Это не слезы - он потерял глаза.
Они покатились в черный Хевальдский лес.
Их подобрал тролль.
И увидел луну.
Это не жаба - он потерял язык.
Тот поскакал в черный Хевальдский лес.
Его подобрал тролль,
увидел луну и сказал:
луна.

Она подороже, чем золотой муравей,
И покруглей, чем мохнатый болотный шар.
Тролль хохотал, и его подобрал разъезд.
Чтобы не плакать, нужно скорее спать.

Владимир Месяц
"Норвежская сказка"

Это не повесть - он потерял слова.
Они покатились в белый Лапландский лес.
Их подобрал майор.
И увидел избу.
Это не шутки - он потерял блядей.
Они поскакали в белый Лапландский лес.
Их подобрал майор,
увидел избу и сказал:
живем.

Она потеплее, чем навес у костра
И попрочней, чем мохнатый болотный ил.
Майор хохотал, и его подобрал бандит.
Чтоб не смеяться, надо быть дураком.

Такая примерно книга. Полная шизофренического финского счастья, - как сама растянутая, удвоенная, расслоенная, витиеватая фамилия автора. Не роман - ну, по крайней мере, не нормальный роман, - а диковатая такая сказка для немного охуевших. Скаказка про теремоок.

Все именаа неппроизноосимы, естественно. Тридцать шесть килограамм сказочно прекрасного лапландсккого золота (промышленного) уперла Мыышка-Норуушка Отто Юертйхдсйфхсклурх у других мышек, временно пребываающих в состоянии отсидки в одной из шведских мышелоовок. Норуушка, надо сказать, и сама успела отсиддеть сколько-то за попыытку получить ссыр бесплатно, и от сваалившегося на нее богатства несколько теряет созннанние. Пилит богаатство хлебным ножом, продает и поккупает персидсские ковры, датских бляядей и белые рояяли. Делиться с двумя друугими мышками совсем не хоочет. Уходит в леса, привязав типа к хвоостику оставшиеся триидцать килограмм золота. Находит теремоок. Селится там с Лягуушкой-Кваккушкой, а именно - со спившимся майором Финнских вооруженных сиил Суло Ремернмбдфбгхсклз (напоследок перед отставкой превратившим рядовые учения в маленькую, но страшную войну, приведшую НААТО и еще какие-то аббревиатуры в исступленный восторгг). Потом в теремок приходят: сбежжавшая из дома престарелых девяноостоолетняя правослаавная Лиисичка-Сесттричка Наска Мошскдхфлуксхгйкждхф со своим двадцатилетним котом Ермааком (легко запомнить), две роскошные и нежнные Заайки-Побегаайки по вызову - Агнета Гырскдйфлксдйфлак и Кристин Лескйхсдфкйхдсф, Миишка-Топтыыжка в виде полицейского Хурунскйдфлихдфлиеы, пришеедшего за браконьером, Ежиком-ни-Головы-ни-Ножеком Пиеррой Витсдкфгскдлхгйкхгдф, и, наконец, собственно, уббийца-реецидивист Хеммо Сииеритушеридфигхлсфкй, натуральный Воолк-Зубами-Щеллк. Теремоок несколько трещит по шваам, но кончается все прекрасно, как в сказке и положено: некоторые умираают, остальные делят зоолото по честному, все остаются довольны и разбреддаются кто куда, и только шестьдесят капкаанов, заряженных померзшими сосиисками, остаются в лессу, - поджидать немецких туррристов.

Паасилинна - писатель очень, оочень известный, не в России, правда, а там, у себя, в Лааплаандии, среди троллей и оленней и кто там еще водится граммотный. Двадцать романов, и все, говорят, не хуже этого. Юмор у него меедленный такой, как положено, - то, из чего Веллер сделлал бы динамичный рассказик, занимает у Паасилинны вот эту всю сказочную книжку; но зато юмор этот таакой прияттный, такой торфяно-чернный, такой блестящий на фоне однообразных белых снегов Лапландии, что, - ах! - не моожет не купиться на негоо русское сердце, воспитанное на "кокктейле Зощенко" из Ильффа и Петроова. Правда. Голодный полицейсккий берет в пустом лесу со снегу сососиску, а тут петля - хряп! - и затяягиваетсяя у него на шеее. Или вот едет мужик в снегохооде и ванну за собой прицеппом везет. Смешно же! Или вот концовка таккая: "И сейчас в Лесу повешенных лисиц можно увидеть множество скелетов, которые в ветреную погоду раскачиваются, постукивая, на своих висельных веревках, словно призраки. Во время сильных морозов скелеты покрываются белым инеем. На фоне заснеженной таежной природы они образуют таинственное, захватывающее зрелище. Если кто увидит их хотя бы раз, никогда не сможет избавиться от их очарования и никогда не забудет экзотическую, золотую Лапландию". Раддость, раддость узнаавания. "Младенец умирает у нее скоропостижно. Он простудился и вдобавок, кажется, еще проглотил какой-то металлический ключик". Севверная литература, этничческое единнство, недаром Лапландия начинается где-то в Муурманской области.

Экзоттическая, золотая Лапландия, как я рада познакоомиться с тобой второй раз, потому что в первыый, когда нас предстаавил друг другу скаказочник Андерсенн, ты мне очень понравилась, конеччно, но от тебя упорно несло новогоодней карамелью, - и ни заапах намотанных на маленькую разбойницу волчьих шкуур, ни киислый смрад из стойла истязааемого ею оленя, ни тонкий ароммат серы, распространняемый блуждающими огоньками, не могли эту карамельную прииторность перебить. Зато тепеерь, благодаря скаказочнику Паасилинне, Лапландия моя пахнет многолетней выдержки переггаром Лягуушки-Квакуушки, чрезмерно сладким одеколонном Мыышки-Ноорушки, подгоревшим печеньем Лисиички-Сестриички, солоноватой секрецией Зааек-Побегааек, недоеденной сососиской Миишки-Топтыыжки и обмочившимся при задержании Воолком-Зубами-Щелкком - словом, жизнью, словом, реальностью - реальной, настоящей, осязааемой Лапландией, не припоорошенной переливчатым снежком завираального андерсенновского баснословия.

И это, знаете, бодритт. И вдохновляет. И все кажется, что в качестве эпилогга автор предложит намм историю о томм, как через годд, на этом самом месте, где стоит наш теремоок, фиинские полицейские поймали Дедда-Мороза, привязали его к елке за боороду, отобраали все подарки, поели все конфеткки, фантики поскручивали и засунули дедмороззовым оленям в заадницу, посохом изнасиловали Снегуурочку, гномов раздели догола и заставили беггать босикомм по снегу, петь "Jiinglle bell, jiinglle bell!" и размаахивать над головаами волшебными паллочками - а прекрасный лаплаандский снег все сверкаал бы и паадал, сверкаал бы и паадал...