Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Книга на завтра < Вы здесь
Вырезанные фигурки
Авто-био-графия. К вопросу о методе. Тетради по аналитической антропологии. #1. Под ред. В.А.Подороги. Логос, М., 2001.438 с.

Дата публикации:  15 Августа 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

В автобиографии сходятся "реальность (биография как жизнь, "жизненный путь", цепь событий - акцент на "био") и мысль (биография как размышление о жизни и запись жизни - акцент на "графия"), причем на такой идеальной сцене, как "человек", пишущий о самом себе (акцент на "авто")" (И.Чубаров). Авто-био-графия как высказывание опыта, влияющего на нас. Не синтезировать новые объекты-идеи, а пытаться проникнуть в существующие. Причем для этого лучше вслушиваться в высказывания незавершенные, случайные, незначительные, потому что завершенные - мертвы. Не надо делать из Эйзенштейна "то великого и на все времена теоретика кино, то политика от кино, то "возрожденческого" гения, то тайного гомосексуалиста..." (Е.Ознобкина), лучше послушать его самого, не зацикливаясь на том, истину ли он говорит. Анализ не документированной биографии, а возможной, воображаемой, текста среди текстов. И нельзя писать биографию, подтягивая ее к какому-либо событию, к схеме. Даже если это событие выглядит срежиссированным самим биографируемым - как смерть Пазолини.

Вспоминать - не переноситься в прошлое, а извлекать "прошлое из своего текущего времени в качестве мгновений-переживаний" (В.Подорога). Отсюда внимание к средствам фиксации - фотографии и кино. Даже любительский фотоальбом с малоудачными снимками - "шифр моего собственного существования" (В.Подорога). Но "фотография противостоит интерпретации; документируемое ею мгновенно и непреложно, оно уничтожает глубину", там "слишком мало, чтобы по отдельному снимку восстановить историю (жизни)" (Е.Петровская). Фотография показывает то, чего уже нет, она не точный портрет мгновения, мертвого в его остановленности, а лишь повод к работе воспоминания. Один из поводов к нашей жизни. Фотографию проявляет смотрящий на нее. И, может быть, жизнь, в которую мы вглядываемся, лучше сохраняет кино? Пазолини "взамен фотографического принципа, когда биография понимается как ряд снимков-смертей, ... предлагает биографию как набор кинематографических образов (незавершенных движений, недооформленных перцепций...)" Образы-воспоминания, провоцирующие переживание. "Это биография без дат и фактов, она существует до чтения и интерпретации, она существует лишь в сфере выразительности, а точнее - выразительной достоверности." (О.Аронсон)

Соответственно, едва ли не половина "Тетрадей" - работа В.Подороги об Эйзенштейне с множеством интересных наблюдений. О времени Эйзенштейна - взрывном мгновении, в отличие от Пруста, ценившего часы и дни. О "воспитании" фотоаппаратом начала ХХ века - его длительной выдержкой, сидением в "правильной" картинной позе, для чего использовались специальные подпорки. О мотивах пустого блеска - рыцарских лат или лаковых ботинок. Вырезание фигурок Эйзенштейном-ребенком тоже идет в дело. "Фигурка вырезается, то есть освобождается от фона... Освободившись от притеснений фона, она теперь может легко вписываться в другие пространства... Оставляет после себя контурную прорезь, некое ничто присутствия в том, из чего она была извлечена. И вот теперь она - собственный след, копия, тень... Чтобы стать свободным, маленькой жертве отцовского воспитания необходимо научиться вырезать самого себя из того образа, который ей навязывается в качестве идеальной нормы поведения". Линия как динамика. Процесс, путь, след разреза.

Но очень многое переводится на язык психоанализа. Большое количество сцен жестокости и насилия у Эйзенштейна, не всегда мотивированных и не рассматриваемых самим режиссером как нечто экстраординарное, Подорога выводит из детских впечатлений. "Раз невозможно преодолеть отцовскую систему запретов прямым бунтом, то необходимо создать свой, параллельный отцовскому, мир жестокости... Благодаря непрерывному воспроизведению образов боли, устанавливается целительная терапевтическая дистанция, с чьей помощью можно избавляться от "детских впечатлений", пуская в ход их негативную энергию". Но при этом биография замыкается. Исчезает внешний мир. То, что сам Эйзенштейн замечал в мексиканских впечатлениях: "Беспримерная жестокость подавления бесчисленных восстаний пеонов; ... ответная жестокость вождей восстания - какого-нибудь Вильи, приказывавшего вешать пленников обнаженными, дабы развлекаться вместе с солдатами видом последней физиологической реакции, свойственной висельнику".

То насилие, которого было более чем достаточно вокруг Эйзенштейна в России. Было бы интересно проследить взаимодействие импульсов, идущих из различных источников, а не сводить все к одному. Следуя психоаналитическому методу, В.Подорога говорит, что Эйзенштейн инсценирует жизнь по мазохистскому сценарию. "Мазохист пытается устранить себя самого, лишь бы избежать этой довлеющей над ним силы отцовской автономии". Подорога постоянно оговаривается, что рассматривает мазохизм как культурный тип, вариант нормы, а не клиники. Что имеет в виду "не формально-логический, а идеальный мазохизм". Что "каждый имеет право на собственный "мазохизм": и Чехов, и Достоевский, и Кафка..." Настоящее сражение с термином. И мазохизм порой побеждает, слишком уж много ассоциаций связано с этим словом. Или термин расплывается до полной неопределенности.

