Здесь нет провинившихся и наказанных. Эти истории почти ничем не отличаются от жизни в долине Муми-троллей. Такое же серьезное, спокойное, наивное и чистое открытие мира, медленное взросление сознания. Взросление - в увеличении возможностей видеть и способов восприятия окружающего. Почти все герои немного печальные, сосредоточенные на умении расставаться. Это мир осторожных тихих шагов, где внутреннее расстояние удивительно легко становится преодолимым, если получается о нем подумать. Ежедневные маленькие подарки, которые нужно научиться принимать и отдавать - без сожаления или слишком явной радости. "Лето наступило так рано, что его можно было бы назвать весной, поэтому оно казалось настоящим подарком, и ко всему, что бы ты ни делал, можно было относиться иначе". Мир - маленький ледяной грот в большом айсберге, приплывшем только для того, чтобы расстаться. "Он был устроен для маленькой девочки, которая подняла бы вверх колени и обхватила их руками". Мир доверия, мир близких расстояний, спокойная мудрость и неторопливость. И все получится.

Янссон - наблюдатель. Ей нравится проживать изнутри самые простые вещи, вроде прогулки по берегу пяти морских заливов, где никто не живет, только те, кого туда позовет воображение и печаль. Новеллы ясные, светлые и прозрачные, как очень тонкая дымка. "Я тоже светло-серая, правда, изнутри, потому что я в полной нерешительности плыву, как медуза, и ни о чем не думаю, а только чувствую". В этом мире свои правила, традиции, устойчивые законы бытования. "Если ступишь ногой в мох один раз, то образуется глубокая дыра, которая не исчезает целую неделю. Если ступишь туда еще раз, твоя дыра останется навечно. Если в третий раз ступишь в мох, это смерть".

Интересную жизнь можно вообразить из чего угодно, например, из падающего снега, замуровывающего тебя в чужом доме. Или выпустить на свет огромных серых зверей и устроить на них охоту в папиной мастерской, надев на голову тюлевую черную юбку. Рисовать философию катка, сочинять способ избежать змей, обитающих в узорах большого плюшевого ковра. Наблюдать наступление сумерек. "Как только наступают сумерки, какое-то громадное серое существо начинает наползать на гавань. У этого существа нет лица, зато есть отчетливо различимые руки, которыми оно, пока ползет, накрывает один остров за другим. Когда острова кончаются, существо это простирает над водой руку, чрезвычайно длинную руку, которая чуть дрожит". События всегда уменьшены, сведены в точку, с которой все видится объемнее и полнее - вечерняя пирушка в мастерской скульптора, белка, приплывшая на остров, праздник Рождества. Все округло и немногословно, нет необязательности и притворства, а только сосредоточенность. "Можно совершенно отключиться, если что-то для тебя действительно важно. Тогда все хорошо. Сжимаешься и закрываешь глаза и все время произносишь одно важное слово, произносишь его до тех пор, пока не почувствуешь уверенность в себе". Девочка концентрирует мир, собирая свои опасения и наблюдения. Ее воображение совершает головокружительные путешествия во всяческие пустяки. Например, в глубину рисованных обоев. "Он глубоко проникает в стену, глубже, чем моя дыра, глубже, чем гостиная... он проникает в стену до бесконечности, и никогда ему оттуда не выйти и не увидеть, как садится солнце, а багрянец, окрасивший небо, на рисунке становится лишь еще ярче".

Обыкновенные дети не учат слова, которые шепчут только тогда, когда остаются одни: "Неумолимый. Орнаментика. Профиль. Катастрофичный. Наэлектризованный. Лавка Колониальных Товаров". Став взрослыми, такие дети сохраняют взгляд на мир как на тайник, где спрятаны чудеса, - надо только верить, что он есть. И можно, как Сизиф, катить серебряный камень, найденный в куче угля и грязи, чувствуя себя ответственным за этот труд ("мы с камнем были ужасно сильными"). И путь, проделанный вместе с камнем - путь познания самого себя, врастание в другого, срастание с ним, вхождение внутрь его существа - в серебряные осколки несбывшегося, когда он, "расколовшись вдребезги, открыл свое сердце".

