Мое подыхание, мое гниение - это и есть моя победа над тобой.
Это говорю я, бездарный гений и трусливый герой.

Павел Мейлахс. Избранник

В книге четыре "вещи" (главы): "Придурок", "Избранник", "Беглец" и "Отступник". Каждый поймет: для автора эти названия - синонимы. Поставьте между ними знак равенства - и получите одну мучительную идею книги. Но она не нова: "избранник" - всегда придурок... Может быть, не всегда наоборот. Но кто-то ведь "выбрал" в придурки, сделал таким (больным, и чтобы слюна капала), выдернул из толпы "нормальных", заставил жить. И мы получаем другую мучительную идею книги: всякий избран - в дураки, гении, палачи, в жертвы. В герои. И ничего уж не сделаешь. Да ведь опять, скорее, банальность. Тут все дело в слове "мучительная" (идея). Когда знакомая мысль прочувствована кожей (рябит ее и подергивает), желудком, анальным отверстием ("очко играет" - вот ведь буквальное воплощение вульгарного жаргонизма), мы получаем небывалого автора и героя. Или наоборот: героя и автора. Или так: Героя. Потому что это редко бывает, когда и кожа, и желудок, и отверстие.

У этой едва вышедшей книги - уже драматическая судьба. Внешняя, "читательская" судьба отражает внутреннюю, сюжетную - героя в книге. Там он все мучается: он неповторим или "так всякий дурак может"? И кажется, чуть успокаивается: неповторим. Единственное утешение. А тут читатели... Я знаю отзывов пять о книге: два читал, три слышал. Среди них - мнение коммерсанта, чуть ли не миллионера (если не больше), ровесника автора: "эта книга - про меня...". Так вот, это общее в отзывах: множественное число, собирательный образ, "точный портрет поколения"... Для иного писателя - это, конечно, честь. А для Мейлахса - скорей обидно. Я хочу восстановить справедливость.

Книга - об аутсайдере, причем "физиологическом": он так устроен, что не может жить "со всеми". Его тошнит, мутит, в дрожь бросает и пр. От нас. При чем бы здесь поколение? Его мутит от ровесников, а не от "отцов". Если кто и изображен небрезгливо, так родители, иногда - профессора, часто - покойные титаны прошлого ("ученые"), всем отцам отцы. Значит, "поколение" тошнит от себя? Почему бы и нет. Возможно. Особенно забавно приписать эту расслабляющую, непереносимую тошноту преуспевающему бизнесмену или политику "из молодых" (автор - 1967 г. рождения). Здорово же они скрывают свое отвращение! Перебарывают что ли? Так, что оно ничему не вредит, а даже способствует. А у героя - вредит. Он делать ничего не может.

А теперь представьте огромную толпу на обочине: шумят, толкаются, кричат: я - аутсайдер, я тоже аутсайдер. Не смотрите, что я вор, или интриган, или набацал шлягеров (литературных, музыкальных), меня ж от них самого воротит. Я - придурок и избранник, внутренне. Картина диковатая (диковинная). Если все - аутсайдеры, собрались на обочине, откуда бы взяться другой толпе (а в книге она есть), повторим - ровесников, от которых герой и бежит... Слово слабовато, его ноги сами прочь несут, да они и подкашиваются. Просто книга Мейлахса такова, что надо иметь смелость сказать: она "не про меня". Тут-то только и будешь отчасти соответствовать герою ее. Он же тоже смел, безогляден, признав себя "не таким, как все" (тяжело далось). Вот и ты скажи посреди хора: "про меня" да "про меня": я - другой, я - мошенник, люблю комфорт, деньги (вариант: власть), вообще успех, и меня не мучат никакие переживания и сомнения, я не страдаю (не сомневаюсь), мне очень хорошо. Разве что вот одно: а как это все вдруг кончится? Потому что ведь, правда: ну если ты сомневаешься, то как же преуспеваешь? У тебя бы тогда ничего не вышло.