"Задержать наступление будущего, достичь полноты тревожного, изматывающего нервы чувства ожидания". Подорога это связывает с мазохизмом: "Мазохистом и оказывается тот, кто способен управлять временем ожидания". Но ведь так может ожидаться далеко не только боль. "Мазохистична всякая попытка самоосуждения, ибо осуждается не кто-то другой, а ты сам". Но где же тут удовольствие? Даже попытка "найти защиту в определенном порядке совершаемых психических операций, которые позволят сохранить свое "я" в требуемой норме", привязывается к мазохизму. С другой стороны, Е.Петровская, опираясь на огромный интерес Эйзенштейна к цирку, предлагает рассматривать его "само-подвешивание" как цирковой аттракцион. В "Тетради" включено обсуждение работы В.Подороги, и почти все его участники говорят о скрытой полемике. "Оригинальность текста была бы значительно большей, если бы автор открыто вступил в полемику с психоанализом". (М.Рыклин).

Подорога и сам предлагает: "А если попробовать все сначала и по-другому! Нет никакой болезни воли, сублимативного террора, нет никакой первоначальной сцены (на которой толпятся образы тиранствующего отца)!.. Есть самоценная, дающая силы жить, креативная мощь воображения, которая развивается на фоне становления мазохистского мирочувствования". Есть "интерес Эйзенштейна к поиску путей достижения оргастической радости жизни вообще, вне сексуальной сферы". Но отказываться от мазохизма Подорога все-таки не хочет, связывая идею этого отказа также с безотчетной реакцией "на всех унижающую и оскорбительную тайну - "все русские - мазохисты", "мазохизм - это типичный большой панславянский стиль" и т.п.". Хотя это общее утверждение настолько явно пусто, что не может быть оскорбительным. Не думает же никто, что все французы - садисты.

Замечательно то, что в России, наконец, тоже все более ставится под вопрос психоанализ - очередная (наряду с марксизмом) универсальная отмычка, сводящая многообразие мира к небольшому набору заранее определенных причин. В.Подорога может прекрасно обходиться и без нее: "Чарли Чаплин и Уолт Дисней. Две крайности. В одном случае трагизм комического: грустные образы механических движений, судороги и "скандалы"; в другом - игра, движение, не ограниченное никаким телесным пределом".

Среди тонкой аналитики философов странно выглядит статья В.Майкова "Ст.Гроф - биограф трансперсонального", абсолютно некритичная к своему предмету. Хотя идея о том, что жить следует так, "как будто каждая твоя мысль выставлена на всеобщее обозрение, будто бы каждый видит тебя насквозь и читает все твои мысли", по меньшей мере спорна, а кто-то назовет ее тоталитарным кошмаром (пусть за это и обещают "сверхспособности ясновидения, целительства, наделения знаниями"). А слова о "стремлении нашего организма полнее включиться в поток жизни, в холотропное состояние, в естественное состояние максимальной энергии и благополучия. Следуя этому потоку, мы приходим в состояние максимальной энергии, максимального знания, максимальной естественности, максимальной свободы", похожи на рекламу то ли лекарства от всех болезней, то ли конформизма. И биография - тоже не универсальный ключ. Если начать с предпосылки, что "Гегель занимается прежде всего своими автобиографическими проблемами..., только эвфемизируя этот центральный посыл всякого рода риторическими (диалектическими, логическими) фигурами" (И. Чубаров), результат предугадать нетрудно: Гегель "в жизни был типичнейшим мелким буржуа, со всеми комплексами этого фашизоидного общественного слоя..., жаждал признания в виду развившегося комплекса невостребованности перед лицом существующей власти". Возможно, это так; но все остальное, благодаря чему Гегель интересен не только для истории фашизма, куда-то исчезло... Но действительно, сейчас "уже не ограничиться изложением взглядов..., сегодня, напротив, следует додумать Эйзенштейна, если мы в принципе хотим его понять..." (Е.Петровская) И авто-био-графия нам поможет. Хорошо уже то, что русская философия начинает болеть тем же, что и западная. Это именно тетради - "не черновик, но и не текст, а нечто вроде мастерской, где что-то изготавливается, переделывается или подгоняется, но что-то оставляется в сторону в ожидании лучших времен" (В.Подорога). Открытая форма.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Григорий Заславский, Перемещенные ценности /14.08/
Сергей Исаев. Длинные вещи жизни: Сборник статей.
Александр Уланов, Зачарованные силой /09.08/
Книга на завтра. Жаринов Е.В. Нация и сталь (история семьи Круппов).
Галина Ермошина, Инь и ян по-европейски /01.08/
Книга на завтра. Новая японская проза. В 2-х тт. М.: Иностранка 2001.
Софья Дымова, Комплекс вуайериста /31.07/
Книга на завтра. П.И.Чайковский. Дневники.
Линор Горалик, Страшная сила /30.07/
Книга на завтра. Дэ Сижи. Бальзак и портниха китаяночка.
предыдущая в начало следующая
Александр Уланов
Александр
УЛАНОВ
alexulanov@mail.ru

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Книга на завтра' на Subscribe.ru