Mаргарита Меклина - новая звезда русской прозы, cool girl, госпожа из Сан-Франциско.

Ее трудночитаемые рассказы (Меклина аутична, как некоторые эксперименты Филипа Гласса) можно было бы выдать за новый виток эмансипации женской литературы. Де, на смену социологизированной Петрушевской, вычурной Нарбиковой и Вишневецкой, чьи барочные выкрутасы отдаленно напоминают тексты М.М., приходит нечто принципиально иное.

На самом деле рассказы Меклиной (на длинные произведения не способной: замес ее письма и без того кажется беспредельно густым, любая миниатюра - бесконечной, будто стихи language school) - извод питерской андерграундной эссеистики. Той, что долгое время группировалась вокруг "Митиного журнала", а сейчас популяризуется бореевской серией "Версия письма".

Нет, не Левкин; скорее Драгомощенко. В мире Меклиной нет общества и общественных отношений. Есть лишь личные привязанности и связи. Описываются они из-под дна колодца - изнутри, из глубины, с изнанки. Внешний сюжет отсутствует, внутренний складывается из описаний и пересечений стилистических пластов: сугубо бытового, тут же - метафизического, еще - предельно эротического и - запредельно интеллектуального. М.М. сыплет именами и теориями, цитатами и ссылками на первоисточники, играет в Борхеса и Сузан Сонтаг одновременно.

Она озабочена одним-единственным - огранкой текста, изысканной отделкой его как предмета. Вещи. Материализации сновидений. Чтобы ритм тек молоком и заусенцы не мешали синтаксической пантомиме, точно это не проза - но, да, поэзия, переходный период; она и рассказы-то свои организует по рецептам и выкройкам метаметафористов - демонстрируя не комету, но хвост кометы. Круги расходящихся от невидимого центра ассоциаций.

Течение текстов Меклиной только на первый взгляд непредсказуемо. Полотно метатекста сплетается из монотонного, словно у калифорнийских композиторов-минималистов, набора постоянно повторяющихся тем и мотивов. Главные из них - эротика и письмо.

Не зря инициалы писательницы совпадают с инициалами первой американской секс-бомбы. Внимание к телесности - прежде всего, понятно, своей, - мыслям плоти и желаниям позвоночника ненасытно. Ненасыщаемо. Меклина легко могла бы превратиться в упертую и тупую машину желания, если бы из-под пятницы ее одержимости не выглядывала главная суббота и забота: собственное литературное творчество.

Естественные надобности интересуют Меклину только тогда, когда они могут быть конвертированы в текст. Писание оказывается самым эротичным и физиологичным актом; вот откуда такой приоритет формы над содержанием: любая подборка рассказов М.М. выглядит композиционной Камасутрой, набором нарративных вывертов и поз.

"Наши поцелуи как бы изнанка моих рассказов..." Искусство, точнее, искусственность важнее не только половой жизни, но и жизни вообще. Похоть писания пересиливает похоть обладания. "У нее были разные любовники: и вымышленные, и молодые..." "Вымышленные" в данном случае красноречиво упомянуты первыми.

Вот откуда вязкая густота растаявших во рту карамелек. Вот к чему запредельный замес: Меклина не в Америку эмигрировала, но в собственную телесность-текстуальность. В текстуальность, которая есть телесность. Потому-то, без оглядки на читателя, она так последовательно и упрямо трамбует площадку для выгула гончих своего вдохновения. Трамбует до состояния выжженной земли. Ей просто нельзя по-другому: иначе под ногами будет хлюпать и зыбиться неустойчивость. Меклиной такой футбол не нужен.

В "Проблемах страха" Фрейд уподоблял письмо, "суть которого в том, что жидкости разрешают вытекать из трубки на листок белой бумаги", символическому соитию. Неизбежное новаторство современного литератора связано с технической трансформацией творческого процесса. Мы, мужчины, уже не совокупляемся с бумагой, проливая на терпеливые тела страниц молоко чернил, но яростно молотим по клавиатуре. Теперь женское лоно замещает не линия, возникающая из естественного соприкосновения рукописи и ручки, но неизменный в своих тактико-стратегических характеристиках киборд. Интересно, что чувствуют женщины, нажимая на его педальки?

Меклина - один из первых гомункулусов компьютерной фракции современной словесности, свободной и бесполой. Средний пол "письма" здесь принципиален, ибо заменяет тоталитарную однозначность привычного читателю сюжетостроения. В мире неопределенных притяжений, рифмовки всего со всем не может быть внятных интриг и удобочитаемых фабул. Люди уподоблены вещам, вещи - людям, оргазм - пробелу, искусство - религии, Борхес - Богу.

Вот что во всем этом важно: старая логика перестает работать. Легкая перверсивность (скажем политкорректнее: вариативность) не есть знак личной особенности или физиологической ущербности. Меклина - не лесба, но новый нарцисс интернетовского, вне времени и пространства, полета. Нарцисс, изучающий свое отражение в матовом экране монитора. Раньше писатель видел проступающую на бумаге кровь букв, нынешний сочинитель видит собственный образ. Образ, лишенный объема.

г. Челябинск

• Маргарита Меклина. Автобиография автора
• Маргарита Меклина. Отец, сын и все остальное
• Маргарита Меклина. Потайная лазейка: памяти детства
• Маргарита Меклина - Лариса Володимерова. Розовая голубизна прозаика Риты М.
• Маргарита Меклина - Лариса Володимерова. Перформанс-арт
• Страница Маргариты Меклиной на сервере "Народ.ру"
• Елена Долгих. Не вынимай меч, если не можешь напоить его кровью