"Единственный способ путешествовать... - это трогаться, когда испытываешь желание трогаться, и оставаться там, где испытываешь желание оставаться". Это движение, руководимое мгновенными желаниями, бессмысленно - но намного ли больше смысла за любыми другими нашими поступками? Турист торопится домой после нескольких недель или месяцев; "путешественник, нигде не задерживаясь подолгу, передвигается медленно, на протяжении многих лет, от одной части земли к другой" - потому что дома у него не может быть. Есть люди, чужие везде - и, может быть, они стремятся туда, где эта чуждость будет более явной, даже демонстративной. Другой язык, другая культура, другой уровень жизни. Двое из Америки, Порт и Кит, муж и жена, забираются все дальше вглубь Сахары, сменяя маленькие городки, неотличимые друг от друга и одинаково грязные. "Куски тряпья; засохшие останки диковинной серой ящерицы; выгоревшие, сломанные спичечные коробки; и кучи белых куриных перьев, слипшихся с черной кровью". Охотничьи соколы, гордые арабы - и младенцы в язвах. И слепящий свет. "Не было ничего, кроме сверкающих белых стен, неподвижного песка у нее под ногами и синего бездонного неба над головой".

Это не поиск исконной мудрости Востока или первозданной жизни. Исчез предрассудок, что какую-то истину следует искать у простых людей - потому что "образ их мыслей и речей столь же ограничен и несамостоятелен.., как мысли и речи выходца из любого другого класса". Это путь в пустоту, выбрасывающий Порта на задворки Танжера, где могут предложить женщину или перерезать горло, Кит - из уютного купе первого класса в вагон четвертого, где стоят толпой арабы. И неудовлетворенность мгновенного желания - катастрофа. Порт потерял восхитившую его слепую танцовщицу: "теперь, когда она исчезла, он был убежден, что лишился не просто толики наслаждения, но утратил саму любовь... он был один - брошенный, потерянный, лишенный надежды, холодный, как лед".

Порт и Кит чужие и друг другу. Желающие восстановить близость - и отстраняющиеся, не делающие и шага навстречу. Чтобы не быть отвергнутыми? или неверно понятыми? чтобы не нарушить одиночество - чужое или свое? Любовь к одиночеству - и желание, чтобы кто-то разделил эту любовь. "Все происходило так, как если бы он неизменно цеплялся за надежду, что и она, она тоже будет тронута, как и он, одиночеством и близостью к бесконечным вещам". Понимание того, что человека нельзя вернуть никакими средствами - "а потерпеть неудачу было бы для нее еще хуже, нежели вообще не пытаться". Невозможно полагаться в любви только на разум - а интуиция слаба. Рядом - вера в то, что мир посылает человеку знаки, - и неумение их истолковать, точнее, осознание того, сколь много может быть этих истолкований и сколь мало оснований выбрать из них какое-то одно. И Порт возвращается, чтобы взглянуть на окрестности с холма еще раз - без Кит, одному. Но и вид - чужой. "Пейзаж никуда не исчез, он оставался на месте, и Порт остро как никогда почувствовал, что ему до него не дотянуться".

