и "ложью" это назвать тоже нельзя. Книга обретает искомую самодостаточность.

Впрочем, поборники гуманитарной утопии немедленно на это возразят, что таким хитрым образом Баллард описывает внутренний мир человека, реальность сугубо психическую, в конечном итоге провозглашая неизведанность душевных глубин, непредсказуемость человеческих поступков, неспособность обычной "психологии" все это описать и объяснить. Широк, мол, человек, и даже иногда слишком широк. И читатель должен об этом знать, чтобы если вдруг какие галлюцинации начнутся или голос послышится, он помнил - это в порядке вещей. К врачу обращаться бессмысленно, не то финал будет пострашнее, чем в "Зоне ужаса" - при нашей-то психиатрии.

Но у глашатая "литературы безмолвия" установка несколько иная. Он не стремится вступить в дискуссию с "гуманитариями" и навязать свою точку зрения. Да и нет у него никакой точки зрения в смысле частной интерпретации всеобщих правил и законов. Дело в том, что он читает не для того, чтобы "вычитать" что-то или почувствовать себя представителем племени человеческого. Он не ищет в книге очередного примера общего положения "все мы люди, все человеки". Если он и покупает книгу, то не для того, чтобы в очередной раз воссоединиться с коллективным духом и вкусить культуры. Просто он - в своем роде коллекционер: его интересуют странные, непрозрачные объекты, с которыми непонятно что можно сделать. Эти объекты живут своей потайной жизнью, не желая вступать с нами в контакт. Но почему книги? Почему не древесные грибы или морские раковины? Потому что последние суть то, что мы о них знаем, они сконструированы нашим знанием. А вот книги - я имею в виду лишь редких представителей этого вида - это безмолвные памятники нашему незнанию. Большинство книг предсказуемы и скучны, как чучела домашних животных. Они укрепляют нашу веру в человека, в универсальные ценности, они нам строить и жить помогают. Это называется "бульварная литература", например Гегель.

Но попадаются и весьма любопытные экземпляры - избыточные, преувеличенно искусственные, что-то вроде велосипеда с колесами в разных плоскостях. Тут все уже зависит от самого коллекционера: чем менее он вжился в культивируемый масс-медиа и рекламой вкупе со школьной литературой образ понятливой законопослушной обезьяны, тем больше удивительных открытий готовят ему изобильные полки книжных магазинов. Не сомневаюсь, что в скором времени общественное сознание будет взорвано целой серией манифестов "литературы безмолвия", которые появятся в самых влиятельных газетах и журналах по всему миру. За этим последует кризис мировой экономики, гражданские войны, эпидемии, исчезновение морали, телевидения и радио. Впоследствии часть человечества переселится в мировой океан, города опустеют, люди освоят ультразвуковой код дельфинов, перестанут пользоваться речью и письмом, и на всей Земле наступит окончательное безмолвие.