Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Книга на завтра < Вы здесь
"Самое главное - иметь возможность читать чужие письма..."
Пильняк Б.А. Мне выпала горькая слава...: Письма 1915-1937. - М.: Аграф, 2002. - 400 с. Тираж 2000 экз. ISBN 5-7784-0123-Х

Дата публикации:  16 Октября 2002

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

В качестве заглавия составители книги выбрали цитату из рассказа Пильняка "Расплеснутое время". Вряд ли все хорошо помнят его текст - а между тем продолжение фразы весьма характерно: "Мне выпала горькая слава быть человеком, который идет на рожон". Содержание тома, в общем, подтверждает эту самооценку.

Как ни странно, о Борисе Пильняке (со дня рождения которого в октябре 2002-го минула уже 108-я годовщина) в родном отечестве не написано до сих пор ни одной полноценной книги, где был бы документированно и подробно освещен жизненный и творческий путь писателя. Данное издание в какой-то степени восполняет пробел; собранные под одной обложкой письма охватывают, по существу, всю сознательную жизнь писателя - от двадцатилетнего возраста до последних месяцев жизни.

Канва биографии Пильняка достаточно широко известна - в основном, из-за мрачных литературно-политических историй, "фигурантом" которых он оказался. Один из скандальнейших эпизодов середины 1920-х годов - публикация пильняковской "Повести непогашенной луны" в "Новом мире". Первая общегосударственная литературная "кампания", организованная в 1929 г., вошла в историю как "травля Замятина и Пильняка"; в отношении Пильняка поводом послужила его повесть "Красное дерево". Затем - как бы "прощение" от властей, заграничные поездки (в США и Японию) в 1931 г. - а осенью 1937 г. арест и через несколько месяцев, в апреле 1938-го, - расстрел 43-летнего писателя...

При этом Пильняк - автор одного из самых первых и "знаковых" произведений о русской революции и гражданской войне: роман "Голый год" - настоящий бестселлер начала 1920-х. Пильняк - один из лидеров первого поколения советских писателей; впрочем, писательская страсть оказывалась выше личного благополучия и тем более конъюнктуры, а потому желанная Советская власть сплошь и рядом видела в нем антисоветчика.

Благодаря письмам все эти и многие другие события и обстоятельства складываются в общую картину. Если на фоне современников одного с ним поколения - Булгакова, Зощенко, Бабеля, Платонова, Набокова и других - Пильняк сегодня не кажется прозаиком "первого ряда" (и в школе его не "проходят"), то факт остается фактом: в истории литературы это, бесспорно, крупная фигура; а потому изданная "Аграфом" книга будет интересна для всех, кто по-настоящему (не только профессионально, но и просто по-читательски) интересуется литературой 1920-1930-х годов.

Самое ценное, что обычно дают письма, собранные воедино, - возможность не столько даже уяснить мировоззрение, сколько почувствовать стиль личности, "тон" души автора. Впрочем, мировоззрение свое Пильняк проясняет сам; например, в мае 1922 г. пишет редактору журнала "Вестник литературы" Д.Лутохину:

Я люблю русскую культуру, русскую - пусть нелепую - историю, ее самобытность, ее несуразность, ее лежанки (знаете, этакие кафельные), ее тупички, - люблю нашу мусоргсовщину (от имени Мусоргский). И еще я люблю - метелицы, разиновщину, пугачевщину, бунты: жги, круши, крой, грабь! - Я люблю русский, мужичий, бунтовщичий - октябрь, в революции нашей метелицу, озорство. ... И еще: я хочу в революции быть - историком, я хочу быть безразличным зрителем и всех любить, я выкинул всяческую политику.

