"Я - Приам оплакивающий свой сожженный город и растерзанного сына и выброшенный на обочину истории. И я никакой не Тимон Афинский, а Крез рыдающий над истиной горящего катафалка". Персонажи - маргиналы, наркоманы, гомосексуалисты, все те, кто привычно воспринимаются на обочине общества. Они не занимаются ничем, кроме так называемого поиска себя - существуют либо на средства друзей, либо на всяческие пособия, либо подворовывая. Основное занятие - всеобщая и постоянная тусовка, музыка, секс, дзен и все такое прочее.

Точка зрения нормальной ненормальности - так все и должно было быть, хотя поворот в другую или даже диаметрально противоположную сторону воспринимался бы совершено с таким же внешним (и внутренним?) безразличием. Отсутствие позы или неестественности. Принимается все - можно помочиться на виду у огромной толпы, можно трахнуть девушку своего друга - а почему бы нет, если хочется? Самый верный способ обмануть жизнь - плыть по течению, доверившись воде, идти туда, куда идет вся компания - в кафе слушать боп, на вечеринку к "подземным", в Канаду к старому другу. Именно в этом проявляется их свобода - слиться с течением, не мешать, существовать отдельно, но - с группой - с себе подобными. Выпадение из сообщества возможно, но только для того, чтобы опять к нему вернуться - с Пика Одиночества, из Африки... Жизнь для персонажей Керуака - это один из способов изживания времени.

Но жить без связи с тем миром, что расположен за пределами круга тусовки, невозможно. И он проявляется в наркотическом трансе - безумно красивый, полный смыслов и тайн, поворачивающийся перед глазами и сверкающий, как елочная игрушка. Не имеющий почти ничего общего с обыденным - настоящий, увиденный изнутри, из глубины. "...Настало окончательное Царство инков майя и обширных ацтеков сияющее золотым змеем и храмами столь же благородными как греческие, египетские, вытянутые лощеные трещины челюстей и приплюснутые носы монгольских гениев творивших искусство в храмовых покоях и спазм их челюстей перед тем как заговорить..."

"Видения истины", добытые в ирреальности опьянения, столь притягательны и объемны, что им невозможно противостоять. Да и нужно ли? Мир, действительно, разломан, и все самое прекрасное каким-то образом оказалось глубоко на дне трещин, запечатанных воздухом. И поколению "beat" ничего не стоит оттолкнуться от края пропасти и беззаботно спрыгнуть вниз - в райское пекло великолепной запретной земли. "У нее теперь такое открытое лицо, ясное свидетельство беспокойного чистого невинного духа только что восставшего из провала в изъязвленной оспинами земле...".

Жизнь без каких-либо прогнозов, без будущего. Они даже и не слишком-то задаются целью шокировать общественное мнение, они просто живут, как им нравится. Есть сегодня, иногда, может быть, завтра, послезавтра уже нет, как нет и более отдаленного времени. Одномоментность бытия, однако, вовсе не отрицает интенсивности проживания этого данного момента. Жизнь заполнена до отказа самыми важными вещами - сравнивать звучание джаза в разных кофейнях, танцевать с воздушным шариком... Отсутствует такое понятие, как необходимость, - только возможность. Причинность будто бы отсутствует, но на самом деле все действия и поступки героев довольно жестко запрограммированы, им просто некуда больше деться в рамках выбранного направления. Ограничения наложены уже самим выбором позиции, изменить которую для них невозможно - пришлось бы прилагать усилия, сопротивляться, а как же тогда буддистская отстраненность? Та же самая зависимость вместо освобождения. И настоящего освобождения, свободы от всего - от мира и его суеты, от событий и людей - герой Керуака не выдерживает, несмотря на все его стремление к просветленности.

