Никого, как вечером во ржи...

Мария Степанова

"Никогда я не был так одинок. Один я родился. Один прожил всю жизнь. И один умру - как тетя. Ничего не изменится, даже если с кем-нибудь сблизишься. И не так это просто. Все мы из одного теста, все оторваны друг от друга. И нет Бога. Ни хрена нет! Только будут гнить и разлагаться ткани, пока мало-помалу все не исчезнет. Из того, чем мы были, ничего не останется. Ничего из наших желаний. Ничего из нашей манеры улыбаться и ходить. Ничего, ничего, абсолютно ничего".

У них - длинные волосы, у него - наголо бритый затылок.

У них - Тойоты и яхты, у него - бутерброд с горгонзолой и трамвай.

Они одеваются от Армани, он идет на собеседование в пиджаке отца. А для мини-юбок у него слишком волосатые ноги.

Они трахаются с 17 лет, он в 21 год мучается вопросами сексуального ликбеза.

Ему нравятся девушки, но он боится подойти хотя бы к одной, он нравится голубым, и они не тушуются.

Они наслаждаются жизнью, он не знает, куда себя деть.

Старая, как мир, история: "Страдания молодого Вертера". "Ночные бдения". "Зависть". "Над пропастью во ржи". "Хлеб с ветчиной". "Случай портного". "Это я, Эдичка". Новую литературную реинкарнацию Холдена Колфилда зовут Вальтер, он повзрослел и стал более циничным. Он учится на факультете литературы и философии и проходит альтернативную службу в армии в "Центре социального обеспечения бездомных и адаптации кочевников" (СОБАК-центр).

Вальтер из романа Джузеппе Куликкья "Все равно тебе водить" - это сэлинджеровский герой, попавший в Италию девяностых. Те же комплексы, те же неудачи, те же поиски самоидентификации, но - все брутальнее и жестче.

Постойте, постойте. Куликкья - итальянский писатель? Да, написано в книге - перевод с итальянского Михаила Визеля. Какая же это Италия? Где она? Засохшее дерьмо в унитазе, набитые старушками автобусы, пыльные парты университетских аудиторий, телесериалы и футбол по телевизору - это ваша Италия? Увы, Италия не при чем, дело не в ней.

Небольшая книжка Куликкьи - точный языковой портрет молодого героя, автобиографическая сублимация подростковых комплексов, замкнутая система его внутреннего мира. Но язык романа (повествование ведется от первого лица) не сводится к порядком поднадоевшему потоку сознания: Вальтер особенно не рефлексирует, описаны лишь его действия и занятия, дан лишь редуцированный внутренний монолог - реакция на происходящее вокруг, то, что он не озвучивает, но произносит про себя. Все окружающее (включая самого героя) оценивается и описывается им с внешней точки зрения; ни один из персонажей романа не обладает ни мыслями, ни чувствами - только внешностью, интонацией, жестами. Как и сам Вальтер: в романе прежде всего присутствуют не чувства героя - но его речь:

- Не хотелось готовить, вот, собрала, что осталось от вчерашнего ужина. Ничего?

- Хорошо-хорошо. Обожаю пирожные.

Я взял одно и надкусил.

- Давай потрахаемся после обеда?

Я закашлялся, осыпая скатерть ванильным сахаром и покраснев с головы до пят, как настоящий плейбой.

- Прости, что ты сказала?

Может, я не расслышал.

- Я бы тебя трахнула после обеда.

Никакой это не постмодернизм, конечно.

Потому как постмодерн отрицает, как известно, за большим нарративом право легитимировать различные дискурсы. И, право слово, на "каннибала" автор этого романа мало похож (в свой приезд в Москву в начале марта этого года он был представлен как "молодой итальянский каннибал", но, может быть, каннибальствует он в следующих пяти книгах, еще не переведенных?). Каннибалов у нас и своих уже хватает, покруче и посвирепее. Быть может - это постинтеллектуализм, о котором так долго говорили нам большевики? Да, действительно, это почти не литература, это сублимация, дневник, простота и точность.

