Русский Журнал / Круг чтения / Книга на завтра
www.russ.ru/krug/kniga/20021031_vaskost.html

Пианино-"зубоскал"
Маина Чередникова. "Голос детства из дальней дали...": Игра, магия, миф в детской культуре. / Составление, научная редакция, примечания, библиографический указатель В.Ф. Шевченко. - М.: Лабиринт, 2002. - 224 с. - (Серия "Разыскания в области филологии, истории и традиционной культуры: Школа В.Я. Проппа"). ISBN 5-87604-012-6

Василий Костырко

Дата публикации:  31 Октября 2002

На протяжении последних тридцати лет детский фольклор изучается в России весьма интенсивно. Выходили и антологии текстов, и исследования - в их числе и вошедшая в рецензируемое издание "Современная русская детская мифология в контексте фактов традиционной культуры и детской психологии". Тем не менее, работа Чередниковой осталась достоянием узкого круга читателей. Во-первых, тираж был невелик, во-вторых, дело было в Ульяновске.

Ситуация безусловно несправедливая потому, что Маина Чередникова принадлежит к числу крупнейших специалистов по детскому фольклору. Сам жанр детских страшных историй был открыт еще в середине 60-х одной из коллег Маины Чередниковой, О Н. Гречиной. Довольно быстро выяснилось, что про "Летающую простыню", "Гроб на колесиках" и "Черное пианино" рассказывают по всей России от Петрозаводска до Ростова-на-Дону и что отношение к этим историям у детей в высшей степени серьезное. Многие из малолетних информантов Чередниковой, рассказывая взрослой тете "страшную историю", по ходу дела сами начинали плакать от страха. Оно и не удивительно - детей в этих историях крадут, душат, перемалывают в мясорубке и делают из них фарш.

Объяснение этим ужасам Чередникова нашла такое: "страшилки" - не что иное, как попытка ребенка понять, на чем основаны исходящие от взрослых запреты и откуда берется смерть. Ребенок, точно так же, как и первобытный человек, склонен мифологизировать неосвоенное пространство. Для обоих полный опасностей потусторонний мир начинается прямо за порогом. Посему большая часть "страшилок" напоминает душераздирающую историю про волка и семерых козлят. Здесь несчастье - это расплата за беспечность и непослушание. "Черные перчатки ищут твою квартиру. Они звонят к тебе" - предупреждает непослушную девочку всеведущее Радио. "Неправда, это моя мама" - отвечает та и отрывает дверь...

Описание жанра в работе Чередниковой предполагает и некую возрастную динамику. По наблюдениям исследовательницы, в рассказах самых маленьких (5-7 лет) бессильным пред загадочными предметами-вредителями оказываются и сам ребенок, и его родители, и даже милиция. У более "зрелых" рассказчиков (7-9 лет) сопротивление нечистой силе, напротив, становится эффективным: персонаж не подчиняется требованиям вредителя, зовет родителей, звонит в милицию - и в конце концов остается жив и здоров. А лет с 10 с 11 дети и вовсе перестают во все это верить - и жанр трансформируется: либо в страшилку ироническую, либо в "пугалку" (это когда в финале вас хватают за рукав со страшными криками "Отдай мою руку!" и т.п.).

Чередниковой, безусловно, удалось доказать, что городская квартира, лифт, магазин и рейсовый автобус обладают не меньшим "мифогенным" потенциалом, нежели пустующий овин или заброшенная мельница в глухой вологодской деревне.

Однако после всего этого остается вопрос: а правильно ли считать рассматриваемое явление мифологией в строгом смысле слова?

Коллективный поиск ответа на вопрос, что такое смерть, и его разрешение путем порождения некого повествования, безусловно, относятся к сфере мифологического мышления. Но как же быть с другими вопросами? Ведь никаких мифов о космо- и социогенезе в детском фольклоре нет. В страшных историях полностью отсутствует какой-либо этиологизм - в них нет ни судьбоносного мифологического времени первотворения, ни событий, предопределивших будущее человечества (вроде грехопадения Адама и Евы и их последующего изгнания из рая).

По внешним признакам они скорее напоминают "былички", рассказы о встрече с мифологическими существами, однако и этот жанр предполагает наличие некой метасистемы собственно мифов, из которых можно узнать, откуда эти существа взялись.

Исследовательница находит немало параллелей между детскими страшными историями и архаическими мифами разных народов. Рука, пятно, глаза, занавес и прочие вещи, выступающие в страшилках как источник опасности, действительно появляются во многих мифах. На этом основании Чередникова называет их "культурными архетипами" и "мифологическими метафорами", а сами истории, видимо, по умолчанию предлагает считать мифами.

Между тем из примеров самой же Чередниковой очевидно, что мы имеем дело не с архетипами по Юнгу, а со знаками, смысл которых произволен и полностью зависит от контекста. К примеру, родимые пятна в славянской традиции в зависимости от формы могут считаться знаками как счастливой, так и несчастливой судьбы.

Безусловно, мифы и детские страшилки имеют общую метафорическую природу, в обоих жанрах в качестве выразительных средств используются повседневные реалии. Но если миф превращает их в глубокие, многозначные символы, опять-таки предполагающие наличие метасистемы, в страшилках они остаются по преимуществу воплощением страха, т.е. универсалиями психологическими, но не никак не культурными. И пока особой "кристаллизации опыта" на их основе не наблюдается.

Несмотря на все эти соображения, детские страшилки остаются хорошим подспорьем для изучения мифа. Перед нами своеобразный полуфабрикат, мифологическое тесто, из которого в прежние времена фольклорная традиция лепила саму себя, каждый раз заново. И ведущую роль в этом процессе играли отнюдь не дети. Доказала же Маргарет Мид, что вера в магию у детей не присутствует изначально, а воспитывается взрослыми.

В городской среде, где фольклорная традиция по определению маргинальна и плацдарм мифологии быстро переходит во власть школьного знания, неосвоенного пространства не остается, особенно для мальчиков: уже обследованы все стройки, свалки и поземные коммуникации или же выявлена их полная нерелевантность для дальнейшего преуспеяния в жизни.

Однако задаваться не стоит. Никто не мешает нам по достижении социального совершеннолетия мифологизировать технику, политику и науку.