Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Книга на завтра < Вы здесь
История очевидности
Джон Бэнвилл. Улики: Роман / Пер. с англ. А.Я.Ливерганта. - М.: Торнтон и Сагден, 2001. - 240 с. Тираж 5500 экз. ISBN 5-93923-013-Х

Дата публикации:  29 Августа 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Роман, природное имя которого звучит почти мистически - The Book of Evidence, номинировался на Букер в 1989 году и уступил лишь Остатку дня Исигуро, вполне незаслуженно. На русском языке роман впервые появился в # 2 "ИЛ" за 1995 год в переводе Александра Ливерганта - и вот теперь обретает плоть. Очередь - за двумя оставшимися частями триптиха; это роман 1993 года Духи и недавний release Афина, проаннотированный в "ИЛ": "Главный герой - Фредди Монтгомери из первой части и безымянный рассказчик из второй - в третьем томе выступает под именем мистера Морроу, "эксперта-искусствоведа". Он получает задание представить описание и определить подлинность полотен, украденных из того самого дома, где Фредди убил служанку, помешавшую ему похитить старинный портрет. Мысль о том, что прошлое остается с человеком до конца его дней и не раз еще заявит о себе, в символической форме воплощена в полотнах, экспертизу которых проводит мистер Морроу. "Похищение Прозерпины", "Преследование Дафны", "Месть Дианы" - эти картины фламандских мастеров сюжетно перекликаются с преступлением, которое совершил главный герой. С появлением в его судьбе таинственной, одетой в черное дамы по имени А. его жизнь превращается в причудливый танец желания и обмана".

Дама в черном - это также и ключевая фигура романа Улики. Текст романа: исповедь - или оправдательная речь - рассказчика и главного героя Фредди Монтгомери: рассказ о том, "как все было". Было так: Ф. с женой и сыном убивает время на острове близ Испании; берет в долг; пора вернуть; едет домой, в Ирландию, где не был десять лет; встречает старых знакомых; мать; но что-то мешает ему просто попросить денег; и он решает украсть картину ("Портрет дамы с перчатками", 82 х 65, 1655 - 1660 г., Рембрандт, Хальс или Вермеер, но вероятнее всего аноним; на портрете - дама в строгом черном платье с широким белым воротником и манжетами; брошь; золотое шитье на перчатках) из частной галереи; он увидел ее накануне и она что-то с ним сделала; вмешивается служанка; Ф. силой увозит ее и зачем-то лишает жизни с помощью молотка (блестящий, из нержавеющей стали, с бархатистой черной резиновой ручкой, вороненой головкой и гвоздодером, - великолепная игрушка, купленная Ф. ради чистого удовольствия); картину выбрасывает в сточную канаву; от полиции не прячется; арест; тюрьма; незадолго до суда излагает на бумаге свою историю: это и есть текст романа.

Но, как водится, дело вовсе не в этом. Лев Данилкин считает, что все дело "в преображении бумаги в холст, романа - в картину. <...> глаз у него [Фредди - РГ] устроен, как у "малого голландца"; все его дневниковые описания - голландская живопись словами: сквозящие подробнейшие интерьеры, статичные портреты, мелко-мелко выписанные складки на платье, паркет, пейзажи за окном, "расчерченные солнцем и тенью геометрические фигуры". За свой "голландский" глаз он расплачивается отсутствием внутреннего моралиста; он убивает просто потому, что для него человек - не важнее интерьера. <...> Герой Бэнвилла - артист, который вынужден рисовать сразу в жизни, без черновика-холста. На самом деле роман Бэнвилла - очень стильный продукт: голландская живопись <...> в раме британской литературы; это не совсем роман и не совсем картина; нечто среднее. Бэнвилл как бы составил целую галерею из произведений одного художника: портретов, пейзажей, интерьеров. Штука в том, что эта картинная галерея и стала романом". Мысль в основе своей верная, но хотелось бы произвести легкий tuning...

Фредди в изображении Льва Данилкина - это европейский субъект в апогее своей славы; золотая мечта авангарда; демиург, творец нового мира. Мое впечатление прямо противоположное: Фредди - это печальный итог поисков субъектом своей идентичности; субъект-самоубийца, диалектически изживающий собственную субъектность, приносящий ее в жертву всепроникающей, разлитой повсюду очевидности мира. Не Фредди пишет картину мира, но мир прописывает Фредди, выставляет его на всеобще обозрение, лишает его взгляда и точки зрения, уничтожает его индивидуальность (тайну, неочевидность) и свободу.

