Вскоре после того, как Гитлер пришел к власти, немецкий психоаналитик Бруно Беттльхайм попал в Дахау. К счастью для него и для нас, он провел там "всего" три года, а затем был вызволен родственниками и сумел уехать в Америку. Однако то, что Беттльхайм увидел и пережил в концлагере, стало бесценным опытом, который потом много лет помогал ему лечить детей с неврозами, возникшими в результате тирании родителей. Помимо лечебной практики Беттльхайм много писал о тех психологических механизмах, которые использовали нацисты. Для того, чтобы не оказаться морально уничтоженным в Дахау, он почти с первой минуты своего пребывания там пытался оценивать происходящее с точки зрения психолога, и позже считал, что именно эта слегка "отстраненная" позиция во многом помогла ему выстоять. Он пришел к выводу, что все унижения, которым подвергались узники концлагеря, общая обстановка и даже черная форма эсэсовцев были направлены прежде всего на то, чтобы подавить у заключенных волю к жизни и усилить живущее в каждом из нас, но в обычной ситуации не вырывающееся наружу стремление к смерти. В результате происходившей "разбалансировки" внутренних сил люди теряли представление о достоинстве и независимости своей личности.

Отсюда знаменитая идея о возникающем единении палача и жертвы. На глазах Беттльхайма несколько заключенных, узнавших, что их соседи по бараку готовят побег, немедленно донесли на них, причем обосновывали свои действия вовсе не страхом перед наказанием. Они утверждали, что побег противоречит интересам "хозяев", а значит, делает наказание совершенно естественным, справедливым и неизбежным. Психолог придумал для себя несколько приемов, позволивших ему не поддаться давлению окружавшего его дикого мира и сохранить свою личность. Во-первых, как уже было сказано выше, он в какой-то мере сумел остаться в лагере самим собой - ученым, врачом, психологом. Постоянное "психоаналитическое" осмысление происходившего дало ему возможность ощущать себя не безликим узником, чье существование не имеет никакого значения, а бесценной человеческой личностью. Очень важный урок Беттльхайм получил от другого заключенного - старого немецкого коммуниста. Когда психолог в один из первых дней своего пребывания в лагере с отвращением отодвинул от себя миску с недоеденной баландой, тот сказал ему: "Никогда не оставляй недоеденным обед и обязательно каждый день чисти зубы и мой лицо." Поразмыслив, Беттльхайм понял, что опытный узник сформулировал те единственные вещи, которые нацисты не заставляли их делать. Следовательно, каждый раз, совершая одно из этих действий, заключенный поступал по собственной воле, а не по указке надсмотрщиков. Отступление с этого крошечного плацдармика свободы могло стать первым шагом к разрушению и уничтожению личности.

Нечто подобное пытался делать еще один замечательный человек, увы, оказавшийся менее везучим, чем Бруно Беттльхайм. Историк Эммануил Рингельблюм, по доброй воле вернувшийся из безопасной Швейцарии в родную Польшу в первые дни второй мировой войны, пытался выжить и помочь выжить другим евреям, оказавшимся в Варшавском гетто. Для этого он создал из своих изможденных и голодных товарищей по несчастью целую группу, занимавшуюся созданием архива гетто, сбором статистической информации, разрабатывавшей темы - "Молодежь в гетто", "Культура в гетто" и т.д. Эммануил Рингельблюм не дожил до освобождения, но ясно, что он интуитивно нащупал тот же путь сохранения себя как личности, который разработал немецкий психолог.

