Указатели фольклорных сюжетов подчас производят на непосвященных шокирующее впечатление. Достаточно взять в руки такой справочник и немного его полистать, как выясняется: "народная словесность" напрочь игнорирует каноническую историю литературы и национальные границы. Налицо вызывающий космополитизм, а также непривычное "смешение" того, что, казалось бы, раз и навсегда было разложено по разным историко-культурным полочкам.

"Человек элиты" неожиданно для себя выясняет, что совокупность сюжетов, считавшаяся ранее достоянием исключительно высокой литературы, принадлежит, так сказать, народу. И оказывается, что совсем нетрудно обнаружить сюжет новеллы Боккаччо или Чосера в указателе сюжетов европейских сказок Аарне-Томпсона.

Не меньшее разочарование ждет и ревнителя "этнонациональных" границ: ареалы распространения конкретных сюжетов с ними, как правило, не совпадают и оказываются намного шире. Бывают казусы и другого рода: историю царя Эдипа, к примеру, можно найти в указателе турецких сказок В.Эберхарда. Так что выявление национальной самобытности путем вычитания "заимствований" оказывается делом в принципе жутко неперспективным.

Вопрос о том, какую из сюжетных версий считать первичной - "элитарную" литературную или фольклорную, к сожалению, вряд ли может быть разрешен однозначно. Не совсем понятен исторический статус имеющихся в нашем распоряжении фольклорных текстов. С одной стороны, очевидно, что письменность возникла позже устной литературы, вследствие чего фольклор по праву считается самым стадиально древним типом словесного искусства; с другой стороны, зафиксированные образцы фольклора исторически явно моложе "Илиады" Гомера и "Божественной комедии" Данте.

В некоторых конкретных случаях мы можем наблюдать возвращение литературного сюжета в фольклор, например через лубочную литературу, и с большей или меньшей уверенностью утверждать, что в случае, допустим, гоголевского "Вия" это не более чем возвращение долга, расплата за попытку присвоить то, что когда-то было общим достоянием. Однако общая картина оказывается, увы, довольно туманной.

Это вовсе не означает, что дальнейшее развитие науки в этой сфере невозможно. Одно из возможных направлений - составление словарей структурно-семантических элементов, встречающихся в повествовательном фольклоре разных народов. Именно этим и занимается Бронислава Кербелите. Наиболее популярный из прежних указателей, указатель Аарне-Томпсона, да и многие другие, составленные по его образцу, организован скорее по интуитивному принципу, то есть в основу положена классификация по персонажам, играющим более или менее важную роль в сюжете.

Кербелите пытается переломить ситуацию. Она вводит понятие "элементарного сюжета" (ЭС). ЭС состоит из начальной ситуации и конечной ситуации, а также главной акции героя, благодаря которой и происходит переход между ними. По главной акции, собственно, и определяется тип (ЭС). Принципиально, что в большинстве ЭС суть этой акции заключается во взаимодействии с антиподом. Заложив в основу классификации характер ЭС, Кербелите выделяет пять больших классов ЭС:

- стремление к свободе от чужих и к господству над ними;

- добывание средств существования или объектов, создающих удобство;

- стремление к равноправному или высокому положению в семье, роду или в обществе;

- поиски невесты или жениха;

- стремление к целостности или полноценности рода или семьи.

Указатель "Типы народных сказаний" представляет собой попытку разложить на ЭС весь повествовательный фонд литовского фольклора, чтобы фольклористы, работающие с другими национальными традициями, пользуясь классификацией Кербелите, могли установить присутствие или отсутствие того или иного сюжета в литовской традиции. Зафиксированные в литовском фольклоре ЭС распределяются по различным рубрикам, имеющими следующей вид: "герой облегчает действия антипода"; "герой провоцирует антипода попасть внутрь опасного объекта"; "герой произносит магические слова, не задумываясь об их действии" и т.п.

Внутри каждого жанра повествовательного фольклора Кербелите делит ЭС на две группы, в зависимости от того, правильным или неправильным было поведение при взаимодействии с антиподом. Таким образом выявляются парные ЭС или парные группы ЭС (герой правильно оценивает ситуацию/герой неправильно оценивает ситуацию). В результате на первый план выходит дидактическая функция фольклора - народные сказания предстают в виде собрания правил техники безопасности по обращению со сверхъестественным миром (святыми, чертями, колдунами, домовыми, мертвецами, приведениями и т.д.).

Идеально отражая содержание быличек (у Кербелите - мифологические сказания), этот принцип явно не первичен для этиологических мифов (у Кербелите - этиологические сказания), хотя даже в этом случае предложенное Брониславой Кербелите членения соответствует подлинным живым "клеткам" фольклорного повествования.

Приведем небольшой пример. Литва, наряду с Латвией, давно считается своего рода индоевропейским языковым и фольклорным заповедником, посему в высшей степени интересно было обнаружить в указателе Кербелите в немалом количестве вариантов сюжет, широко распространенный у неиндоевропейский народов Сибири. Выглядит он так: мачеха проклинает сироту и отправляет ее в лунную ночь за водой, луна забирает героиню к себе, и теперь ее можно видеть на небе в каждое полнолуние в виде лунных пятен. Именно природные условия приморской Литвы проясняют связь между луной и водной стихией ("луна и притянула девочку"), каковая остается для всех версий этого сказания инвариантной. Остается только лишь удивляться тому, каким образом эта связь остается "заархивированной" в фольклоре якутов и бурят, казалось бы, напрочь лишенных возможности наблюдать морские приливы.

Невольно задумываешься о том, что компаративистский "беспредел" леви-строссовых "Мифологик" был несколько преждевременно провозглашен методологическим произволом. Сопоставление сюжетов, так сказать, "в синхронии" могло бы многое прояснить - и, возможно, не только в вопросах специфически фольклористических, но и в историко-литературных.