"Власть" Никласа Лумана (1975) - произведение монструозное. Однако мрачноватые коннотации немецкого "Macht" тут не при чем. Книга исключительно сложна и по языку, и по содержанию. Перед нами результат развития европейской социологии почти за 100 лет, и нетрудно заметить, что со времен Эмиля Дюркгейма и Макса Вебера в ней кое-что изменилось. У Никласа Лумана синтезированы достижения множества социологических школ - и немецкой, и французской, и американской. В довершение всего, Луман примыкает к социологии феноменологической. Минусы философски точного языка феноменологии хорошо известны: сами немцы вынуждены составлять специальные словари для перевода с немецкого феноменологического на просто немецкий.

Читать Лумана тоже тяжеловато, однако приходится. В отличие от основателя феноменологической социологии Альфреда Шюца, Луман по ходу теоретизирования все время ссылается на конкретные эмпирические исследования. Перед нами не проект науки, а уже достаточно продвинутый, хоть и не окончательный этап ее развития.

Во вводной главе Никлас Луман заявляет о том, что намерен поставить изучение власти на некий теоретически нейтральный фундамент, более общий, нежели само понятие власти. Это смелое предприятие не может не вызвать одобрения: идея власти завораживала многих, а некоторых и вовсе довела до интеллектуального самооскопления. В первую очередь вспоминается Фридрих Ницше, который под конец жизни приписывал волю к власти даже неодушевленной материи.

Сразу же, однако, возникает много вопросов к автору. Во-первых, насколько "бегство от власти" вообще возможно, а во вторых, о каких исторически-конкретных формах власти пойдет речь?

Теоретическое решение Лумана рассеивает всякое недоумение: в качестве инструмента немецкий социолог обращается к теории коммуникации. Выбор этот никак не назовешь произвольным. Можно сказать, что он обусловлен исторически. Недаром в примечаниях к основному тексту теоретик активно цитирует немецкие газеты начала 70-х. По существу книга Лумана посвящена современным западным демократиям.

От "демократий" древних они отличаются очень сильно: демократическое государство, граждане которого не могут собраться на одной площади, представляет собой нечто принципиально иное. Ключевую роль в нем приобретают новые виды коммуникации, призванные компенсировать пространственную разобщенность, утрату непосредственного общения.

В соответствии с лумановской теорией общественной эволюции, эта тенденция в процессе исторического развития может только усиливаться. Социальная дифференциация все время возрастает, однако цельность общества при этом не нарушается, поскольку соответствующим образом меняются и формы социальной интеграции. Чем сложнее общество, тем выше количество возможных альтернатив при коммуникативной реакции и тем насущнее потребность каким-то образом их редуцировать, чтобы общество могло функционировать как система. По Луману, из двух партнеров по коммуникации носителям власти является тот, кто вносит в процесс коммуникации неопределенность или же способен ее устранить. Проще говоря, тот, кто принимает решения.

Поскольку количество партнеров по коммуникации, которые при трансляции решений выступают в качестве промежуточных звеньев, может оказаться очень большим, вырабатывается специфический код. Это - код власти, представления подчиненных о ней, позволяющие им более или менее успешно предвосхищать, или, используя выражение Лумана, антиципировать ее решения. Таким образом, код власти обеспечивает единообразие реакций у подчиненных и упрощает процесс управления, который на терминологическом языке Лумана называется "трансляцией селекций".

О конкретных символах этого кода Луман говорит мало. Можно понять, что речь идет о таких циркулирующих в обществе понятиях, как полномочия, компетенция, сила, потенция и т.д., однако до исчерпывающего описания кода власти еще очень далеко. Похоже, что Луман в 1975 году вообще не ставил перед собой такой задачи. Для общего социологического определения власти ему вполне достаточно аналогий и противопоставлений, позволяющих очертить код власти на фоне таких сфер коммуникации, как деньги (экономика), истина (наука) и любовь.

Предварительный характер этой теории, однако, нисколько не мешает Луману выводить из нее весьма убедительные и впечатляющие следствия. Во-первых, оказывается, что в современной ситуации применение санкций и вообще насилия со стороны власти - симптом ее слабости или даже знак ее близящегося крушения. Аналогия между властью и деньгами приобретает здесь особую актуальность. Ведь если власть заключена в "антиципациях" подчиненных, она, подобно деньгам, представляет собой ограниченный ресурс. Поэтому когда политик прибегает к насилию, этот ресурс оказывается растраченным.

Но и это не все. Даже при нормальном, благополучном для власти ходе вещей она зависима от этих "антиципаций". Подчиненные оказываются изначально наделенными некой "контрвластью". Никлас Луман считает, что с ходом общественной эволюции (возрастающая дифференциация общества) эта контрвласть только увеличивается, ибо те, кто венчают собой пирамиду власти, не справляются с переработкой информации. Мутирует и сам код власти, поскольку параллельно выстраивается дублирующий его кода права.

Книга заканчивается перечнем вопросов, которые в рамках предложенной теории пока разрешить не удалось. Перечень этот немал, но для 1975 года вполне извинителен. Другое дело, что впоследствии Никлас Луман специально проблемой власти не занимался, основной предмет его дальнейших исследований - эволюция общества и социальные структуры.

Оправдает ли "Власть" надежды читателей-практиков, совершенно неважно. Для многих она сыграет роль введения в социологию Никласа Лумана. А главное, теперь мы можем рассчитывать на новые, более удачные переводы его книг.