Я не знаю, читал ли Бруно Беттльхайм воспоминания Тивадара Сороса. Впервые они были опубликованы в Соединенных Штатах в 1965 году, но на эсперанто - языке, к которому был очень привязан их создатель, что же касается английского варианта, то он появился только в 2000 году. Но перекличка с опытом венгерских евреев заметна в удивительной статье Беттльхайма "Неизвестный урок Анны Франк". Комментируя появившееся незадолго до того очередное издание дневника Анны Франк, психолог подходит к этому знаменитому тексту с совершенно непривычной стороны. Не отрицая огромной привлекательности личности Анны, он в то же время рассматривает судьбу семьи Франков как отрицательный пример поведения в экстремальной ситуации. По его мнению Франки, как и большая часть европейских евреев, не сумели спастись, так как пытались в своем убежище продолжать жить, подсознательно делая вид, что ничего не произошло. Их главным стремлением было сохранение прежних семейных отношений, не случайно дневник полон описаний обыденных забот и дел, учебы и т.д. Между тем, по мнению Беттльхайма, в созданной нацистами ситуации невозможно было продолжать жить как раньше, нужно было строить все свое существование на совершенно новых принципах. Он приводит много примеров евреев, сумевших спастись от нацистов или хотя бы спасти своих близких потому, что они отстреливались при попытке ареста или же заранее продумали возможность бегства из укрытия. С горечью он замечает, что может быть Отто Франку стоило "меньше думать об образовании своих дочерей, но лучше позаботиться о втором выходе из укрытия". Приводит Беттльхайм и пример венгерских евреев, которые сумели, раздобыв фальшивые документы, выдать себя за немцев и даже какое-то время служить в эсэсовских войсках .

Тивадар Сорос не пошел служить в эсэсовские войска, судя по всему, даже мысль такая не могла придти ему в голову, хотя он тоже упоминает о таких людях, сумевших, кстати говоря, спасти многих своих соплеменников. Однако он сумел разработать целую систему мер, которая избавила от смерти не только его самого и его семью, но и десятки других людей. Вся эта система в какой-то мере исходила из тех же идей, которые сформулировал Беттльхайм, - при наступлении зла нельзя сидеть сложа руки и до последней минуты делать вид, что ничего не происходит, надо абсолютно изменить свою жизнь.

Жизнь Тивадара Сороса до 1944 года не давала даже возможности предположить, какую фантастическую деятельность он сумеет развернуть во время нацистской оккупации. Он был, судя по всему, очень общительным, веселым и ярким человеком. Точно так же ясно, что особой активности он проявлять не любил, - если в этом не было жизненной необходимости. Собственный опыт, приобретенный в молодости, явно показал Тивадару, что "высовываться" иногда бывает опасно. Попав во время первой мировой войны в лагерь военнопленных в России, он быстро продемонстрировал там свою энергию и был избран старостой. Однако через некоторое время в соседнем лагере староста был расстрелян в наказание за побег нескольких заключенных. Из этой истории Сорос вывел вполне логичный урок - лучше оставаться незаметным. Впрочем, его бурная энергия, очевидно, противоречила такой мысли. Он тут же сам организовал побег и попытался вместе со своими товарищами добраться по одной из сибирских рек до моря, спускаясь на плоту. Увы, все мы на уроке географии хоть раз да совершали эту ошибку - сибирские реки, как известно, текут не "вниз", а "вверх" - на север и впадают в Северный Ледовитый океан. Сорос со своими друзьями долго скитался по тайге, охваченной разразившейся как раз в то время гражданской войной, но все-таки сумел в конце концов добраться до Москвы, а затем и до Венгрии, обогащенный не только разнообразным жизненным опытом, но и знанием русского языка.

Вернувшись домой, он пришел к выводу, что больше напрягаться не будет. Его сын Джордж в предисловии к воспоминаниям Тивадара замечательно описывает довоенную жизнь отца. "Предмет его гордости как юриста составляло умение работать как можно меньше", большую часть своего дня он проводил "в бассейне, на катке и в кафе". Читая эти строки, так и ждешь, что вслед за этим последует печальный рассказ о разорении семьи гулякой и бездельником отцом. Ничуть не бывало. Джордж Сорос продолжает: "У него пропало честолюбие. Он радовался тому, что уцелел, и хотел попросту наслаждаться жизнью. Ему нравилось хорошо жить, но он не стремился разбогатеть. Материальные блага он считал обузой, которая обременяет человека, а в иных ситуациях может даже погубить его. Из всех известных мне людей он был единственным, кто систематически избавлялся от своего имущества. Разницу между своим заработком юриста и расходами на нашу весьма комфортную жизнь он покрывал за счет постепенной продажи недвижимости. В результате к началу войны ему почти нечего было терять. "Мой самый надежный капитал - это моя голова", - любил повторять он".