Возможно, любовная история Марду и Лео Перспье - не более чем часть сюжета задуманного романа Лео. Предсказуемость и неизбежность его развязки - еще один шаблон битнического сознания? Нужно все и сейчас - не хватает ожидания. Другой человек рядом - лишь повод заполнить себя в себе. Не открытие, не смена точки зрения, не всматривание в него, а только предлог для вглядывания в себя самого, зеркало, отражение собственного заблуждения, подпорка для сознания, возможно, иногда все же и попытка преодолеть себя, заканчивающаяся как обычно ничем - "лишь масса безысходности в связной форме". Полная сосредоточенность на другом человеке слишком неподъемна для них обоих, и поэтому невозможна. Чувство вины не столько от исчезновения любви, сколько от невозможности приближения. Ощущение предела, за который опасно шагнуть, не разрушив себя. Остается только отступить назад, сохраняя из всего бывшего только боль. Свет, направленный избирательно на определенные участки жизни, а высвечивающий совершенно другие. Концентрические круги существования и бытия "подземных" проходят сквозь друг друга, слегка деформируясь, но, в общем, оставаясь неизменными. Никто никому ничего не должен, встречи не дольше одной ночи - это свобода требует таких обязательств, заставляя держать руки разжатыми и опущенными, даже если это вопреки: "Я бы хотел серьезно постоянно и надолго, а с нею так не получится". Слишком явное различие в существовании двух плоскостей - внутри и снаружи. В действительности все перемешано, но на уровне подсознания - четкое разделение "там" и "здесь". То, что есть снаружи - всего лишь "серое сумасшедшее наружи". "Я не хочу выходить наружу, я хочу остаться внутри, никого не видеть". Это кружение по спирали, сжимая круги, уменьшая радиус, чтобы прийти, в конце концов, к нулевой точке. Что это - любовь или эксперимент? Проверка себя с помощью другого человека? Но эксперимент оказался неудачным. Другой так и остался другим, отдельным, отдаленным, настоявшим на своей независимости, самостоятельности. Кто-то должен был принять условия другого. Ни Марду, ни Лео этого сделать не смогли. Каждый остался при своей независимости, одиночестве, свободе. Свобода поступков вытесняет свободу чувств. Возможно, оба не поняли, что речь шла не о подчинении, а о понимании и прощении. Оба не выдержали испытания друг другом, близостью и открытостью, принимая лишь то, что они оказались способными принять, и не желая изменять себя, а не другого. Способность к изменению атрофирована. Жизнь продолжается в том же направлении и содержании, неизменная, как и окружающая пустота. Обрекая себя на внутреннее одиночество, балансирующее в попытках выжить с одиночеством внешним. "Я могу меняться, делать все что хочу, приходить и уходить, взывать о жалости и страдать, радоваться жизни и кричать, - я но не Пустота...".

"Пустынное одиночество" - способ жизни, необходимейшая отрава, медленный наркотик, жгущая привычка. Пустота, с которой почти ничего нельзя сделать - она вернется и найдет тебя в любом месте земли, и ты будешь вынужден снова подчиниться ей.

Человек думает, что сам организует свое жизненное пространство, но оно начинает поглощать его, заставляет жить по своим законам, в данном случае, по законам Пустоты. Персонаж оказывается не готов остаться наедине с самим собой - самым непонятным и непредсказуемым объектом природы. "Пустоте наплевать на все высоты и падения", она равнодушна и жестока, своим существованием провоцируя человека на безрассудство и сумасшествие. "Пустота - это не трудноуловимый образ внутри хрустального шара это сам хрустальный шар". Противостояние Пустоты и человека. Джек Дулуоз, сидящий в одиночестве на горе, исполняя летнюю должность пожарного смотрителя, забрался в горы для медитации и просветления и еле выдержал это. "Хочу туда, где фонари, телефоны и смятые постели с женщинами..." Он точно так же далек от просветления, как и в Сан-Франциско. Здесь, на вершине, в глубине своей предполагаемой отрешенности, он остается с теми же проблемами - возвращения из ниоткуда в никуда, с бесконечным монологом, обращенным к равнодушию горы Хозомин. Человек, который не может жить в мире нормального обывателя, но и другие способы образа жизни превращаются в ужас. Ему нужно постоянное движение, перемена, существование в дороге, на пути от одного одиночества к другому.

Одиночество везде, где бы ты ни находился - будь то одиночество гор или одиночество толпы, но "не такое уж оно плохое, это одиночество". Существование внутри грома, грохота или медленно наступающей тишины, вонзающейся в поры кожи. Такова здесь жизнь или ее видимость - нахождение здесь, в данном месте сиюминутно, ненадежно, это желание перемен не в пространстве - в голове, дорога проходит сквозь сознание, и никуда от этого не денешься. "Это бит-поколение, это beat, это бит по жизни, бит биения сердца, это значит быть разбитым, оскорбленным этим миром, смердом прошлых поколений..." Безумная тусовка, где, по большому счету, никто никому не нужен, это, возможно, и спасает от разочарования. Им постоянно нужно что-то делать, действовать - обычно без цели - действие ради действия - просто, чтобы ощущать себя собой. Но иногда - "я устал, я уже устал от всего этого, куда мне идти? Что делать? Как мне провести вечность?"

Романы Керуака - это чистая виртуальность, заморочки пьяного буддиста на своем одиночестве в любом окружении, пустота, хватающая тебя при любой попытке из нее вырваться и мерзко ухмыляющаяся при этом. Знание на грани распада. Не спасают ни наркотики, ни секс, ни музыка, ни бегство - одиночество в тебе, и ты - его создатель и хранитель. Вся жизнь - попытка бегства от него. Попытка неизбежная и невозможная. Ты сам - пустота в себе. Кто ж тебе поможет, кроме нее? "А застывшая Пустота никогда никуда не двинется. Но я сам буду Пустотой, движущейся не совершая движений".