Подчеркнутое стремление "всех любить" довольно характерно для Пильняка: любвеобильность определяла его отношения не только с русской историей в целом, но и с целым рядом вполне конкретных современниц (письма дают тому немало подтверждений). На первый взгляд кажется, что писатель, создавший хрестоматийный образ "революции-стихии", был и сам вполне "стихийным" человеком. Вот, например, строки из письма поэтессе М.Шкапской (сентябрь 1921 г.): "Я ведь этакий какой-то: могу неделю лежать на диване и читать о Китае, а потом вскочу, заверчусь, пойду - море по колено, верста в вершок. Вся моя жизнь сплошная глупость, я никогда ничего и не мерю разумным. Ну, вот помните мой костюм, и внешность, и одну ногу в туфле (а смазной сапог под мышкой): - таким клином я всегда ложусь всюду". Можно добавить, что и окружающие нередко воспринимали Пильняка в таком "безалаберном" образе; например, К.Чуковский вспоминал про одну из встреч 1922 г. в Петербурге, откуда автор "Голого года" должен был отправиться за границу: "Пильняк длинный, с лицом немецкого колониста, с заплетающимся языком, пьяный, потный, слюнявый - в длинном овчинном тулупе - был очень мил".

Впрочем, стихия стихией, а в собственной "неразумности" признается все же "русский немец"; писатель, настоящая фамилия которого была Вогау, не забывал (иногда и подчеркивал), что происходит из немецкой семьи. И хотя с привычным литературным образом уныло-расчетливого "немца" (вроде пушкинского Германна или толстовского Берга) Пильняк не вяжется, однако его письма свидетельствуют не об одной "разухабистости" - в них проступает и вполне "европейская" рациональность (а местами даже холодноватый расчет). Тот же Чуковский записывал в 1923 г.: "Я с Пильняком познакомился ближе. Он кажется шалым и путаным, а на самом деле - очень деловой и озабоченный".

Конечно, читая письма столь "конфликтного" персонажа истории литературы, каким был Пильняк, в первую очередь невольно обращаешь внимание на тексты, хронологически близкие к "кризисным" моментам биографии автора - это середина 1920-х и рубеж 1920-1930-х годов. Стремление "безразлично" возвыситься "над схваткой" было осуществимо лишь на первых порах; в письме А.Воронскому осенью 1923 г. Пильняк позволяет себе еще вполне вольготно говорить о большевиках, ставя их на одну доску и с князем Владимиром, и с Иваном Грозным, и с Петром I, но не выделяя из общего ряда: "Российская коммунистическая партия для меня - только звено в истории России, в истории наших дней. Я знаю, что история дала партии почетное место, потому что главари партии - гениальные люди - сумели услышат шаги истории, - но человеческий материал партии точно такой же, как вообще человеческий материал... Не верю я ни в какие "промыслы" - ни божьи, ни коммунистические..."

Но - письмо за письмом - видно, как стиль эпохи меняется; и главный герой книги огорченно признается: "Мне больше всего на этом свете хочется хорошо и честно писать, написать хорошие вещи, как-то помочь кому-то, - а половодье наше сошло, будни, "эпоха мелких дел"". Да и с "главарями партии" приходится говорить уже на другом языке - тоном просьбы. Показательно, например, впервые опубликованное письмо от 9 мая 1924 г., написанное Пильняком от имени группы писателей-"попутчиков" в ЦК РКП, в преддверии организуемого Отделом печати совещания по вопросам литературы; основное содержание письма - жалобы на недопустимый тон "напостовской" критики и тяжелое материальное положение писателей.

По-своему интересны "официальные" письма, относящиеся к периоду после скандала с "Красным деревом". Пильняк обращается с покаянием к Сталину, прося у того разрешения отправиться в заграничную поездку и пообещав "сторицей отработать доверие" вождя. Разрешение дано, Пильняк едет за океан и возвращается, привезя из-за границы роман об Америке и роман о Японии. Однако по возвращении обнаруживает, что тон газетных и журнальных статей на его счет отнюдь не стал более благожелательным, чем два года назад. В январе 1932 г. в письме Л.Кагановичу Пильняк констатирует: "на родине у себя я сейчас оказался в таком положении, что я, кажется теряю возможности не только напечатать эту книгу ["Американский роман"], не только вообще что-либо печатать, но и вообще быть в рядах советской общественности. За месяцы моей поездки обо мне в советской прессе появилось несколько статей и заметок. Ни одной из них не было такой, которые, говоря по существу, не паскудили б меня".

5 июля 1933 г. он вновь пытается писать Сталину (это письмо, как и предыдущее, публикуется впервые) - на этот раз по поводу книги о Японии "Корни и камни"; и просит: "если б у Вас нашлось время, я счастлив был бы поговорить об общих делах нашей литературы". Но к тому времени "общие дела литературы" уже были решены...