Люди вокруг обременяют себя обязательствами; но это привязывает их к жизни. Путешественник легок - и малейшее дуновение может сдвинуть его к смерти. "Мы болтаемся сбоку, свесившись за борт всем своим весом, в уверенности, что упадем при следующем же толчке". Это Порту и Кит "никогда не хватает времени, чтобы насладиться деталями; ты говоришь себе: как-нибудь в другой раз, но всегда сознаешь, что каждый день - единственный и последний, что ни возвращения, ни другого раза уже не будет". А дни араба всегда равны друг другу. Вязкая среда, где любое непроизвольное движение - прервать беседу и сказать, что тебе холодно - расценивается как непростительная грубость. Жизнь прекрасна, но живущие отвратительны. И с ними ничего не случится - с улыбающимся другом Порта и Кит Таннером, с практичными колониальными офицерами, жуликами Лейлами, тем более - с арабами. А Порт и Кит перед отправлением в Сахару сидят в кафе "с видом людей, у которых в запасе вечность". Вечность они и получат. Порт заболевает тифом в поселке, где ни лекарств, ни врача, и тысяча километров до городов и моря. Но болезнь - тоже продолжение путешествия, углубление чуждости и одиночества. "Настолько один, что не могу даже вспомнить, что это значит - не быть одному". Болезнь приближает Кит, но это уже не имеет значения. "Мне так много нужно тебе сказать. Но я не знаю, что. Я все забыл". Стать чужим также и словам, любой речи. "Слова проникали в его голову подобно ветру, задувающему в комнату, и гасили хрупкое пламя мысли, зарождавшейся в царившей там тьме. Он все меньше обращался к ним за помощью, когда размышлял". Но еще остаются попытка удержаться в мире, память. "Он посмотрел на линию, образованную соединением стены и пола, что есть силы попытался зафиксировать ее в памяти, дабы было за что ухватиться, когда сомкнутся глаза".

И движение умершего Порта продолжается в Кит, теряющейся в пустыне без языка и защиты. Стать чужой и самой себе. "Она делала только то, что - неожиданно для самой себя - заставала себя уже делающей". Уйти в восторг от купания в источнике, от освежающей воды. В ритм барабанов на площади поселка. В монотонное движение подобравшего Кит каравана: новые дюны и равнины, "и каждая следующая была дальше последней, в то же время совершенно от нее неотличимой". В затворничество в доме араба, когда имеют значение лишь часы его ласк, а все остальное - пустое время, проводимое в полузабытье. Вот оно: вечность, небо, слепящая серость, банька с пауками по-африкански. "Хаос строений кубической формы с их плоскими крышами уходил, казалось, в бесконечность, а из-за пыли и дрожащего от зноя марева было и вовсе трудно определить, где начинается небо. Несмотря на яркий блеск, ландшафт был серым - ослепительным в своем сиянии, но серым".

И абсолютная чуждость - отказ от рассудка. Безразличие к себе. "Она утратила всякое представление о том, где она находится и кто она такая вообще, как если бы серое вещество у нее в мозгу подернулось коркой льда". Отказ открывать глаза, отказ встречаться со своей памятью, своим прошлым - с собой. Этот отказ уже необратим, его нарушение - даже не смерть, но конец. "Они поставят ее перед большим зеркалом и скажут: "Смотри!" И она будет вынуждена посмотреть, и тогда все будет кончено".

Потому что каждая личность - чуждость, уход, путь по грани и за гранью (а иначе - существование в комнате, которую обставила для тебя - и за тебя - уютная любимая). Так же уходят в пустоту персонажи других рассказов Боулза: профессор из "Далекого случая", девушка из "Под небом". Состояния ожидающей тревоги. "В камине она услышала рассыпчатый, чуть металлический звук остывавшей и падавшей золы". Люди, сквозь которых просвечивает что-то еще. "Стоило бы спросить себя, зачем ему все эти совершенно неоправданные поступки, - но он был достаточно умен, чтобы понимать, что если он все это делает, то объяснять не столь важно". Так уходил и сам Боулз. Знакомый Гертруды Стайн, Теннесси Уильямса, Трумэна Капоте. Композитор. Денди. Перебравшийся из Америки в Марокко и умерший там два года назад в 89 лет. Отстраненный голос, невидимый наблюдатель. "Он где-то находился, он вернулся сквозь необъятные толщи из ниоткуда; уверенность в беспредельной печали гнездилась на дне его сознания, но эта печаль обнадеживала, потому что только она и была знакома".

• Книгу можно купить в "Библио-Глобусе"
• Аркадий Драгомощенко об авторе книги
• Боулз в "Лавке языков"
• Грани.Ру об этой книге