Этот капитал был пущен в ход в марте 1944 года, когда Венгрия была оккупирована немцами. Несмотря на то, что эта страна в течение многих лет была союзником Германии, к концу войны у Гитлера, естественно, не было уверенности ни в ком. Пример Италии, незадолго то этого перешедшей на сторону антигитлеровской коалиции, могли перенять и другие страны. В результате ситуация в стране коренным образом изменилась - прежде всего для многих тысяч венгерских евреев. В Венгрии было принято много законов, ограничивавших права еврейского населения, но о депортациях и концлагерях не было речи. В 1944 году пошли эшелоны в Освенцим. За неполный год, остававшийся до прихода Советской армии, большая часть венгерских евреев была уничтожена. Однако Тивадар Сорос нашел в себе силы противостоять машине, которая собиралась проглотить его и его семью. Он нашел людей, производивших фальшивые документы, и довольно быстро превратил своих родных в добропорядочных венгерских христиан. Это было еще не все. Сорос, в отличие от, скажем, Отто Франка, быстро понял, что в этой ситуации семье никак нельзя было оставаться вместе. Несмотря на свою горячую привязанность к родным, он убедил их, что безопаснее жить и скрываться по отдельности. Сам он объяснил это следующим образом: "Так делают животные: почуяв опасность, они не выставляют себя напоказ врагу, а следуют естественному инстинкту самосохранения, пытаясь слиться с пейзажем и как бы исчезнуть. Натуралисты называют это явление мимикрией".

По сути дела о том же писал Беттльхайм, считая единственно возможным путем спасения - приспособление к новым правилам игры. Однако спасением жены и сыновей Тивадар не ограничился. Он поставил производство и добывание документов почти что на конвейер, снабдив ими тещу, подругу сына, своих друзей, дальних родственников, знакомых, а потом просто всех, кто в этом нуждался. Практическая сметка в сочетании с филантропией, очевидно, наследственная черта Соросов, так как Тивадар очень быстро установил для себя определенные правила - богатым людям, независимо от своих отношений с ними, он добывал документы "по рыночной цене", с тех, кто победнее, брал только ту сумму, которую надо было заплатить изготовителю фальшивок, а "очень близким людям и тем, кто был в отчаянном положении", отдавал спасительные бумаги бесплатно.

Воспоминания Тивадара Сороса читаются, как приключенческий роман. Не случайно он даже назвал свою книгу "Маскарад. Игра в прятки со смертью в нацистской Венгрии". Маскарад, игра... Похоже, что Сорос именно так воспринимал происходившее, что не противоречит его абсолютно реалистическому осознанию всего ужаса происходящего. Описывая свою "игру в прятки", он постоянно упоминает погибших, депортированных, исчезнувших друзей и близких. Однако, такие слова, как отчаяние, ужас, безысходность, - просто не появляются на страницах книги. На любую угрозу Тивадар Сорос реагирует, пуская в ход свой основной капитал и придумывая все новые и новые способы спасаться самому и спасать других людей. Он обращается за помощью чуть ли не ко всем своим знакомым, а подчас и к практически незнакомым людям. Когда не удается раздобыть фальшивые документы, он просто просит чуть ли не первых встречных отдать ему свои. "Я пошел на серьезный риск, открыв незнакомке свою национальность, - комментирует он своей разговор со встреченной в парке (!) женщиной, - но без риска ничего не добьешься. Жить - значит рисковать".

Удивительно то, что, хотя некоторые отказывают Соросу в помощи, но никто не доносит на него. Это поразительное качество - то ли умение разбираться в людях, то ли просто доверять им, чувствуется во всем, что делает и говорит Тивадар.

