Как известно, Анна Андреевна Ахматова не испытывала особой нежности (чтобы не сказать хуже) к тем своим соотечественникам, которые после октября 1917 года эмигрировали из Советской России. В ее стихах можно найти целые россыпи горьких проклятий и презрительных упреков, обращенных к былым товарищам и возлюбленным ("Нам встречи нет. Мы в разных станах,// Туда ль зовешь меня, наглец,// Где брат поник в кровавых ранах,// Принявши ангельский венец?"; "Не с теми я, кто бросил землю// На растерзание врагам.// Их грубой лести я не внемлю,// Им песен я своих не дам" и проч. и проч.). В своем презрении Ахматова была не одинока. "Возврата нет. Кто кинул родину// В час ее беды,// Тот не найдет дороги пройденной// Размытые следы", - писала, например, старшая ахматовская современница Вера Меркурьева).

Как это ни удивительно, идеологическое противостояние тех, кто уезжает, тем, кто остается, не потеряло актуальности и по сю пору. "Сидите и ждите нового фашизма", - зловеще пророчат одни. "Валите, валите, ваши дети забудут русский язык", - доброжелательно отвечают другие.

Знаменитый иллюстратор революционной блоковской поэмы "Двенадцать", одногодок Ахматовой Юрий Павлович Анненков - был из тех, кто уехал. Сначала - как бы в командировку, которая в итоге оказалась бессрочной. Свою "Повесть о пустяках" Анненков издал в 1934 году, в прославленном берлинском издательстве "Петрополис", под псевдонимом "Б.Темирязев". Спустя многие годы ее перепечатали в русскоязычном американском "Стрельце" и вот теперь, - в одном из наиболее культурных отечественных издательств с обширным комментарием тартуского выученика Александра Данилевского.

Сюжет повести Анненкова укладывается во временной промежуток с 1900 по 1924 гг. Разворачивается он, в основном, - в Петербурге (некоторые финальные сцены перенесены в московские декорации). Среди персонажей повести - названные собственными именами исторические деятели (Николай II, Ленин, Зиновьев...), а также спрятанные под более или менее легко раскрываемыми "псевдонимами" участники художественной жизни Петербурга-Петрограда (Шкловский, Артур Лурье, К.Чуковский...).

Заглавие "Повесть о пустяках" - иронически кокетливое. По всему видно, что свое произведение сам Анненков считал повестью как бы о пустяках. Пустяк к пустяку, случайность к случайности - из этого и складывается "большая история". Так или примерно так можно сформулировать crеdo Анненкова. Однако сегодняшний читатель (во всяком случае, тот читатель, которому по плечу оказалось продраться, скажем, сквозь "Чевенгур" Андрея Платонова), скорее всего, действительно воспримет книгу Анненкова как симпатичный, но несколько затянутый пустяк, иногда притворяющийся исторической хроникой. Касается это и описания главной причины, спровоцировавшей alter ego автора повести - художника Коленьку Хохлова эмигрировать из Страны Советов. Причина - так вышло и все тут, а могло выйти совсем по-другому. Этакий беллетристический Пригожин.

Пресыщенность "пустяками" Анненкова особенно остро чувствуешь при чтении московских глав его повести, что лишний раз свидетельствует о правоте Владимира Николаевича Топорова: "петербургский текст" - термин легитимный, а "московский текст" - нет. Пережевываешь, тоскуя, "физиологическое" описание Сухаревки или Смоленского рынка, а потом натыкаешься на что-нибудь вроде: "Петербург уплывает вдаль, подобно туманному облаку поутру. Петербург исчезает. Едва доносится пискливая возня крыс, пришедших на водопой. Куранты на Петропавловской крепости..." и текст, независимо от степени авторского мастерства вдруг обретает глубину, начинает мерцать ассоциациями и потайными смыслами.

Поскольку под комментарий отведена добрая половина книги, скажем несколько слов и о нем. Хотя труд Данилевского заслуживает высокой оценки, "Повесть о пустяках", на наш взгляд, "недокомментирована". И дело здесь не в том, что наряду с дотошностью, а порой даже некоторой избыточностью сообщаемых сведений, комментарий содержит ряд очевидных лакун. (Так, вскользь упоминаемая Анненковым среди жильцов и посетителей Дома Искусств переводчица "Гамсуна, Гауптмана, Сельмы Лагерлеф и Бьернсона" - это, без сомнения, Анна Васильевна Ганзен; а в парном портрете "активного безбожника товарища Бабанова" и "товарища Цапа", комсомольца "с лицом Христа", который "отправил в "Красную Газету" обстоятельную корреспонденцию о том, что комсомолец Бабанов <...> ходит к девочкам", распознается издевательская карикатура на поэта Александра Ивановича Тинякова)

Гораздо существеннее, что комментатор не всегда аккуратно регистрирует отсылки к чужим текстам, которыми прошита насквозь цитатная "Повесть о пустяках". Приведем только один пример. Среди многочисленных петроградских зарисовок в повести Анненкова есть и такая, которая завершается цитатой из стихотворения Осипа Мандельштама "Домби и сын": "У Чарльза Диккенса спросите,// Что было в Лондоне тогда -// Контора Домби в старом Сити// И Темзы желтая вода...". В другом месте своей повести ее автор следующим образом изображает приневскую столицу: "Туман лондонского Сити лижет перила моста". Эту реминисценцию из "Домби и сына" Данилевский фиксирует. А вот в связи с анненковской фразой о "клетчатых панталонах" художника Г.Курбе, комментатор вспоминает только о рисунке Анненкова 1921 года, на котором Курбе предстает "в черном долгополом пиджаке и клетчатых брюках". Между тем, было бы совсем нелишним процитировать здесь финал все того же "Домби и сына": "И клетчатые панталоны,// Рыдая, обнимает дочь...". А если учесть, что Мандельштам позаимствовал "клетчатые панталоны" не из романа Диккенса, а из иллюстраций художника Физа (Физ "клетчато" заштриховывал темные поверхности своих рисунков), мы будем вправе говорить об интереснейшей ситуации: поэт Мандельштам, изображая старого Домби, ориентируется на художника Физа, художник Анненков, изображая Г.Курбе, ориентируется на поэта Мандельштама. Но и это еще не все. Возвращаясь к "Повести о пустяках", обратим внимание на то обстоятельство, что "клетчатые панталоны" Курбе возникают у Анненкова в обрамлении характерно "мандельштамовских" мотивов: "Князь Петр видел под аркой Генерального штаба - тучного, бородатого человека <...> в бархатном пиджаке и клетчатых панталонах, закинувшего голову [едва ли не самая выразительная деталь мандельштамовского облика, отмечаемая всеми мемуаристами - А. Г.], чтобы разглядеть парящего в небе ангела [ср. в мандельштамовском стихотворении "Дворцовая площадь": "Столпник-ангел вознесен" - А. Г.]".

"Повесть о пустяках" украшена многочисленными рисунками Анненкова. Ее исключительно приятно брать в руки, как, впрочем, почти все книги, вышедшие в издательстве Ивана Лимбаха.