Cвоей тональностью новая повесть Андрея Дмитриева напомнила мне воспоминания филолога А.Чудакова "Ложится мгла на старые ступени", также недавно опубликованные в "Знамени". Самый наш, казалось бы, "продвинутый" толстячок в последнее время странно увлекается такими вот "правильными" ретро-текстами, живописующими свинцовые мерзости тоталитарной эпохи. И отдельных светлых личностей на этом непроходимо черном фоне. И мелкие бытовые радости, которым ныне зажравшиеся обыватели забывают радоваться. Почти Дейнека. Де-несмотря на удушающие нравы социалистического общежития, в толще народной жизнь задушевна и нравственна, здоровый национальный дух ничем не пробить. Не перебить.

По традиции почитаемая рассадником радикальных текстов редакция "Знамени" романом Чудакова очень гордится, присудила ему премию "за произведение, утверждающее либеральные ценности". И, по первому взгляду, повестью Дмитриева решила эту все нарастающую тенденцию (сюда же - "Рабочие тетради" А.Твардовского, новые рассказы В.Астафьева) поддержать и приумножить.

Тем более что Андрей Дмитриев, как и Чудаков, вспоминает босоногое и провинциальное полуголодное детство, случившееся до критической точки переезда его семьи в Москву; множит важные и не слишком подробности; выводит на сцену колоритные типы. Главная среди них - Мария, няня рассказчика, простая, очень простая женщина; баба, бесхитростная и подловатая одновременно. "Дорога обратно" - по сути, анекдот о том, как, отправленная за комбижиром в продмаг, увлекаемая хмельной компанией, она попадает в Пушкинские горы на день рождения великого поэта.

Праздничные толпы, загаженные кусты, певец Козловский, поэт Ошанин. День и ночь пьяный шабаш и душа нараспашку, песни-пляски, "ветра нет, кусты трясутся"... А потом - похмелье и долгий хадж к дому: собутыльники забыли Марию прямо на поле праздничной жатвы. Не из подлости. Обычные просто люди. И пришлось ей, голубушке, голодать, да лишенья терпеть, да все ноги стоптать, да 120 км пройти, да насилью солдатскому за две пайки жареной рыбы отдаться. Благо солнце нашей поэзии летом народилось, а не осенью или, того хуже, в крещенские морозы какие-нибудь.

Вот и вышел сказ про то, как неграмотная чумичка на последний грош книжку Пушкина купила. По ней потом рассказчик учиться читать начал. Тут-то и понимаешь, что, при всей красочности картины да сочувственности описаний, повесть Дмитриева прямо противоположна политически корректным выкладкам Чудакова, которому наш темный народ хоть с оговорками, но все ж таки нравится.

С Дмитриевым история иная: пьяная, похмельная, безнравственная Мария не вызывает особого сострадания. Автор будто бы не добивается такого эффекта специально: мол, жизнь есть жизнь, и кто не без греха... Однако присмотримся: в повести, рисующей срез определенной части народонаселения, нет ни одного положительного персонажа. Особенно отвратительны толпы гуляющих - агрессивные многоголовые чудовища, точно переползшие сюда из монографий о коллективном бессознательном и эффекте толпы. "Вам День поэзии, а нам за вами собирать говно", - резюмирует сухой остаток кто-то из местных.

Пушкин, к которому Мария испытывает едва ль не религиозное благоговенье, остается для нее, в сущности, пустым звуком. Читать-то она не умеет. Так что все эти "души прекрасные порывы", "глаголом жечь" - мимо, мимо, в пустоту. В открытый космос. Хоть Пушкин, хоть Лермонтов, хоть Алла Борисовна Пугачева: во глубине народных руд все равно ничто не шелохнется.

Так что ж тогда нам неграмотная эта Гекуба? Тем паче - рассказчик неоднократно подчеркивает: позже исчезла Мария, будто бы ее и не было вовсе, ни фотографии, ни какого иного свидетельства не осталось. Иллюстрация к затасканному тезису о поэте и толпе? Вариации на тему "маленького человека"?

Не то и не другое. В историю Мария попала только лишь потому, что по ее случайной книжке учил азы и буки рассказчик, вполне вероятно, тождественный автору. Да и название "Дорога обратно" говорит не столько про глупое путешествие няни на гулянку, сколько про обратную перспективу памяти. Из которой ведет свой исток хороший московский писатель. Когда-нибудь он тоже получит премию за утверждение либеральных ценностей. Если уже не получил.

Кстати, учпедгизовский скромный сборник АСа, купленный Марией, достался рассказчику "не потому, что в доме не было другого Пушкина - но этого не жалко было мне отдать на растерзанье... Должно быть, он пропал при переезде на новую квартиру у театра, или в Москву..."

На месте Марии могла быть любая другая пейзанка со стертым лицом; на месте Пушкина - иная книжка; взамен квартиры у театра - квартира у вокзала. Но Москва и новая жизнь в Москве, которая, как известно, еще не есть вся Россия, - вот то единственное, что при любых обстоятельствах и режимах остается для нас неизменным.

г. Челябинск