Вот к нему приходит друг сына, боксер, и сообщает, что его "друзья-боксеры из неевреев пришили себе на грудь желтые звезды, и если кто-нибудь оскорбляет евреев, они его бьют". Сорос с удовольствием коментирует: "Приятно было узнать, что есть люди, которые из чувства гуманности, пусть даже ради удовлетворения своих бойцовских инстинктов, становятся на сторону преследуемых евреев". И добавляет еще, что в это же время в Будапеште появились желтые звезды на изображениях Христа. Именно это постоянное ощущение человеческой общности делает образ Тивадара Сороса таким привлекательным, не говоря уж о том, что начинаешь понимать, откуда у его сына возникла идея о помощи всему человечеству.

"Однажды утром мы с сыном завтракали в третьеразрядном кафе... Мое внимание привлекли двое молодых людей, сидящих за угловым столиком. Их потрепанная одежда и другие приметы, позволяющие узнать людей, попавших в переплет, заставляли предположить, что они сбежали из рабочего батальона. Я отправил к ним своего сына с сотней пенге и запиской, приглашающей присоединиться к нам". Вот так все просто - увидел в кафе двух незнакомых людей и спас им жизнь.

Многие евреи, пережившие гитлеровскую оккупацию, лишились веры в людей, в добро. Французский режиссер Клод Ланцман, снявший знаменитый документальный фильм о судьбе евреев в годы нацизма, не случайно называл его не всем известным словом "Холокост", а его еврейским эквивалентом "Шоа" - что значит Катастрофа, очень ярко представив уничтожение евреев как моральный крах всего человечества. Кстати, все тот же Беттльхайм выступал против употребления слова Холокост. По мнению психолога, его дословный перевод - "огненная жертва", порождает - хотя бы подсознательно - представление о том, что погибавшие люди в какой-то мере шли навстречу палачам, и таким образом снимает часть вины с убийц.

Конечно, Тивадару Соросу повезло. Он не попал в Освенцим, судьба не занесла его в Голландию или Польшу, и ему пришлось скрываться только год. К тому же год этот был 1944, а не, скажем 1940 или 1943. К этому моменту сообщения о нацистских зверствах были уже достаточно широко распространены, в Будапеште действовали многочисленные международные организации, спасавшие евреев. Даже профашистски настроенный правитель Хорти, понимая, что дни Гитлера сочтены, пытался, хотя и безуспешно, остановить депортации, что, очевидно, и дало ему затем возможность спокойно окончить свои дни в Португалии. Все это так, и все познается в сравнении. Но все-таки вспомним: несмотря ни на что, большая часть венгерских евреев была уничтожена, и уцелеть смогли только около 100 тысяч жителей Будапешта. В этой ситуации Тивадар Сорос, снимающий под чужим именем комнату у ненавидящей евреев хозяйки, каждый день ходит в кафе, плавает со своими сыновьями в бассейне, где, кстати, "оказалось очень удобно пережидать налеты, поскольку там не было убежища, и мы могли спокойно беседовать, сидя на крыше", похищает свою тещу из гетто и селит ее в комфортабельном отеле.

Мало того, "осенью начался театральный сезон, и мы купили четыре абонемента в Национальный театр и в Оперу. Как правило, я давал эти абонементы юношам, сбежавшим из трудовых лагерей, и настаивал, чтобы во время антрактов они угощались вкусными пирожными "жербо" в буфете. Таким образом, я помогал им снова обрести немного человеческого достоинства - это был, так сказать, мой личный "третий фронт". Можно не сомневаться, что вкус пирожных в театрах Будапешта отличался от похлебки, которую, давясь, глотал в Дахау Бруно Беттльхайм, но функцию они, безусловно, выполняли одну и ту же - сохранение независимой человеческой личности, которую не может раздавить тоталитарная машина. Не удивительно поэтому, что книга "Маскарад", посвященная таким страшным и трагическим событиям, начинается словами : "Жизнь прекрасна и полна разнообразия и приключений. Но удача должны быть на вашей стороне". Можно, наверное, добавить, что Тивадар Сорос сделал все, чтобы привлечь удачу к себе, и не случайно его младший сын Джордж написал: "искусству выживания я научился у человека, владевшего этим искусством безупречно".