Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Книга на завтра < Вы здесь
"Табурет", "НЛО" и Искусство французской трапезы
Доминика Мишель. Ватель и рождение гастрономии. С приложением рецептов эпохи Людовика XIV, адаптированных Патриком Рамбуром. Перевод с французского Галины Галкиной. - М.: Новое литературное обозрение, 2002. - 419 с. ISSBN 5-86793-174-3

Дата публикации:  19 Июня 2002

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Раскатайте тесто до того размера, какой желаете,
и придайте ему форму, какую вам захочется...
(Из рецепта шоссонов с яблоками, сливами и иными сырыми фруктами)

Жанр академической рецензии на книги серьезных издательств, как то "Новое литературное обозрение", предполагает очевидный позитив в зачине. Итак: некоммерческое издательство "НЛО" совершило правильный коммерческий шаг. После костюмно-гастрономического французского блокбастера "Ватель" с Жераром Депардье в главной роли "НЛО" запускает перевод одноименной книги "из истории французской кухни" - в продолжение "Кулинарной коллекции" Натальи Брагиной, надо думать.

Иронически-глянцевый рецензент "Афиши" обзывает сочинение Доминики Мишель "кулинарным детективом, написанным в форме неряшливой, как недокрученный пельмень, курсовой работы студентки какого-нибудь там французского РГГУ", что, конечно, чересчур, но глянец позволяет. Там же очередное изделие "НЛО" уподобляется "позавчерашнему ужину", приправленному "кислой миной научного метода". И все это уважаемому издательству следует проглотить как должное, потому как ты сам того хотел, Жорж Данден! "НЛО" с некоторых пор выступает на том же поле, что и "Афиша", а значит, вынуждено принимать соответствующие правила игры.

Мы здесь не будем касаться щекотливых вопросов уместности глянцевой рекламы в грантовом издании ("Ватель" издан в рамках грантовой программы "Пушкин"), и даже патриотический слоган турфирмы "Виадук" ("Уж и есть за что, Русь могучая, полюбить тебя, назвать матерью..."), оказавшийся внутри объемистой французской библиографии, способен позабавить, но это не предмет разговора, в конце концов. "НЛО" - начинающий игрок на этом поле, так что какая есть реклама - такая есть. Другой пока нету. Но будет, - не зря рекламно-глянцевый блок заканчивается изображением мерседеса, игры в гольф, кредитных карточек "American Express", смутной груды книжек и призыва: "...И реклама может быть престижной", дальше курсивом "реклама в книгах и журналах издательского дома "Новое литературное обозрение".

Никто не станет бросаться камнями в "НЛО", почин хороший и пусть у них получится... Хотя усидеть на двух стульях мудрено. Характерным в рекламно-глянцевом ряду представляется как раз не чудовищный слоган "Виадука", а ряд дорогих "стильных журналов", вроде "Табурета" и "Домового", которые отныне будут рекламироваться в книгах и журналах издательского дома "Новое литературное обозрение" ... и наоборот. То есть алаверды. Солидный журнал для солидных господ? "НЛО" и "НЗ" теперь попадают в разряд престижных дорогих вещей для определенного круга потребителей? Так и представляешь себе солидного господина в майке с медузой Горгоной от Версаче и сандалиях от Гуччи, который выходит из "мерседеса" с клюшками для гольфа наперевес и очередным номером "Нового литературного обозрения" под мышкой. Где-нибудь у камина, в Жуковке, он прочитывает дежурные "Заметки о теории" Сергея Зенкина, или нет, он читает "НЗ"! Что там думает Ямпольский, что-то грезит Левинсон?

Все это не более чем риторическое преувеличение, или, как говорит президент Путин, - гипербола. Но в глянцевой рекламе стильных журналов в книгах и журналах издательского дома "Новое литературное обозрение" есть своя логика. "НЛО" расширяется (или развивается) в известном направлении, и, похоже, в самом деле, не прочь занять эту нишу - дорогих и стильных вещей. Почему нет?

