Судьба Б.А.Пильняка схожа с судьбами многих популярных советских писателей: сначала слава и востребованность произведений во всех издательствах, от государственных до кооперативных, от отечественных до зарубежных; далее авантюра или просто неосторожный шаг, повлекший за собой "кампанию"; травля в периодике; репрессии; забвение на многие десятилетия. Эдиционная история книг Пильняка повторяет жизненный путь писателя. В 1920-е годы Пильняк один из самых популярных советских писателей, его перу принадлежит "Голый год" - первый роман о революции. Образ "людей в кожаных куртках" - большевиков - еще надолго останется в литературной традиции. Он много печатается, сборники его рассказов выходят беспрерывно. Репутацию подмочил скандал вокруг "Повести непогашенной Луны", опубликованной в "Новом мире" в 1926 году. В повести автор под вымышленными именами фактически излагает историю смерти М.В.Фрунзе. Заподозрить Пильняка в том, что он решил стать камикадзе, сложно. По всей видимости, расчет делался на быструю смену политического руководства, которая, однако, не произошла. Все это придает истории романтический ореол: повесть - перчатка в лицо Сталину.

Пильняка ругают, но он продолжает печататься. Вторым ударом стало так называемое "дело Пильняка-Замятина". Кампания пришлась на 1929 год. Советским писателям решили объяснить, что печататься за границей более не следует. Объяснения происходило на примере "провинившихся" Пильняка и Замятина, которые как раз в это время выпустили в Берлине в издательстве "Петрополис" повесть "Красное дерево" и роман "Мы" соответственно.

Травля в периодике усиливается. Не помогает заступничество даже таких маститых и авторитетных фигур, как А.М.Горький. Книги Пильняка появляются в печати все реже. В 1937 году, в день рождения сына, Пильняк был арестован и вскоре расстрелян.

Последней книгой, вышедшей при жизни автора. стал его роман "Созревание плодов" (М.: Худ. Лит., 1936). Несмотря на то, что посмертная реабилитация писателя состоялась в декабре 1956, с публикацией его произведений не особенно торопились. Первое посмертное издание его "Избранных произведений" выйдет лишь 20 лет спустя (сост., вступ. ст. и коммент. В.Новикова. М.: Худ. Лит., 1976). Оно будет переиздано в 1978 и 1979. В 1980-х годах снова почти полное молчание.

Ближе к 1990-м изданием книг Пильняка займется его младший сын Борис Андроникашвили-Пильняк. С его предисловием, озаглавленным "О моем отце", выйдет в 1989 году книга, в которую войдут "Повесть непогашенной Луны", повесть "Заволочье" (написанная по материалам экспедиции на Шпицберген) и роман "Волга впадает в Каспийское море" (переделка скандального "Красного дерева"). Большая часть переизданий Пильняка 1990-х годов выполнена под руководством сына писателя, с его вступительной статьей и комментариями.

С этой точки зрения рассматриваемый сборник писем писателя выдержан вполне в духе уже наметившийся родственной традиции: составление сборника - Б.Б.Андроникашвили-Пильняк; предисловие написано К.Б.Андроникашвили-Пильняк; примечания принадлежат им обоим.

Однако есть один момент, который все же делает это издание особенным - наличие примечаний к письмам. Такие издательства, как "Захаров" или, в нашем случае, "Аграф", обычно ориентированы на простое воспроизведение текста без какой либо попытки составления справочного аппарата к нему. В случае с письмами Пильняка издательство отступило от своего давнего принципа и поместило вступительную статью и примечания после каждого письма. Об этом мы и поговорим подробнее.

Вступительная заметка в интересующем нас издании выдержана в публицистическом стиле всех предыдущих статей К.Б.Андроникашвили-Пильняк. Пожалуй, лишь несколько суше и скромнее написана. Впрочем, некоторые места в ней √ имеено те, где описываются эдиционные принципы, - могут вызвать удивление у читателя. Так, читаем: "Письма печатаются по современной орфографии с сохранением индивидуальных особенностей авторского написания, а также некоторых особенностей, характерных для написания того времени". Как можно ухитриться печатать "по современной орфографии" с сохранением написания "того времени" - не совсем понятно...

Итак, письма Пильняка 1915-1937 годов. Среди его корреспондентов - и писатели, его ближайшие друзья, которым он пишет "о наболевшем" и выкладывает "всю подноготную" (А.Перегудов, М.Шкапская, Е.Замятин), и редакторы журналов, с которыми он обсуждает вопрос публикации очередного произведения или перспективу получения гонорара (В.Миролюбов, И.Рукавишников), и возлюбленные, и - в последние годы жизни, незадолго до ареста - "власти предержащие" (А.Рыков, И.Сталин).