Помимо писем личных и "литературно-общественных", в книге немало писем деловых - "бизнесных", как выражается сам Пильняк; например, переписка середины 1920-х годов по делам книгоиздательства "Круг", которым он руководил. Любопытна своеобразная группа писем середины 1930-х годов, посвященная проблемам дачного поселка Переделкино; Пильняк в качестве "секретаря Комитета городка писателей" составляет одно за другим заявления - и о перерасходе средств, и о том, что строится все и не так, и не там: "Ряд дачевладельцев - Бабель, Эренбург, Зазубрин, В.Инбер, Пастернак, Пильняк, Беспалов, А.Веселый, Федин - получили дачи на местах, ими не выбираемых. Участок в целом - сплошной, запущенный еловый лес с примесью осины и березы. Дачи стоят в лесу так, что на них никогда не падает солнце. Когда дачи были уже построены, выяснилось врачами и лесными специалистами, что дачи эти, если лес не будет приведен в жилой порядок, для проживания вредоносны". Словом, получается какая-то гиблая тайга - в 14 км от тогдашней Москвы... Тут, пожалуй, невольно вспоминается роман "Мастер и Маргарита" с ехидным описанием вожделенных массолитовских дач в Перелыгине (то есть Переделкине): поскольку в строительстве "поселка писателей" Пильняк являлся важной организующе-"пробивной" силой, то Булгаков, рисуя своих "перелыгинцев", наверняка имел в виду и его. Это - вторая половина 1936 г.; так что все было бы и впрямь смешно, если бы читатель, приближаясь к последним страницам, не знал заранее, что произойдет с "секретарем Комитета городка писателей" всего через год после этой околодачной суеты; да и не только с ним - со многими "дачниками" тоже.

В 1918 г. Пильняк говорит одному из своих адресатов, что писателю для обогащения жизненного опыта "самое главное - иметь возможность читать чужие письма". Теперь у нас есть возможность прочесть и его собственные.

Работа по собиранию и комментированию писем была выполнена сыном писателя, Б.Андроникашвили-Пильняком (1934-1996); том открывается небольшой, но весьма информативной вступительной статьей К.Андроникашвили-Пильняк. Вообще чувствуется, что книга сделана с интересом и любовью - по-родственному в хорошем смысле слова. Жаль только, что полиграфическое исполнение серии "Символы времени" не позволило включить большее число иллюстративного материала - он был бы весьма к месту; впрочем, несколько фотографий, помещенных на форзацах, отчасти восполняют недостаток.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Роман Ганжа, Человек без свойств /15.10/
"По правде говоря, я верю, что в один прекрасный день явится переоценщик, который объявит, что я совсем не легкомысленная жар-птица, но убежденный моралист, изобличающий грех, бичующий глупость, высмеивающий пошлость и жестокость, утверждающий главенство нежности, таланта и чувства гордости". Владимир Набоков о себе.
Галина Ермошина, Между притчей и ювелиром /14.10/
Чеслав Милош. Придорожная собачонка: Эссе. Слово Милоша заперто, привязано к карандашу, печатной машинке, письменному столу и, в конечном итоге, к одному человеку, решающему за него все проблемы и сомнения.
Олег Дарк, Пистолет и птичка /11.10/
Книгу Мильштейна "Школа кибернетики" можно было назвать: "Розыгрыши". Тотальный розыгрыш - здесь способ управления, а овладеть искусством управления (школа) означает научиться в совершенстве разыгрывать: всех и себя.
Роман Ганжа, Норма /10.10/
Свежий нормального коричневого цвета брикет. Нормальный брэнд "Талкотт Парсонс". Нормальное название "О социальных системах". Новый нормальный Парсонс - для тех, кто хочет разгадать тайну нормального романа нормального писателя Владимира Сорокина "Норма".
Александр Уланов, Пленник скорости /09.10/
Поль Вирилио. "Информационная бомба. Стратегия обмана". Мы просвечены насквозь постоянным телеприсутствием, попали в сплошной день без ночи. Личность невозможна без тайны приватного пространства - а современные герои выставляют свою жизнь напоказ.
предыдущая в начало следующая
Геннадий Серышев
Геннадий
СЕРЫШЕВ

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Книга на завтра' на Subscribe.ru