Что же до Вателя и Доминики Мишель, то глянцевый рецензент никак не прав: это не "кулинарный детектив", а скорее бытовой и гастрономический комментарий к любимым книжкам, вроде "Виконта де Бражелона" или ... "Гаргантюа и Пантагрюэля". В самом деле, угадайте, чей это обед?

"...Четыре полные тарелки разного супа, целый фазан, куропатка, большая тарелка салата, два больших куска ветчины, барашек с чесноком в собственном соку, тарелка печенья, а потом еще фрукты и яйца вкрутую".

Это не Рабле, это принцесса Пфальцская описывает трапезу Людовика ХIV.

В таком контексте миф о поваре-самурае эффектен, но автор, похоже, не задается целью его разоблачить во что бы то ни стало. Хотя с первых страниц понятно, что Ватель не повар. Ватель - дворецкий, или, как сейчас сказали бы, "топ-менеджер" (кажется, в одной из рецензий-аннотаций именно так и сказали). Ватель - это что-то на манер Пал Палыча Бородина при всемогущем Фуке, а затем при принце Конде. С соответствующими полномочиями и оборотом средств.

"Было заблуждением представлять Вателя облаченным в поварской колпак, белую куртку и фартук, помешивающим соусы или стряпающим рагу. Это был человек вельможного вида, в шляпе с перьями, в расшитом камзоле с кружевными манжетами, с лентами в башмаках, с тростью в руке и шпагой в ножнах, всегда готовый предстать перед министрами и великосветскими дамами, принять королевских высочеств или королев, равно как и выбрать редкую ткань или картину, проследить за репетициями балетной труппы или составить комбинацию для фейерверка".

При том Доминика Мишель не делает попытки объяснить поступок Вателя соображениями политическими, или, того хуже, "нецеленаправленным распределением финансовых поступлений". Ватель и в самом деле был рыцарем гастрономического этикета, и самая дорогая вещь, которая осталась в его доме после смерти (если верить описи), - это медная кухонная утварь.

Том Стоппард, сценарист костюмного зрелища с Жераром Депардье и Умой Турман, предпочел более романтическую версию. Хотя романтической она кажется только в наш вульгарный век. Некогда все было наоборот. Вот подлинная цитата из "Подлинной истории смерти Вателя" Луи Бюрго (вдохновившей, должно быть, создателей фильма):

Вы (говорит г-н д'Аквиль мадам де Севинье) пересказали в своем письме романтическую выдумку (то есть историю о самоубийстве из-за несвоевременной доставки свежей рыбы. - И.Б.), я же просто поведаю вам короткую правдивую историю, в которой не будет ни закуски, ни жаркого, ни рыбы. Придворные слухи представляют г-на Вателя беззаветно преданным слугой; в моих же воспоминаниях, смею надеяться, вы увидите человека сильных страстей, галантного и чувствительного, страдальца, достойного всяческого сочувствия, коего подвигли приговорить себя к смерти самые прискорбные обстоятельства!

Далее следует история с переодеваниями в духе прециозной комедии (или, что понятнее, - "Барышни-крестьянки"). Ватель выдавал себя за простолюдина, дама его сердца - за гризетку, затем выясняется, что он - это он, а она - герцогиня де Вентадур, фрейлина Мадам. Сословный узел не разрубить иначе, чем шпагой. Что и происходит. Кроме лукавой аксиологической контрверзы здесь еще собственно литературный сюжет: история Вателя стала чрезвычайно популярна в поэзии и драматургии второго-третьего ряда в середине XIX - начале XX века. Та мораль, что и слуги имеют честь, представляется отныне "романтическим" архаизмом, теперь торжествуют псевдоисторические модели a la Дюма: историю движет маленький человек со своей любовной интригой. По этому же пути сознательно пошел Том Стоппард: там в кино, кроме любовного клубка из фавориток короля, принцев и придворных (из новейших мотивов - гомоэротический), непременно имеем судьбу Франции, и она в руках Вателя. От того, как он накормит короля, зависит примирение Людовика с братом и ... война Франции с Голландией.

