Pоман, которым "Новый мир" открывает сезон, напомнил мне повесть Сола Беллоу "Лови момент". Последовательно нагнетаемые вокруг главного героя мерзости жизни разрешались там катарсисом: в финале, случайно попав на чьи-то похороны, герой неожиданно даже для себя вдруг бурно-бурно расплакался.

Герою "Недвижимости" Сергею Капырину смеяться некогда: слишком много дел. Он покупает и продает квартиры, сам притом ютясь в коммунальной холостяцкой берлоге. Зато двигает, движет недвижимость. Вокруг шумит-гремит Москва, черная дыра, дура, поглощающая чужие жизни. Противно чавкающая мертвой водой. Она не верит слезам. Она вообще ничему не верит, а только и ждет как кинуть настырного провинциала. Стерва. Сука.

А нет у Капырина личной жизни потому, что главная задача его - вписаться в крутые повороты столичного существования. Где-то на окраине бывшей империи доживают век родители; в подмосковном городке скоропостижно умирает брат. Каждый раз, оказываясь за чертою московской кольцевой, Капырин попадает в мир распада и разложения. У Волоса тут четкая оппозиция выстроена. Между центром торнадо - и его ошметками, статикой - и суетой. Цель - ничто, Ничто, ее, цели, и нет, быть не может; движение, продвижение, сама возможность двигаться - все. Или почти все. Только большой, огромный город дает возможность движения.

Двушки, трешки, разъезды, кидалова - типичная реальность производственного романа с множеством ненужных подробностей и пустых диалогов. Густое и бессмысленное существование в джунглях тебе подобных - чем не чернуха, вязкая, изначально трагичная, изнаночная. После чтения "Недвижимости" нужен отдых, нужен воздух, выйдя на который, радостно осознавать, что это не ты риэлтером работаешь, не тебя ноги и голова-компьютер кормят. Никому не нужные ноги. Никому не нужная голова. Каждый выживает в одиночку. И умирает - тоже. "Будущее известно нам, но не в деталях".

Нет, не чернуха; нет, все ж таки не производство. Андрей Волос смотрит шире, глубже. Описания профессиональных мытарств волнуют его постольку поскольку. Куда важнее - живописать окружающую нас, писателя, читателя, реальность, выказать нерв эпохи. Современную литературу часто упрекают: не про то-де пишет, ушла в эмпиреи, в башню из слоновой кости, оторвалась окончательно... Вот Волос и выдает роман про эту самую реальную реальность, безысходную повседневность; роман, которого ждет от нормального русского писателя прогрессивная русская критика. Однако ж: "Люди стараются жить так, словно все давно и окончательно известно и уже не стоит ни о чем задумываться".

Такой и была установка, первичный авторский порыв - выдать про современность. Выдал. Мало не покажется. Молодой, сильный, умный герой загнан в тиски обстоятельств, в крохотный салон своей машины, Аськи, как он ее ласково кличет. В Москве - перспектив никаких, за пределами столицы - того хуже. А годы уходят, все лучшие годы. "Я пробовал вспомнить, что происходило на прошедшей неделе, - и оказалось, что все происходившее на прошлой неделе превратилось в мелкую труху вроде опилок. Вот так. Целая неделя, между прочим. А оглянешься - как термит проел. Что было? да ничего..."

Видите, жилищный фонд здесь ни при чем. Недвижимость - это, оказывается, мы с вами, толкающиеся, спешащие. Ты, я. Неужели вон тот - это я? Суета, тлен. Никакого сухого остатка. Вообще ничего. Жизнь давно закончилась, вытекла незаметно через прорези глаз, испарилась. А мы не заметили, бежим себе дальше, безбашенные всадники без головы. Даже если и не бежим никуда, а зависаем сутками у навороченного компа. Таков, значит, авторский пафос. Ну и соответствующий этой сверхзадаче текст.

Благословен будь, никто.
Тебе на счастье
Цветем мы,
Тебе навстречу.

(П.Целан, "Псалом", пер. В.Топорова)

У Беллоу в финале случился катарсис, тут же - нервная судорога скорбного бесчувствия. Наша действительность к откровениям не располагает. Прорыва не ожидается, на него просто нет времени. Разве так только, передышка между клиентами.

Уловленный рабочий момент, не более.

г. Челябинск