Но все же - литература. Это ясная, чистая, лаконичная проза, где документальность (а роман до последней детали автобиографичен) сочетается с иронией, это не только фактический отчет, но и лирико-иронические заметки на его полях.

Проходя альтернативную армейскую службу в "СОБАК-центре", герой занимается трудоустройством цыган:

- Что ты умеешь делать? - спрашивали мы у всех.

- Ничего, - отвечали все.

- И кем ты хочешь стать? - спрашивали мы.

- Футболистом.

- Манекенщиком.

- Тарзаном.

- Зорро.

- Телеведущим.

- Пилотом "Формулы один".

Кочевники тоже слишком много смотрят телевизор.

Текст романа - краткая, односложная передача "внутренних" фраз, неожиданной и саркастической реакции героя на происходящее; взгляд снаружи на себя самого, на свои ощущения.

Здесь нет перемусоленных эмоций и длительных размышлений, все четко, емко, кратко. Но за кажущейся сухостью скрывается эмоциональность. К слову, комментарии Михаила Визеля, которыми в небольшом количестве снабжен роман, написаны тем же лаконично-разговорным стилем. Например, в романе есть описание похода героя на дискотеку по приглашению знакомых. Получив предложение продолжить "веселье" (которое ему вовсе таковым не представляется), Вальтер отказывается, и знакомые удаляются. "Мы расстались, не попрощавшись", - отмечает герой как будто бы незначащую деталь. К этой фразе следует не менее лаконичный комментарий переводчика: "Вещь для итальянцев неслыханная". Смысл сцены словно переворачивается на 180 градусов.

Это не внутренний монолог. Это - фиксация значимых действий и те слова, которые "не выпускаются" наружу. Не страдания, не рефлексия, а дословная запись реакций "организма на раздражения", отстраненное их озвучивание, формулирование. Многословности, характерной почти для всех героев "неудачнической" парадигмы, их обращенности к публике здесь нет. Вся мучительная умственная и эмоциональная работа скрыта не только от окружающих героя людей, но и от читателя. Скрыв, однако, - автор обнажает ее. Эмоциональность и ранимость, которые герой прячет от самого себя, только усиливает ощущение отчаяния, одиночества и боли героя.

Его реплики в разговорах с другими персонажами редки, формальны, незначительны. Говорит Вальтер мало и плохо. "Внутренние" же его фразы (собственно - язык романа) легки, ироничны, саркастичны. Внешний, показной аутизм героя оборачивается скрытым письмом, мысленным письмом, реализующимся ближе к финалу романа в рассказах, которые он начинает писать.

Но герой Куликкьи не столько страдает от своей маргинальности, сколько боится утратить ее. Весь текст пронизан страхом героя, страхом потерять собственное "я". Это переходное состояние, в котором герой находится, пространство il dolce far niente - если бы dolce! - оно мучительно и невыносимо, но ценится им превыше всего. Безделье словно гарантирует его вненаходимость окружающему миру, его целостность. Но он изначально обречен на ее утрату и лишь оттягивает неминуемый финал:

"Я превращусь в такого же Волчино, либо обзаведусь собственным неврозом, сдвигом или манией. Буду возвращаться домой озверевшим от дорожных пробок, от проглоченных обид, от стрессов, буду в кровь лупить своих детей, а потом - падать в кресло и оглушать себя овердозом футбола и ТелеМайка".

Он восхищен безмятежным существованием цыганского барона, над которым не властен окружающий мир, бездельем Паскуале, с которым вместе работает в "СОБАК", как будто бы в этом состоянии - высшая мудрость, как будто только так и можно сохранить собственное "я". Но в финале Вальтер расстается с ним: "Я глядел наружу из моей клетки, но смотреть было больше не на что".

Они расстались, не попрощавшись.