Еще один повод для толсто-журнальных страданий

Когда петербургский профессор истории М.М.Стасюлевич в 1866 году возобновил издание основанного Н.М.Карамзиным за 64 года до того в Москве журнала "Вестник Европы", вопрос оригинальности, обеспечивающий положение "вне всякой зависимости" от предшественника, стоял не менее остро, чем проблема преемственности. Только что начавшаяся третья попытка издания этого запрещенного в 1918 году журнала не отмечена ни явным, ни скрытым отталкиванием от какого-либо современного журнального авторитета, равно как и ориентацией на какой-либо из образцов. Может быть, потому, что сейчас таковых образцов нет (перестроечные тиражные разливы, не говоря уже о знаменитом дуэте "Нового мира" Александра Твардовского и "Октября" Всеволода Кочетова, стали достоянием истории, а центр словесно-оценочной вольницы окончательно переместился в книжные издательства и Интернет). Вот и Дж.Сорос отказал в избирательной поддержке толстым журналам, но, кажется, не вполне махнул рукой на российский "толстожурнальный" потенциал как таковой - первый том нового журнала все же издан при поддержке Института "Открытое общество" (Фонда Сороса).

В программе учредителей "Вестника Европы"-"новодела" (из самохарактеристики) одно не чуждое издательским начинанием имя-ориентир возникает дважды, причем первое это появление противоречит и второму, и... самому себе. В условиях, "когда России, после целого века (? - А.Л.) метаний и революций, придется наконец подтвердить свой (здесь и далее выделено мной - А.Л.) цивилизационный выбор, сделанный еще императором Петром I (значит, все же не вполне "свой"? - А.Л.), третий "Вестник Европы" видится "как журнал цивилизационного выбора, мощного интеллектуального интеграционного порыва, диалога культур и поколений" (с. 16). На следующей странице, однако, петровская цель видится уже не в порыве, равно как и не в прорыве, а в том, "как удержаться России в числе цивилизационных и развитых стран" ("порываться" и "удерживаться" - отнюдь не синонимы).

Так все же - порываться или удерживаться? Кажется, чаша весов склоняется в журнале все же в пользу второго, о чем свидетельствует само название первой аналитической статьи "Бонопартистская модель власти для России. К изучению современных конституционных реформ". От профессора Государственного университета "Высшая экономика", академика Российской Академии естественных наук Андрея Медушевского, написавшего эту статью, я лично ожидал чего-то более "гайдарономического" (если уж первый из учредителей, "железный Винни-Пух", не решился сразу же выступить не то чтобы с покаянием, но с внятным объяснением своих догматичных "младочикагских" порывов), а не самого по себе познавательного изложения бонопартистски-голлистских перипетий во Франции и схоластических рассуждений о степени нынешней "бонапартизации" России. "С одной стороны, тезис о незыблемости частной собственности и результатов приватизации (который должен успокоить бизнес, прежде всего иностранный), с другой - попытки ограничения прав собственности. С одной стороны - тезис об аграрной реформе, с другой - опора на коллективистские принципы советской эпохи. С одной стороны, западничество в экономике, с другой - сотрудничество с православной церковью (а с какой надо - с католической? - А.Л.) и культивирование национальных символов. Эти противоречия, типичные для бонопартистской модели власти вообще, раскрывают в то же время специфику его современной российской модификации" (с. 58). Мнимы все эти противоречия, бессодержательна эта дискуссия с самим собой, при всей первостепенной озабоченности проблемой власти.

"Восток и Запад" - одна из популярнейших тем отечественной публицистики едва ли не со времен ее возникновения. Тем интереснее взгляд на нее с той, западной стороны. Особенно если автор не просто сам пожил на самом что ни на есть Востоке, который умело, творчески сочетает экономическое западничество и традиционные национальные и религиозные ценности, но был губернатором Гонконга в последние годы его колониального статуса. Редакция оговаривает, что "Восток и Запад" Кристофера Паттена - не эксклюзивная статья, а глава из книги. Книга писалась не так уж и давно, но какими допотопными именно на журнальных страницах, как будто бы из "времен Очаковских", воспринимаются сейчас слова о тяжких испытаниях европейской свободы "в наших городах, которые бомбили, в ГУЛАГах и в газовых камерах" (с. 71). Читать это приходится в ситуации, когда еще не дезактивировалась осколки начиненных малообогащенным ураном бомб, что унавозили либеральными ценностями Югославию. В свое время путешествующий по Европе и остающийся по-прежнему весьма актуальным Карамзин отнюдь не закрывал глаза на тамошние революционны эксцессы. Но "наследники" раннего периода его деятельности ухитрились ни разу не упомянуть о едва ли не главном текущем общезападническом провале на протяжении всего своего журнала (о Чечне, отдадим, так сказать, должное - тоже).

Может быть, не случаен и один произошедший с новыми "карамзинистами" ( в свое время очень озабоченными проблемой европеизации и самого русского литературного языка) чисто переводческий казус (при том, что вторая из учредителей до недавнего времени весьма успешно занималась переводческой деятельностью). Стараниями переводившего "Восток и Запад" А.Максимова греческий поэт Кавафис (Cavafy) при буквальном переводе его фамилии с английского превратился в некого К.П.Кейвафая. Его стихотворение "В ожидании варваров"(1898), которое цитирует К.Паттен, переводчик тоже дал явно в собственном подстрочном переводе, при том, что оно не раз переводилось у нас мастерами поэтического перевода.