Между тем, с точки зрения социопсихологической, сословный сюжет имеет место: Ватель был "сыном земледельца", крестьянским сыном, как сказали бы мы, должность дворецкого по традиции занимали люди знатные, Ватель был в своем роде парвеню. Доминика Мишель цитирует анонимного автора "Безупречной школы служителей столового ведомства" (1662): простолюдины в должности дворецкого "навсегда сохраняют присущие им лакейские наклонности". Надо думать, Ватель слишком дорожил тем качеством, которое не было в его случае "врожденным" - честью и репутацией.

Наконец, был целый ряд причин чисто психологического порядка (тех, что имели отношение исключительно к нервам и воображению): сначала за ужином на двух столах не хватило жаркого. "Это потрясло Вателя; он несколько раз повторил: Я обесчещен; это позор, которого я не перенесу. Он сказал Гурвилю: У меня кружится голова. Я не сплю уже двенадцать ночей...". Затем блеск фейерверка померк - сначала от полной луны, после - от набежавшего облака. Ватель в смятении, и облако становится дурным предзнаменованием. С четырех утра он поджидает свежую рыбу. Когда в десять появляется первый лоток, и на вопрос Вателя "И это все?" служитель отвечает: "Все!" - следует развязка. Доминика Мишель объясняет суицид с дотошностью практикующего психиатра. Переутомление, сильнейшее нервное истощение, болезненное чувство ответственности, состояние, которое развивается "согласно закону Мерфи" или по "принципу бутерброда". Добавим, что был постный день, король - и это было известно - обожал рыбу и в постные дни "объедался до несварения желудка". Ватель рисковал оставить короля без обеда, и это была катастрофа.

Все это гораздо серьезнее, чем мы себе способны представить сегодня. Книга о Вателе по большей части посвящена французской трапезе XVII века, ее самоценности как искусства и как зрелища. Сейчас это видится нам обжорством, но, кажется, в этом было больше смысла. Точнее, в этом был другой смысл (как в натюрморте). Королевская трапеза вершилась по тем же законам, что и версальская архитектура: излишество, прихотливость и симметрия прежде всего. Расположение блюд, их перемены (само их количество: "сорок блюд на антре, сорок блюд на жаркое плюс салаты, холодные и горячие антреме и десерт" - это пример коласьона, то есть "легкой трапезы" из холодных блюд, своего рода позднего ужина), комбинации фруктов, цветов и фонтанов, люстр и зеркал призваны служить не желудку как таковому. Это часть искусства организации пространства и, в конечном счете, организации жизни. Самоубийство Вателя в таком свете подобно самоубийству архитектора, на глазах которого рушится созданная им грандиозная конструкция.

Напоследок поблагодарим переводчика за отличный перевод и глоссарий - толковый словарь всех этих коласьонов, амбигю и антреме, которых по-русски нет.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Галина Ермошина, Слова на полях пустоты /18.06/
Павел Улитин. Разговор о рыбе.
Александр Уланов, Положимся на случай /20.05/
Жаклин Шенье-Жандрон. Сюрреализм.
Владимир Шпаков, Строители Круга /15.05/
Зоран Живкович. Четвертый круг.
Александр Люсый, Пушкин подрастает /10.06/
Юрий Дружников. Смерть изгоя: По следам неизвестного Пушкина; Юрий Дружников. Дуэль с пушкинистами: Полемические эссе; Лола Звонарева, Веслава Ольбрых. Состоявшийся вне тусовки: творчество и судьба писателя Юрия Дружникова.
Мария Левченко, Вещь для итальянцев неслыханная /08.05/
Джузеппе Куликкья. Все равно тебе водить. Роман.
предыдущая в начало следующая
Инна Булкина
Инна
БУЛКИНА
inna@inna.kiev.ua

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Книга на завтра' на Subscribe.ru