В стихах Николая Байтова (во всяком случае - в первом стихотворении сборника точно) есть "третий лишний". Существует субъект описания (автор), объект описания (текст), а есть то, что стоит за ними? между ними? вообще от них не зависит? и уж не фикция ли то, о чем я пытаюсь написать?

Итак, первое стихотворение. Начало - абсолютно недвусмысленное:

Два человека идут через луг
на огороды к дальней избе.
В пламени зноя плавает звук
их разговора о тайной судьбе.

"Тайная судьба" - это, конечно, не очень понятно, но само слово "судьба" освящено поэтической традицией, как, впрочем, и "тайная". Но вот потом начинаются неясности:

Впрочем, меж ними не так много слов.
То есть, по сути, они молчат.

Вот и получай по лбу попавшийся на удочку "разговора о тайной судьбе". Нет никакого разговора!

Разве что души двух голосов
соприкасаются на мелочах
быта, работы, погоды, поры, -
будто они составляют отчет
или, о чем-то условясь, они
видимость повторяют точь-в-точь.

Простите, но зачем "повторять видимость"? Вспомним выражение "одна видимость" - так ведь говорят о чем-то "безусловно мнимом"? Зачем же "симулировать в новой поэзии"? И не симулирует ли автор, называя себя симулянтом?

Пока вопросов больше, чем ответов.

Вполне уже понятна из-за предыдущего строка "Ниже река, но она не видна". Она есть, но ее нету.

Впрочем, отсюда их разговор
тоже не виден наверняка.

Ну, еще бы он был виден, когда его тоже нет. Автор ставит условие (причем дважды): "Если теперь эти строки не лгут" и "Если ж и эти строки не лгут". Конечно, трудно себе представить ситуацию, когда поэта бы схватили за руку, поймав его на явной или тайной лжи. Однако Байтов как будто всякий раз прислушивается к кому-то или чему-то. Ведь выясняется, что один из двух человек - это он сам. Так кто же тогда видел реку, которой не видно, и слушал разговор, которого не слышно? Что за видимостью, за мнимой реальностью? Автор действительно не лжет, когда называет свой порядок парадоксальным.

У Бога нет удобных рифм,
беззвучных букв есть парадокс.

Соблазнительно привести к одному знаменателю все эти невоплощенные реальности и воплощенные мнимости. Просто главный "комбинатор" - это Бог, который настолько реален, что по сравнению с ним - все "как бы".

Но, мне кажется, было бы ошибкой не считаться, например, с "шепотом дождика картавым" (очень точный образ, воспроизводящий вполне земное явление). Однако Байтов честно устраивает проверку этому миру и постоянно помнит о том, что сам автор - никто, а есть и некий некто (взгляд искоса, со стороны). Сведя к нулю всякий пафос, Байтов будто отвечает кому-то:

Да, мой вакуум стоит, словно нуль,
и чреват явленьем любым.

Несмотря на "вакуумность", не прекращается "жизни мышья беготня". ("Мыши возятся там или крысы?") За комбинациями хитрого автора - "Любовь или Вера?", а контрастность:

(И только и света,
что в бедной природе
на черной орбите.), -

не исключает понятия, а добавляет еще одну краску.

Учтя опыт "авторов пустоты" и имитации-стилизации, Байтов отнесся к мнимости всерьез, и она куда-то подевалась. Открылось новое стиховое поле, что, в сущности, и требовалось доказать.

Распили бревно - и там найдешь меня.
Мне вреда не причинит твоя пила.

Обе половинки распили бревна -
вновь найдешь меня без всякого вреда.

А попробуешь прибить к бревну гвоздем,
чтобы был уловлен я и уязвлен,

чтоб доступен был в любые времена -
глядь и нету ничего, кроме бревна...

Не грусти: вот свет, завязанный узлом.
Развяжи его - и вновь найдешь меня.