Казалось бы, Фредди мыслит картинами (не будем утруждать себя искусствоведческими тонкостями и выяснять, что это за картины - фламандские, какие-либо еще...). И правда: вот раскаленная от полуденного средиземноморского зноя комнатка с зелеными ставнями на окнах, узкой кроватью и стулом, "как на картине Ван Гога"; вот жена, фактурная, как прохладный бархатистый камень; вот Анна в матовом галерейном освещении - не более чем экспонат; вот узкие улочки, расчерченные солнцем и тенью на строгие геометрические фигуры; вот университетское кафе, площадь у фонтана, движения девушек плавны и неторопливы, "и мы - прозрачные, неподвижные фигуры; мудрецы, сидящие за стеклом, в котором отражается зелень"; вот рассвет над Мадридом - туманная, точно выстиранная, полоска синевы... Все это Фредди ощущает как чужой мир, в котором он заблудился: этот мир красив и добр, но это не его мир, и эмоции, которые этот мир инспирирует, - это не его эмоции; он лишь сторонний наблюдатель - пока еще субъект, наслаждающийся иллюзией свободы.

Понимание иллюзорности придет позже: "уместно ли придерживаться принципа моральной виновности, коль скоро не существует более такого понятия, как свобода воли? <...> В молодости я воображал себя зодчим, который в один прекрасный день воздвигнет над собой потрясающее здание <...> пока же я ощущал себя незащищенным и одновременно невидимым. Как бы описать это странное ощущение какой-то легковесности, неустойчивости и призрачности? Другие люди, казалось, обладают телесностью, материальностью, чего так не хватало мне". Итак, раньше, в молодости Ф. был чистым субъектом, точкой неочевидности, проекта, потенции... Теперь все изменилось. Но что произошло между раньше и теперь?

Сначала - как эхо далекого, но неумолимо приближающегося взрыва - исчезновение отцовской коллекции картин... Но главное событие - встреча с дамой в черном - происходит на с. 86: "В дальнем конце комнаты дверь в сад была открыта, и кисейная занавеска пузырилась на ветру. За окном виднелся травянистый склон пологого холма, а на незначительном отдалении одиноко гарцевал геральдический конь. Еще дальше извивалась река с белыми прогалинами на мелководье, за рекой темнели деревья, за ними проступали призрачные очертания гор, а за горами тянулись бескрайние просторы золотисто-синего летнего поднебесья. Мне пришло в голову, что перспектива этого пейзажа каким-то образом нарушена. Казалось, все меня окружавшее: и мебель, и открытое окно, и травянистый склон, и река, и далекие горы - не удаляется от меня, как должно было бы, а, наоборот, приближается, как будто не я смотрю на эти предметы, а они смотрят на меня, как будто горизонт не за лесом и горами, а здесь, в комнате. Тут я повернулся и, поворачиваясь, увидел себя поворачивающимся, увидел - и вижу до сих пор, а порой мне мнится даже, что отныне поворачиваться я обречен всегда, так, словно это и есть мое наказание, мое проклятие, именно это и ничего больше: затаив дыхание, с затуманенным взором, вечно поворачиваться в ее сторону". В этих гениальных строках описано не что иное, как смерть субъекта: превращение пейзажа во взгляд, оптически размеренного пространства, истекающего из идеальной точки отсутствия (невидимости, призрачности) - в абсолютное присутствие другого (здесь уместно будет вспомнить эпизод смерти Бергота в Пленнице Пруста: Бергот умирает, рассматривая Вид Дельфта Вермеера на выставке голландской живописи). Ф. не может увидеть даму в черном: его описания портрета заимствованы из музейных каталогов и газетных вырезок; все, что он видит - это он сам: "Я долго стоял на одном месте, вперившись в картину, и постепенно мной овладевало беспокойство, жаркое, стыдливое ощущение самого себя, как будто меня, вонючий мешок потрохов, изучают тщательно и бесстрастно. Причем следили за мной не только глаза на портрете. Абсолютно все - золотая брошь, перчатки, бархатистый мрак на заднем плане, любая точка на холсте - было устремлено на меня".

