Московское издательство "Ad Marginem" порадовало недавно двумя новинками, прямо относящимися к традиции "перпендикулярного" существования немецкой мысли, отделяющей ее от либерального посткантовского дискурса, обретшего со временем все признаки тоталитарности. Во-первых, это "Рождение трагедии" Фридриха Ницше в уникальном переводе Александра Михайлова и, во-вторых, переписка Хайдеггера и Ясперса 1920-1963 годов.

Когда-то Карл Ясперс писал, что Ницше - "самое значительное философское событие со времен кончины идеализма в Германии". Для России он стал именно своим философом, причем одним из самых значительных - трудно назвать заметного русского мыслителя конца XIX - первой четверти XX века, который бы не получил мощнейшего интеллектуального импульса с его стороны.

Произведения Ницше пришли в Россию в период, когда философия позитивизма, материализм и народничество уже утратили свою привлекательность, а марксизм еще не приобрел. (Полные русские переводы "Так говорил Заратустра" (1884) и "Рождения трагедии" (1872) были изданы в 1898 и 1899 годах соответственно.) Тексты русского модерна буквально испещрены явными и скрытыми цитатами из Ницше: Леонид Андреев, Андрей Белый, Вячеслав Иванов, Валерий Брюсов, Михаил Кузмин, Борис Садовской, Леся Украинка; русские революционеры создали даже "ницшеанский марксизм", представленный именами Максима Горького, Луначарского, Богданова-Малиновского, впоследствии - Троцкого и Эйзенштейна. Впрочем, сам Ницше тоже получил определенную "прививку" от России - он неплохо знал русскую литературу - Гоголя, Толстого, Тургенева, на стихотворение Пушкина "Заклинание" еще в молодости написал романс, а Достоевского вообще рассматривал как своего прямого предшественника.

В русской культуре, философии и общественной мысли рубежа веков наибольший резонанс из Ницше получили темы имморализма, сверхчеловечества, воли к власти, смерти бога и, конечно же, тема "братского союза двух божеств" - Диониса и Аполлона.

Для русского культурного сознания книга Ницше "Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм" имеет совершенно провиденциальной значение. Аполлон и Дионис - образы двух основных первоначал мира: порядка и хаоса, разума и чувств, покоя и воли. Аполлон - это аристократическое совершенствование, полное чувство меры, самоограничение, свобода от порывов, мудрый покой бога - творца образов. Дионис - это мистериальная исступленность, единство с архаической первоосновой бытия, растворение в стихии, исчезновение индивидуализации и субъективности.

Тема "Диониса-Аполлона" оказалась наиболее близка русским символистам - Андрею Белому и Вячеславу Иванову. Последний в статье "Ницше и Дионис" (1904) напрямую связывал концепцию Сверхчеловека с идеей дионисийства: "Ницше возвратил миру Диониса: в этом было его посланничество... обаяние Дионисово сделало его властителем наших дум и ковачем грядущего. Мы хлебнули мирового божественного вина и стали сновидцами. Спящие в нас возможности человеческой божественности заставили нас вздохнуть о трагическом образе Сверхчеловека - о воплощении в нас воскресшего Диониса". В мире русского символизма Дионис стал главным архетипическим героем - Иванов даже подчеркивал, что дионисийство особо присуще славянской народной культуре, славянскому космосу.

Описываемая книга, появившаяся в "Ad Marginem", является как бы завершением "второго рождения" Ницше в России, пришедшегося на 1990-е годы. Символично, что и начало, и конец этого "рождения" связан с именем величайшего российского германиста Андрея Викторовича Михайлова (1938-1995): событием огромной интеллектуальной важности стала публикация его статьи о Ницше в четвертом томе легендарной "Философской энциклопедии" (1967); републикация текстов немецкого мыслителя началась с михайловского же перевода "Антихриста" в культовом перестроечном сборнике "Сумерки богов" (1989).

Представленный в издании перевод "Рождения трагедии" в наибольшей степени конгениален оригиналу - ведь речь идет не о научном филологическом трактате (а именно с этой точки зрения подошел к работе Григорий Рачинский - автор наиболее известного перевода (1912), воспроизведенного во всех современных изданиях), а о гениальном философском и метафизическом тексте. Пара Дионис / Аполлон отражается у Ницше в дуальности категорий "Rausch" и "Schein", что в переводе Рачинского переводится как "опьянение" и "иллюзия", но в переводе Михайлова подобраны более адекватные духу оригинала "похмелье" и "кажимость". Возможно, именно замечательный перевод обнажает важную альтернативу, не реализованную Ницше: он оказался заложником древнегреческой филологии и культуры, что помешало ему осознать смысловой и архетипический космос, таящийся в древнегерманской мифологии. Впрочем, возможно, за Ницше этот путь проделал его друг и собеседник Рихард Вагнер.