Примечания к письмам имеют весьма своеобразный характер, можно даже сказать - маргинальный. О том, что принципы комментирования нигде не оговорены, я просто умолчу. В общем же в комментарии даются объяснения того, кто таков корреспондент Пильняка, датировка письма по его содержанию (если дата не указана на письме или конверте), имена, упоминаемые в тексте, упоминаемые писателем публикации в периодических изданиях, сборниках и отдельные его книги. Формально все в порядке. Именно так обычно комментарий и составляется. Но дело все-таки не в том, что комментируется, а в том, как это делается.

К сожалению, разъяснение статуса упомянутых в письмах личностей выполнено в лучших традициях советского минимализма. Например, в примечания вынесено имя "М.Горький". Указаны его настоящее имя, даты жизни и то, что он писатель - все! И это далеко не единственный случай: по той же схеме в комментарии "объясняются" и другие писатели, вне зависимости от степени их известности (А.Соболь, В.Лидин, Е.Замятин и многие другие). Зато если в тексте упоминается некий Пастернак, то комментаторы непременно уточнят, что это Б.Л.Пастернак.

Если в этих случаях комментаторы пожалели место или силы, то в некоторых других, напротив, проявили завидное упорство. Одинаковые разъяснения бесконечно повторяются в разных местах. Так, при упоминании в письмах Вячеслава Петровича, комментаторы не устают напоминать, что речь идет о В.П.Волгине. Когда такое напоминание начинает повторяться через письмо - надоедает. "Повезло" быть столь же часто упоминаемыми жене Н.Ашукина, женам самого Пильняка и многим другим. Отделаться отсылками к первому упоминанию комментаторам почему-то не захотелось.

Сразу бросается в глаза, что составители основательно занимались периодикой. К месту и не к месту приводятся отрывки из рецензий на произведения Пильняка. Комментаторы сочли своим долгом при любом уточнении времени или названия публикуемого произведения обязательно давать несколько обширных цитат из критических заметок. При этом используется любой случай поместить хвалебный отзыв современника. Иногда цитаты даются просто в ущерб информации, которая должна содержаться в сноске. Например, Пильняк пишет Ашукину, что сочиняет рассказ, в котором все герои узнаваемы, т.к. их прототипы - друзья и знакомые Пильняка. Он пишет: "Сологуба я уже переделал - в Передонова". "Передонов" отмечен примечанием. Однако в примечании мы не встретим ожидаемого объяснения, что Передонов - герой романа Ф.Сологуба "Мелкий бес" и т.д. В примечании читаем: "Речь идет о повести "Иван-да-Марья", в которой описывается московская литературная среда и Дворец Искусств. Граф Соллогуб - персонаж повести". Далее идет обширная цитата с описанием дворца графа. Хочется спросить: при чем тут Передонов и вообще письмо Пильняка?

Другой пример комментаторской нечестности с читателем. В письме Н.Асееву и А.Воронскому Пильняк пишет, что отсылает им рукописи для "Круга" и дает текстам некоторые характеристики. Сначала речь идет о романе С.Буданцева "Мятеж" (что и прописывается в комментарии). Потом Пильняк упоминает о "Красном фонаре". К нему примечания нет. Выходит, что либо произведение настолько известное, что в комментировании не нуждается, либо оно принадлежит перу того самого Буданцева, о котором шла речь выше. Ни то и ни другое. Придется взять на себя работу комментаторов и объяснить читателю, что это произведение Эльзы Ерузалем.

Зачастую текст самих примечаний нуждается в отдельных примечаниях. Так, в статье о поэте и критике Н.Ливкине неожиданно указано, что "С.Есенин отказался публиковаться с ним в одном журнале (имеется в виду журнал "Млечный Путь") и после 5 номера 1915 г. его имя в журнале больше не появлялось". Во-первых, остаются неясными причины сообщения всей этой информации: она ничего не раскрывает в тексте письма. Во-вторых, неплохо бы все же объяснить (если уж упомянули), почему Есенин отказался. Однако объяснений нет.

Впрочем, справедливости ради надо признать, что иногда примечания выполняют свою настоящую функцию и объясняют текст. Это можно сказать, например, о примечании 2 на странице 124-125 (о сути скандала, связанного с выходом романа "Голый год").

Итак, какой можно сделать вывод о качестве нового издания, если пользоваться категориями "хорошо" и "плохо"? Публикация писем - хорошо, использование архивных документов, анализ периодики, привлечение родственников и потомков писателя к публикациям его наследия - хорошо; однако если нет профессионального филолога, который, используя все указанные выше источники информации, напишет добротный, основательный, правильно составленный комментарий - все усилия пойдут прахом. Что мы с прискорбием и наблюдаем. Остается надеяться на одно: иногда вслед за такими "простенькими" изданиями появляются уже "академические", с научным справочным аппаратом. Подождем.