Бог - сосед. "Бог жил на горе, над альпийской горкой с декоративными растениями, там наверху было болото, куда ходить запрещалось. На закате Бог отдыхал, распростершись и покоясь над нашим домом и над лугом в виде легкого тумана. Он мог сделаться совсем тоненьким и проникать повсюду, чтобы видеть, чем ты занимаешься, а иногда он превращался лишь в одно большое око". И детям можно совершать свои детские кощунства, чтобы Бог их заметил: "Бог страсть как любит прощать грешников".

Янссон серьезна в том, что считается пустяками, и иронична по отношению к вечным истинам. Важно воссоздать состояние той мимолетности, которая бывает лишь однажды. Изумление от постоянной новизны мира, от его направленности на человека. Мир нисколько не враждебен. Он охотно делится маленькими праздниками с теми, кто доверяет ему. Главное - относиться ко всему бережно и уважительно.

Жизнь существует в очень растянутой длительности. Все задумчивое, как бы плавающее в темном воздухе. Вокруг - особое пространство, замедляющее процессы и растягивающее временные интервалы, в которых происходящее чувствует себя комфортно. Многое из того, что произнесено, останется только здесь в мягком воздухе, нерезком свете, спокойном взгляде. Здесь поверхность, которая все время прогибается, пружинит, позволяя уместить в своих изменениях следы произошедшего. "Завесы и драпировки и новые бесконечности дождя, который все продолжается и продолжается, и крадется неслышным шагом, и шуршит, и снова крадется по крыше. Дождь, как невостребованный солнечный свет..."

Человек, который живет внутрь. Ему достаточно того, что его окружает. Потребность в разговоре, общении с другими людьми крайне мала. Вполне достаточно заливов, островов, снежных хлопьев, шторма или просто темноты. С этим можно жить, закрыв глаза и говоря на одном языке. Постепенное нарастание одиночества с кульминацией в новелле "Белка". Жизнь на острове самодостаточна, и проникновение в нее чужого доставляет немало хлопот и беспокойств. Но, возможно, без этого случайного вторжения одинокое существование потеряло бы свою значимость. Здесь происходит глубинная жизнь маленьких соответствий человека и окружающего мира. Кажется, что это так просто - заглянуть за край собственного "я" и увидеть не только свое отражение, но и сущность отражающей поверхности. И в то же время, внимательное рассмотрение не должно позволять слишком сокращать расстояния. Все и все должно остаться собой, иметь возможность быть свободным и самостоятельным, не обременять друг друга собой и возникающими от этого неизбежными проблемами. Нельзя никого обрекать на зависимость. "Каждая из них должна жить своей жизнью и только разглядывать друг друга, узнавая одна другую, быть терпимыми, уважать друг друга и вообще продолжать жить по-своему в полной свободе и независимости". Этот мир всегда недосказан, пространство всегда свободно для вхождения или сочувствия. Горечь и грусть тоже присутствуют, но их окончательность подвергается сомнению.

И старость так же похожа на детство - повседневное ожидание и нахождение маленьких чудес, которые приходят сами - просто потому, что их ждешь и желаешь найти. Как стеклянные сокровища, зарытые в жестяной банке из-под конфет где-то в далеком лесу. И жизнь становится как лист бумаги - прозрачной и спокойной, способной измениться без чьей-то посторонней помощи - только используя силу слов, осторожно оставленных на столе вниз лицом. "Исписанные листы были перевернуты. Если слова лежат лицом вниз, они могут ночью измениться, их потом словно видишь заново, даже если поспешно, при беглом взгляде, ведь это допустимо". И жизнь не кончается никогда. А человек не умирает - просто превращается во что-то другое. "Можно прыгать с одного камня на другой. То есть надо скакать очень быстро и только на одну-единственную секунду касаться каждого камня. Никогда не ступать ни на берег, ни в тростник, только на камни, и все быстрее и быстрее. В конце концов ты превращаешься в ветер, ты - ветер, и в ушах свистит, и все вычеркнуто и ушло, остался один лишь ветер".