- Однако что за беспокойство в городе?
Что опустели улицы и площади?
И почему, охваченный волнением,
спешит народ укрыться по домам?

Спустилась ночь, а варвары не прибыли.
А с государственных границ нам донесли,
что их и вовсе уже нет в природе.

И что же делать нам теперь без варваров?
Ведь это был бы хоть какой-то выход.

Пер. С.Ильинской

- Чем объяснить внезапное смятенье
и лиц растерянность? И то, что улицы
и площади внезапно обезлюдели,
что населенье по домам попряталось?

- Тем, что смеркается уже, а варвары
не прибыли, и что с границы вестники
сообщают: больше нет на свете варваров.

- Но как нам быть, как жить теперь без варваров?
Они казались нам подобьем выхода.

Пер. Г.Шмакова под ред. И.Бродского

У А.Максимова (неясно, тот ли это Александр Максимов, что написал в журнал другую очень "бонопартистскую" статью о "проблеме" Калиниградского анклава, почему-то именно о нем/них нет сведений в разделе "Об авторах") в конце говорится о какой-то абстрактной необходимости "варваров". Сам же К.Паттен резюмирует, что опасность прихода варваров все же не следует сбрасывать со счетов, крепя оборону, получается, не разрушенных, а лишь отодвинутых внешних европейских стен, по возможности помогая "тем в Азии, кто разделяет наши плюралистические ценности" (не "наши" - значит не плюралистические?). В свое время И.С.Тургенев писал, применительно к России, о "внутренних турках". Сейчас налицо опасность внутренней "варваризации" европейского города, озабоченного конструированием образа новых "не наших" внешних "варваров", при всей той критике Паттеном попыток Запада отрезать Россию от Европы предваряющем принятие той или иной восточноевропейской страны в европейское сообщество расширением НАТО на Восток.

В этом плане интересно напоминание, сделанное В.Кантором в статье "Русский европеец как задача России" (представляющей собой выжимку из его изданной пару лет назад книги "Феномен русского европейца") о "неевропейской карме" самой Западной Европы, "которая все никак не может стать Европой, отвечающей в полной мере декларированным ею ценностям" (с. 85). Кантор к месту цитирует В.Соловьева: "Европеец - это понятие с определенным содержанием и с расширяющимся объемом" (при том, что объем этот не никогда не сможет стать всепоглощающим, что неизбежно приведет к внутреннему коллапсу, а не полному и окончательному плюрализму), и Р.Брага: "...Европу невозможно унаследовать, каждый должен ее сам завоевывать" (при том, что конкретной программы обеспечения такого культурнического "наполеонизма" здесь, увы, нет).

Процитированным В.Канторам словам Ф.Степуна, что "изгнанием в Европу мы оказались изгнанными и из Европы. Любя Европу, мы, "русские европейцы", очевидно, любили ее только как прекрасный пейзаж в своем "Петровском окне"; ушел родной подоконник из-под локтей - ушло очарование пейзажа" - соотвествует одна метафора из рассказа Вячеслава Пьецуха "Старуха Изергиль": "Подумаешь, море шумит, невидаль какия! Это просто как дверь открывается и закрывается - вот и все!"(с. 160). Сам "двуглавый" диптих писателя (как женщина прятала в кладовке сына-сиамца, одна голова которого была настроена сталинистски, другая - анти, ведя свой порывисто-удерживающий диалог) и оказывается, по сравнению с его предыдущими, с большим внутренним объемом произведениями, двумя хлопками двери на провинциальном сквознячке. Хотя в целом художественные произведения в "Вестнике Европы", как это нередко бывает, отнюдь не подтверждают новейшие идеологические схемы. Вот рассуждения из публикуемого фрагмента романа Владимира Бутромеева "Земля и Люди" под названием "Хроника Погромной ночи": "В духе покоится все самое плохое, самое худшее, на что способен человек, так как в отличие от животных душа его постепенно, с детских лет до юности, овладевает телом и тащит тело непростыми путями, источая то зависть, то подлость, то злобу, то скудоумную безграничную жадность. Это тело не принимает больше, чем ему нужно, больше, чем оно может, а если его заставить - противится. Душа в отличие от тела ненасытна, надеется на бессмертие и хочет поглотить весь мир. Она презирает тело, называя его бренным сосудом, тюрьмой, вместилищем, а чуть что случись с телом, гнусно и трусливо мечется, порождая лихорадку и бессвязный, невразумительный бред" (с. 139). Может быть, и против воли автора, слова эти ложатся на общие журнальные размышления о западническом духе и евразийской плоти России.

Правда о ГУЛАГе была создана отнюдь не на Западе (СМИ которого успешно скрыли масштаб европейских протестов против бомбардировок Югославии). Закавыченный, усиленный радиоголосами, а потом и тиражами "ГУЛАГ" в разливе привел к формированию отнюдь не созидательной идеологии.

П.Плетнев в письме в редакцию вторично начинающегося "Вестника Европы" имел в виду личность первого издателя во всей полноте, включая и его опыт создания "Истории государства Российского", отмечал: "Карамзин провел целые годы посреди хаоса, чтобы выработать из него артистическое целое" (с. 14). Понять, кто сейчас сумеет выработать такое "артистическое целое" в ситуации журнально-переводческого цивилизаторского "варварства" не представляется возможным. Что отнюдь не снимает проблемы созидательной европеизации России в ее европейских качествах и языка этой европеизации.