Но дело в том, что книга Мейлахса обольстительна. Да, да, герой раздирает себя в кровь, а тем временем нас обольщает. Известный парадокс исповеди, замеченный Пушкиным: все ж таки Руссо читал ее друзьям. Обольщает вот как: мы все тут же хотим быть придурками (ну, которые избранники). Правда, таким образом, чтобы без крови, но все равно - хотим. Это же так обаятельно и симпатично. Придурки-избранники кто? А они - посторонние всему этому кошмару вокруг (в котором мы-то участвуем, нет - мы его создаем), этой подлости, пошлости... А, холуйству, я, кажется, нашел слово. Они (допустим, их несколько) - не холуи, а мы - холуи, и мы не хотим. То есть хотим иначе: как придурки, но с комфортом, и чтоб успех по жизни, и без крови, и проч.

Могу разочаровать: придурком нельзя стать, можно только родиться. Как герой Мейлахса. Центральный мотив книги: непонятно, как случилось, что герой - другой, чем все. Он понять не может. Вроде, счастливое детство... Правда, и там пауки какие-то, и кладбища любил... да мало ли. Потом - рок-музыка. Кто ею не увлекался? иные и продолжают. Портвейн и наркотики - "общие места". Поступил в университет (другие - тоже в институты). Вдруг - бах! Один, что такое? С чего началось? Нет ответа. Все пьют, он как-то иначе. Все дрочат, он - по-другому. Получается, что все не только пьют, но и дрочат как-то вместе. А он и пьет, даже в компании, всегда один. Вот эта единственность в эпоху, когда всякая замкнутость, особность, независимость потеряны, и соблазняет, даже совращает. Мы завидуем ему.

В одной рецензии я прочитал, что герой Мейлахса настойчиво лелеет в себе почти неопознаваемый талант. В другой - о том, что он обнаружил фальшь современных мифов. Я не нашел в книге ничего о мифах. А будь там так, то, правда, - "портрет поколения". Не с этого поколения (тридцатилетних: +, -) началось, но обнаружили фальшь "всех мифов" прошлого и предложили взамен один общий: релятивистский, тоже не новый. Героя Мейлахса "тошнит" не от мифов и не от любых частных черт мира или от событий, поступков, мыслей... А от роевой жизни в целом. Особенность современности в том, что эта "роевая жизнь" наконец полностью восторжествовала. Но легко предположить, что героя "тошнило" бы во все времена. "Рой" был всегда.

Что же касается таланта - герой предпочитает говорить "гений", - то он и состоит в том, чтобы "тошнило". От нас. Герой к этому предназначен, призван, послан для этого. Должен же кто-кто. Тошнота мучительна - может быть, знаете. Этой мукой он и расплачивается за гениальность. Надо сказать, что книга Мейлахса агрессивна и императивна. Кажется, только этот "талант испытывать тошноту" и признается в ней истинным. Вот ведь какое сближение возникает в книге из чуть не случайного фонетического подобия: "гниение" и "гений". Гниющий гений - только и есть настоящий. Только он по-настоящему "не участвует" (да он и отпугивает от себя).

Тут так: гнию, значит, гениален. Гнию внутренне, конечно, прежде всего, разлагаюсь, распадаюсь. Распад - это ведь и есть путь к последней индивидуальности, единственности. Любой организм - уже рой. Но и внешне тоже: прыщи на морде, как стигматы, смердящая гадость в ушах... Ну и отвращение к себе тоже, конечно: "от себя" тошнит. Ведь "я" - тоже часть роя. Хожу, как все, говорю и улыбаюсь, сдаю экзамены или зарабатываю деньги... И лишь после "освежающих" приступов, с болями, жаром, лихорадкой, когда каждый раз умираешь, и значит - выпадаешь из роя полностью, как награда (или этой мукой ты только заранее расплачивался), - непередаваемый кайф блаженства.

• Отзыв Романа Ганжи в РЖ (Шведская лавка # 60)