На протяжении двадцатого столетия в нашем представлении сложился устойчивый стереотип постижения архаической духовной культуры. Антрополог учит экзотические языки, едет в далекие страны к неведомым дикарям, полностью погружается в их культуру (по меньшей мере, проходит посвящение в шаманы), а затем, вынырнув обратно, пишет свои эпохальные научные сочинения.

Сборник статей и материалов "Сны и видения в народной культуре" показывает, что ехать на край света необязательно. Порой достаточно лишь перенастроить привычную исследовательскую оптику - и вышеобозначенный тип мышления начнет вырисовывается прямо под боком у исследователя.

"Свое" принято называть фольклором. Термин этот имеет два значения - западное (материальная и духовная культура в комплексе) и российское (устная словесность). Какое из них ни возьми, нельзя не признать, что фольклорная традиция в России за последние 150 лет претерпела большие изменения. Сейчас уже не услышишь живого исполнения былин, сказок и календарных обрядовых песен - мимикрирующие под старину фольклорные ансамбли тут не в счет. Однако само фольклорное сознание никуда не ушло и продолжает порождать тексты, используя в качестве подручного материала современную жизнь. И если нам не знакомы такие понятия, как "огненный змей", "обмирание", "привиждение", это говорит лишь о культурной "многослойности" нашего общества и прочности разделяющих его перегородок. Традиция же, точнее - ряд удержавшихся в ее составе жанров и представлений, здравствует и поныне.

Именно свежесть публикуемых материалов (большая часть собрана в 90-х) и отличает сборник "Сны и видения в народной культуре". В книге представлен мистический опыт наших современников, которые в большинстве своем книжек про мистику не читали (рукописные сонники и сектантская литература куда ближе к устной традиции, так как создаются ее же носителями для собственных нужд) и оперировать самим словосочетанием "мистический опыт" не склонны. Среди материалов сборника есть и посещения того света в "обмираниях" (видения человека, пережившего клиническую смерть), и общение с умершими, которыми прикидывается "огненный змей", искушающий скорбящих родственников (односельчане визионера видят демона "как он есть", т.е. в виде летающего огненного шара), и "привиждения" (миражи, повторяющиеся в местах с дурной славой), и, конечно, вещие сны.

Представленные в книге материалы убеждают нас в том, что эти верования по характеру не отличаются от наблюдавшихся фольклористами 100-150 лет назад: несмотря на их причудливость, они, так же, как и предшествующая традиция, в корне отличаются от бреда сумасшедшего, ибо имеют коллективный характер. Иными словами, людям "снится" и "видится" одно и то же.

Львиная доля вошедших в книгу материалов - это именно рассказы о снах. Загадочно не столько содержание снов, сколько кажущаяся его доступность. Согласно профаническому представлению, сон - это некий процесс, протекающий в реальном времени, который можно "запомнить". Впервые в этом усомнился английский философ, ученик Витгенштейна, Норман Малькольм. По мнению Малькольма, и система образов, и последовательность событий приписываются сновидению задним числом, в процессе рассказа. И хотя с пятидесятых годов ХХ столетия на этот счет неоднократно проводились эмпирические исследования, возразить английскому философу по-прежнему нечего: содержание сна остается принципиально неверифицируемым.

Авторы сборника избирают феноменологический подход, т.е. анализируют не сны, а рассказы о них, сон рассматривается не сам по себе, а как жанр современного фольклора. Ведь чаще всего рассказывают не сон, приснившийся вчера, а истории о сбывшихся предзнаменованиях. Большая часть таких историй касается "плохих" снов, предвещающих болезни, несчастные случаи, смерть сновидца или его родственников, или, наоборот, снов, предсказывающих замужество или рождение ребенка.

Авторы выявляют устойчивый набор образов и толкований, своего рода "язык" сновидения в народной культуре. Сырое мясо предвещает болезнь, выпадение зубов - смерть родственников, сноп снится к свадьбе, снег - к урожаю и т.д. Тем не менее, сопоставление разных рукописных сонников показывает, что устойчивых соответствий между образами и толкованиями крайне мало. Возникает подозрение, что носителям традиции достаточно самого существования канона, в соответствии с которым сон можно объяснить.

Именно здесь феноменологический подход, обусловленный, на первый взгляд, одной лишь беспомощностью человеческого разума перед загадочной стихией сновидения, обнаруживает свои сильные стороны. Устойчивые соответствия оказываются сконцентрированными именно в рассказах о снах. Эти истории стереотипны, а некоторые из них просто поражают своим "фольклорным традицонализмом". К примеру, в одном из рассказов информантке во сне является ее будущий муж. Он заходит в дом и просит воды, т.е. актуализируется в высшей степени характерная для традиционного фольклора (в основном, для былин и лирических песен) метафора - любовное томление как жажда.

В глаза бросается разница между стереотипными снами сельчан или выходцев из деревенской среды и путаными, непоследовательными снами современных горожан, которые лишь изредка группируются по некоторым архетипическим темам (например, сны о полетах). Отсутствие единого "языка" во второй группе очевидно, что позволяет сделать такое предположение: сюжет и образный ряд сна действительно приписываются ему задним числом и задаются общим фольклорным контекстом. Именно в процессе рассказывания и происходит подлинное "рождение" сна, а возможность истолкования как бы изначально встраивается в его образную структуру - точно так же, как это было в незапамятные времена, когда не было ни письменности, ни телевидения, ни позитивной науки.