После Борхеса и Лема писать рецензии на несуществующие произведения стало занятием солидным, далеким от "литературного хулиганства". Изобретение сюжета - самостоятельный вид творчества. Иногда нет никакого смысла оборачивать нарративный скелет "мясом", достаточно выставить этот скелет на всеобщее обозрение в виде "рецензии". Воннегут, впрочем, обошелся простым пересказом, придумав для этой цели своего Килгора Траута.

Сборник "Вилами на воде", таким образом, интересен вовсе не своей (декларированной) идеей, а моими подозрениями. Я серьезно подозреваю, что такого человека, как "Анатолий Пульхериев, бакалавр богословия", такого издательства, как "Глаз-Д" и большинства представленных в сборнике авторов не существует в "офлайне". В книжном магазинчике при клубе "Второй этаж" меня уверили, что книжка эта продается также в ОГИ и во всех остальных подобных точках, однако в ОГИ ни о каких "Вилах" и слыхом не слыхали. Похоже, я стал обладателем раритетного "самопала".

"Самопал" этот добротно сверстан, аккуратно переплетен, оформлен со вкусом и, главное, хорошо составлен. Лем, Борхес и Воннегут, разумеется, представлены достаточно широко. Присутствует (в рецензии для РЖ об этом было бы не политкорректно умолчать) рассказ К.Якимца "Костылита" - изложение сюжета "единственного подлинного произведения Николая Островского". Но "рецензия" некоего Камилла Енфена на учебник математики некоего Паскаля О выглядит не только на фоне Якимца, но даже и на фоне Борхеса с Лемом - словно сказочный дворец посреди болота (или словно ледокол "Ленин" посреди пустыни). Енфен (скорее, конечно, "Енфен") доказывает, что Паскаль О (скорее, опять же, "Паскаль О") - "педофил и гомосексуалист с легким флером социального мазохизма, выраженного в сочувствии тоталитарным режимам прошлого и настоящего", а также "любитель современной израильской эстрады, который стыдится этого (действительно предосудительного) увлечения и страстно ненавидит всех, в ком подозревает готовность вывести его на чистую воду". Енфен при этом ни в коей мере не опирается на сюжеты задач (сюжеты вполне банальны и безобидны), но пользуется - подчеркиваю - исключительно математическим аппаратом, превратившимся в его руках в грозный детектор лжи.

Вообще, переход на личность автора характерен для большинства представленных рецензий. Виктор Клоппер, анализируя творчество польского романиста Казимира Мазовецкого, обвиняет того в "склонности к мелкому жульничеству" и "ненависти к отцу родному, равно как и к Отцу Небесному". Аргументация обвинений вполне банальна: цитаты из романа Мазовецкого "Крест для негодяя" говорят сами за себя (и за романиста), причем говорят такое... Я приведу одну из самых безобидных:

"Шпиль собора бесстыдно совокуплялся с небом. Небесная женщина в позиции "сверху" смотрелась отвратительно, как и всякая женщина в этой позиции. Но Гжесь находился еще ниже, у самых стен, и потому ощущал чудовищную несправедливость происходящего. Он был мандавошкой на каменном холодном теле, паразитом, которого оставили в живых лишь потому, что не заметили. Ему захотелось впиться зубами во враждебную плоть, зарыться в нее - и отложить там яйца..."

Похожим образом обошелся со своим "клиентом" Амос Кон - воспользовавшись "семиотическими схемами Лотмана" (справедливости ради замечу, что не могу припомнить у Лотмана подобных схем). Рецензируемая Коном поэтесса Горация Ли оказалась "мужеподобной старой девой", хотя приводимые рецензентом строки намекают, скорее, на нимфоманку школьного возраста...

Небезынтересно и предисловие составителя к сборнику. Бакалавр богословия Анатолий Пульхериев пользуется "Теологией освобождения", причем пользуется - как дубиной. Христианское прощение, согласно Пульхериеву, это "способ уничтожить противника не только в собственном сознании, но и наяву: известны случаи, когда люди умирали лишь потому, что их простили враги". Далее (не вполне логично) делается вывод, что ненависть к чему-либо несуществующему может помочь этому несуществующему воплотиться... Вы, конечно, уже догадались, что Пульхериев пытается представить своих авторов как неких демиургов, а себя (учитывая, что многие авторы виртуальны) в качестве творца творцов (Бога Богов?). Этот комплекс неполноценности, помноженный на мизантропию, под которую к тому же подведена теоретическая база, позволяет многое понять не только в личности составителя сборника, но и в таком явлении, как постмодернизм. Явлении, феерический конец которому, надеюсь, уже положен после выхода "Вил...".