Отныне Фредди обречен видеть себя со стороны, быть оче-видным - отныне он наблюдаемый, отслеживаемый, и, наконец, подследственный. Статус объекта (слово из лексики шпиков: вижу объект, веду объект...) руководит всеми его дальнейшими действиями: он как будто бы намеренно готовит и совершает свое преступление так, чтобы его заметили и запомнили все возможные свидетели. Если раньше Ф. был невидимым, призрачным, бестелесным, то теперь он обретает плоть, но утрачивает self-identity: "Я чувствовал, что не имею с самим собой ничего общего"... Но почему портрет оказал такое действие на Ф.? Из рассуждений на с. 115 можно понять, что своим действием портрет обязан взгляду художника (ослепительный свет, непристойность...), запечатленному в нем. Вовсе не Ф. обладает "голландским" глазом: отныне им обладает весь мир - словно луч прожектора, он высвечивает героя на сцене: и тому волей-неволей приходится разыгрывать трагедию - не заботясь о мотивах и последствиях; ритуальное жертвоприношение, дабы боги увидели и ниспослали жизнь, а не смерть. Убийство, которое совершил Ф., - не осмысленное человеческое действие, но апогей дионисийского экстаза актера: "Сделанное мною было чем-то слишком большим, слишком ярким для созерцания. И непостижимым. <...> Я убил ее, не отрицаю. Но повторись эта ситуация сегодня, я бы сделал то же самое, и не потому, что мне бы этого хотелось, а потому, что у меня не было бы выбора".

Но что самое поразительное, утрата индивидуальности и свободы (то есть тех благ, которые несет с собой статус субъекта) означает для Ф. переход из разряда неодушевленных предметов в разряд одушевленных (с. 169)! Тот человек, которого мы знаем из классической философии, - это существо неодушевленное по преимуществу. Человек буржуазной эпохи, невидимый благодаря социальной маске, столь же объективен, как какой-нибудь минерал или кактус. Его субъектность принадлежит только ему: это капитал, не подлежащий растрате - ни лишнего жеста, ни лишнего слова... Ф. добровольно утрачивает уважаемое в обществе положение субъекта, он как бы выставляет свою субъектность напоказ, а это все равно, что обнародовать шифр от своего банковского сейфа. Быть одушевленным - означает быть опасным и способным на самые непредсказуемые поступки, скрываться от погони, тяжело дыша на бегу, чтобы про тебя могли сказать: в зрачке прицела появляется одушевленный предмет... Тайна, которая в момент своего оглашения впервые становится тайной: это, пожалуй, и есть душа. Теперь становятся понятными слова Ф.: "Мне вообще кажется, что безоглядная вера в маску - это истинный признак утонченного гуманизма".

И наконец, последнее признание Фредди: "В этом, вероятно, и состоит мой главный, самый страшный грех, тот грех, которому не может быть прощения: я ни разу не представил ее себе достаточно живо, она никогда не была для меня полноценным, живым существом. Да, эта нехватка воображения и есть мое истинное преступление, из тех, что способны повлечь за собой и другие. <...> И поэтому задача моя сейчас - оживить ее. Правда, я не уверен, что сам понимаю смысл этих слов, но они поражают меня своей неумолимой логикой. <...> Мне начинает казаться, будто я приобретаю новый вес и плотность. Мне весело и в то же время удивительно грустно. Во мне зреют новые возможности. Я живу за двоих". В каком смысле Джози Белл не была живой при жизни, и в каком смысле ей предстоит стать живой теперь? Вероятно, тогда девушка была для Ф. лишь маской, вещью в себе, театральным реквизитом; а теперь ее следует увидеть взглядом художника. В таком смысле лучший способ оживить ее - это написать портрет; да, впрочем, он уже написан: довольно молодая еще женщина в черном платье с широким белым воротником; стоит, руки сложены спереди...


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Тамара Эйдельман, Что же такое империя? /27.08/
С.Каспэ. "Империя и модернизация. Общая модель и российская специфика".
Олег Постнов, Новое расследование /23.08/
Х.Л.Борхес / А.Бьой Касарес. Шесть загадок для дона Исидора Пароди.
Ирина Виноградова, Издание необходимое, но не достаточное /22.08/
Русский драматический театр: Энциклопедия. Под общ.ред. М.И.Андреева, Н.Э.Звенигородской, А.В.Мартыновой и др.
Елена Гродская, Воздушное руно /21.08/
Иоффе Л. Короткое метро. - М.: ОГИ, 2001. - 104 с.
Галина Ермошина, Переломная точка воды /16.08/
Барикко А. Море-океан: Роман.
предыдущая в начало следующая
Роман Ганжа
Роман
ГАНЖА
ganzha@russ.ru

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Книга на завтра' на Subscribe.ru