"Мир русского девичества" задумывался как междисциплинарное исследование и представляют собой попытку рассмотреть явление с самых разных сторон - социо-психологической, культурологической, фольклорной и т.д. Несмотря на расплывчато общий характер заглавия, описанная С.Б.Борисовым культурная традиция имеет довольно четкие пространственные и временные границы. Во-первых, Борисов собирал материал в основном в Курганской области, во-вторых (вот уж поистине, трудно в наше время найти что-то русское, что не успело бы побыть "советским"), время рождения большинства борисовских информанток (студентки Шадринского педагогического института) приходится на 70-е.

Последнее обстоятельство и оказывается изюминкой книги - из нее мы узнаем, почему, несмотря на аскетическое воспитание, советские девушки к 16 годам ясно понимали, в чем заключаются отношения между полами. Дефицит информации прекрасно восполняло парафольклорное "общее знание" - источник куда более влиятельный и надежный, нежели школьная "этика и психология семейной жизни", которая преподавалась только старшеклассникам, да и то не во всех школах.

Механизм гендерной социализации девочек Борисов, рассматривает в единстве трех его аспектов - биологического, "когнитивного" и практического.

Биологическое взросление предполагает ряд переломных моментов (первые месячные, рост груди и т.д.), последний из которых, дефлорация, и оказывается, собственно говоря, концом девичества. В культурах традиционных такие вещи обычно маркируется с помощью так называемых обрядов перехода, смысл которых заключается том, что параллельно физиологическому взрослению индивида происходит повышение его социального статуса.

В русской девической традиции Курганской области, казалось бы, ничего такого быть не должно. Но не тут-то было. Неизменным, архетипическим, как показывает Борисов, оказывается комплекс переживаний - ужас, сменяющийся гордостью или даже эйфорией по случаю повышения ранга. Для советской школьницы характер инициации с легкостью приобретали такие события, как первый выход в бюстгальтере или даже первый гинекологический осмотр.

Цепочку инициаций трудно представить без параллельной мифологии. В качестве таковой с полным правом можем рассматривать собранные Борисовым девичьи гипотезы о том, откуда берутся дети. На это имеются две причины.

Во-первых, эти "гипотезы", начиная с внедряемых взрослыми историй про аиста и капусту и кончая собственно детскими версиями (о появлении ребенка из уха, из пупка, из головы и т.д.), циркулируют в девической среде, подчинясь законам бытования фольклорного и мифологического текста. Некоторые из них (например, появление ребенка из подмышки) так и вовсе представляют собой мотивы, встречающиеся в классических мифологиях, вроде скандинавской или полинезийской.

Во-вторых, из этих версий можно выстроить (собственно, это Борисов и делает) некий ряд, позволяющий проследить, как фантазии непосвященных по мере их взросления трансформируются в более или менее адекватное видение проблемы.

Наиболее неожиданным, если не шокирующим, из всего того, что пишет Борисов про гендерную социализацию, для читателя скорее всего окажется ее практический аспект, а именно то, что исследователь называет "девичьими латентными эротически окрашенными практиками". Далеко не все решались в детском саду демонстрировать свои половые органы противоположному полу в обмен на ответный показ, а потом играли в "семью" (при относительной полноте наблюдений за родителями игра могла включать и имитацию коитуса), в "Кыс-Мяу", в "Бутылочку" и т.д. Конечно, каждый в чем-то таком хоть однажды да поучаствовал или о чем-то таком слышал. Однако до Борисова опять-таки никто не догадался выстроить эти практики в один ряд. Почему этого не делали сексологи, понятно - ни к каким сексуальным извращениям эти практики не приводят. Однако от внимания специалистов по молодежи ускользнуло их назначение - поэтапная подготовка ко взрослой жизни.

И все же, как бы ни была интересна гендерная социализация сама по себе, для фольклориста она лишь фон для описания культурной традиции, ее фольклорной и обрядовой стороны (разумеется, в сопоставлении с другими культурами).

Безусловно удачным следует признать проделанное Борисовым описание системы жанров девичьего фольклора, подробное и беспрецедентное по охвату - от считалок до рукописных девичьих рассказов. Но вот что считать девичьей "обрядностью", понятно не всегда. К примеру, Борисов детально анализирует девичьи игры с подпрыгиваниями ("Резиночка", "Классики", "Скакалки") и довольно убедительно доказывает, что они восходят к обрядам продуцирующей магии. Однако доказать, что в своем нынешнем состоянии они представляют собой нечто большее, нежели просто игру, ученому никак не удается.

Несомненно, более прямое отношение к делу имеют описанные Борисовым гадания и магические практики. Здесь налицо связь с предшествующей фольклорной традицией: до наших дней преспокойно дожили, к примеру, святочные гадания - с валенком (выкидывали за ворота и по направлению носка определяли, в какую сторону выдут замуж), с петухом (выпускали к тарелкам с зерном и водой и по поведению птицы определяли характер будущего мужа), с обручальным кольцом, зеркалом (в эти предметы долго вглядывались, пытаясь увидеть суженного) и т.д. Вполне традиционными остаются приемы современной приворотной магии - например, подмешивание менструальной крови любимому в еду или питье.

Имеются и отечественные ноу-хау - а именно бытующий в пионерлагерях "детский шаманизм". Примечательно, что в этом случае в роли нарратива, программирующего обрядовое поведение, выступают... кинофильмы и мультики - на своих спиритических сеансах дети вызывают Пиковую Даму, Красную Шапочку и гномиков.

Книга Борисова дает обильную пищу для размышлений по поводу всевозможных архетипов. Жаль только, что при таком обилии параллелей рефлексия по поводу их качественной разнородности отсутствует. Ведь если по представлениям 8-летней девочки появление ребенка из подмышки - норма, в бурятском эпосе "Гэсэр" это - сверхъестественное рождение. Мотив один, а функции у него разные.

Впрочем, такова участь первопроходца - за всем не уследишь. Наука о девичестве находится пока в стадии становления точно так же, как и сама девическая традиция, в которой еще можно различить непереваренные осколки самых разных культурных кодов - от обрядовой традиции русской деревни до русской сентиментальной повести конца XVIII столетия.

Но из того, что девическая культура так молода, не следует делать вывод о ее второсортности. Слишком уж краток пока срок ее жизни, да и шансы выжить рядом с современной массовой культурой, похоже, тоже незначительны. Между тем в этнологии известно достаточно случаев, когда в процессе передачи от поколения к поколению подобный винегрет путем вторичной архаизации превращался в систему. Так что потом исследователи с удивлением обнаруживают, к примеру, следы элевсинских мистерий в календарных праздниках афинских крестьян.

Кто знает: не случись культурной революции 90-х (канонизировавшей "секс по телевизору"), быть может, столетия спустя девичий фольклор Курганской области обрел бы вполне классические формы?..