Помимо текста "Рождения трагедии" (около одной пятой общего объема) в книге можно обнаружить глубокие комментарии (в том числе и текстологические, с пояснением перевода каждой значимой философской категории), выполненные автором всего проекта Андреем Россиусом, а также впервые для русскоязычных читателей представлена полемика в немецкой прессе, имевшая место вокруг этой культовой ницшевой работы сразу же по ее выходе.

В конце помещается сочинение современного немецкого философа Петера Слотердайка "Мыслитель на сцене. Материализм Ницше", определенное автором как опыт современного прочтения "Рождения трагедии", - еще одно подтверждение актуальности ницшевого текста. "Повседневная действительность сама впадает на наших глазах в дионисийское безумие. Идеология глобализирующего капитализма, Интернета, медиальной индустрии - это и есть дионисийская идеология непрерывного телесного экстаза. Современные менеджеры обучаются теории хаоса. Современный капитал деконструирует все границы... Сегодняшняя повседневность уже давно деконструирована деньгами, финансовыми потоками, безумием информационных рынков и оказалась целиком под властью Диониса, в то время как интеллектуалы все еще предаются грезам, навеянным Аполлоном", - пишет в послесловии к Слотердайку Борис Гройс...

...В апреле 1920 года на дне рождения отца феноменологии Эдмунда Гуссерля в его доме во Фрайбурге познакомились молодой преподаватель философии местного университета Мартин Хайдеггер и доктор медицины, только что ставший профессором философии в Гейдельберге, Карл Ясперс. Их, бывшего теолога и бывшего психиатра, сблизил глубокий интерес к философии, и вскоре между двумя молодыми людьми завязалась длительная переписка, продолжавшаяся (хоть и со значительными разрывами во времени) в течение более чем сорока лет, до глубокой старости обоих.

Этот эпистолий, насчитывающий 155 сохранившихся писем, конечно же, не исчерпывает собою общение двух гениев, которое до 1933 года по преимуществу было устным (отсюда обрывочность и фрагментарность многих посланий). Несмотря на приватный характер переписки, она имеет важное значение для понимания личности и творчества каждого из корреспондентов, для понимания характера самой эпохи, ее политической и интеллектуальной атмосферы.

Русский перевод переписки публикуется впервые, он выполнен по известному франкфуртскому изданию 1990 года и снабжен, помимо вводной статьи Михаила Рыклина, комментариями немецких издателей: Вальтера Бимеля - к письмам Хайдеггера и Ганса Занера - к письмам Ясперса.

Любопытен и непрост для толкования факт: почему большинство немецких мыслителей XX века нелиберальной ориентации, имеющих отношение к экзистенциализму, к социальной теории консервативной революции и т.д., подобно Ясперсу, Карлу Шмитту или Эрнсту Юнгеру, были либо католиками, либо людьми католической культуры - как формально порвавший с католицизмом Хайдеггер?

Драматическая канва общения двух философов хорошо известна: активное и заинтересованное общение в 1920-х (Хайдеггер назвал его "боевым содружеством"), потом - разрыв в середине 1930-х из-за принципиально разного отношения к новому политическому режиму. Последняя личная встреча философов состоялась в 1933 году: Ясперс присутствовал на докладе Хайдеггера - ректора Фрайбургского университета - и отозвался о взглядах последнего как о вполне национал-социалистических. Оба философа пришли к выводу о том, что их пути - и жизненные, и интеллектуальные - разошлись навсегда.

Последующие тридцать лет общение происходило исключительно виртуальным образом, в 1936 году оно прервалось более чем на двенадцать лет. Вообще же, когда читаешь письма этих великих современников, тебя не покидает странное ощущение, что имеешь дело то ли с перепиской немецких романтиков, то ли с перепиской Гете и Шиллера.

Хайдеггер стал жертвой распространенного в среде европейской творческой интеллигенции заблуждения: желаемое выдал за действительное - подобно Кнуту Гамсуну или Эзре Паунду гитлеровский национал-социализм принял за воплощение идей консервативной революции, за восстановление императивов сакрального общества, за подлинное возрождение германского духа. (Впрочем, уже в середине 1930-х у Хайдеггера наметились серьезные расхождения с национал-социалистическим режимом, которые, правда, не привели к разрыву.)

Ясперс, осуждавший гитлеризм, женатый к тому же на еврейке, на время выпал из дискурса политической корректности. После войны - напротив, Хайдеггер, обвиненный в сотрудничестве с нацистами, на несколько лет был лишен права печататься и преподавать в университете (к последнему приложил руку и Ясперс).

В начале 1950-х общение снова возобновляется - оба мечтают о восстановлении дружеских отношений, о воссоздании "боевого содружества"; Хайдеггер пишет о своем стыде за свое политическое прошлое.

В последние годы жизни переписка прекратилась вообще, несмотря на то, что оба философа продолжали вести активный образ жизни. В 1969 году на смерть Ясперса Хайдеггер откликнулся телеграммой жене бывшего друга, Гертруде Ясперс: "В память о давних годах, с уважением и участием", - на что та не преминула ответить: "Также памятуя о давних годах, благодарю Вас"...