Цензура существовала всегда. И всегда будет существовать. Табу, гнев богов, законы, постановления, указы и т. п. - формы ее разнообразны, но суть одна - управлять социумом во имя его развития и сохранения. С усложнением общественного устройства структуры управления, а следовательно - и цензура, приобретают все более неординарные формы и методы воздействия на общество. В центре сегодняшнего мира стоит проблема глобализма, то есть наряду с целями достижения экономического единства мира нарастают усилия добиться и политического единообразия. Нет нужды доказывать, что разноголосица в отношении определения сущности глобализма находит свое отражение и в полемике по поводу политической цензуры или, как говорят сейчас, по поводу "политкорректности"

Надмировые цензурные табу все чаще навязываются не только различным общественным группам внутри той или иной страны, но в целом всему так называемому "цивилизованному" миру. И в этом смысле анализ имевших тенденцию к огосударствлению многообразных форм и методов политического контроля в СССР, предпринятый Т.М.Горяевой, вполне актуален и во многом поучителен. Как пишет автор, "политическая цензура, предполагающая иные формы существования (экономическую, конъюнктурную, клановую и пр.) и методы воздействия, существует в различной степени во всех государствах независимо от типа и уровня их развития"(с.3).

Основной вывод - цензура представляет собой часть политической инфраструктуры, в которой определяющее, регулирующее место занимала компартия, причем Главлит, Главрепертком, КГБ и другие ведомства были главным образом исполнителями ее директив, что не исключало встречного потока разработок и предложений.

Вместе с тем книга иногда напоминает времена "разгребателей грязи" 1987-91 гг. То есть указывается лишь одна "страдающая" сторона политического спектра. Между тем речь шла о борьбе между социализмом и капитализмом, речь шла о революции, гражданской и холодной войнах. В книге ведь достаточно много приведено документов и фактов этого противостояния. Приведу лишь одну выдержку из решения Президиума ВЦИК, принятого в августе 1922 г., в пересказе автора: "Что же именно в тот период новая власть считала невозможным для массового распространения? Прежде всего, произведения печати, содержащие "агитацию против советской власти", разглашающие "военные тайны республики", возбуждающие "общественное мнение путем сообщения ложных сведений", возбуждающие "националистический и религиозный фанатизм, материалы порнографического характера" (с.181-2). И грош была бы цена руководителям революции и государства, если бы они не защищали всеми силами, в том числе путем политической цензуры, интересы страны и большинства победившего в революции народа. В политике, по крайней мере, действуют две силы - одной без другой не бывает. Их борьба и определяет развитие. Успех в политике, как убедительно доказал еще отец политической науки Н.Макиавелли, вовсе не связан со слезливыми причитаниями проигравших насчет нравственности, да еще в эпоху войн и революций. Хотя нравственно, в конечном счете, то, что хорошо для большинства народа. Хорошо бы было, чтобы это правило действовало для всех, но мир еще не дорос до этого. Автор, увлекшись разоблачениями, обрушивается даже на внедрение "образа врага" при помощи пропаганды и цензуры в период Великой Отечественной войны (с.134). А что, надо было в это время из Гитлера делать "образ друга"?

Натяжкой является утверждение о том, что никаких правовых норм для цензуры и репрессий не было. А Главлит, а Главрепертком, а КГБ, а ВЦИК, а Политбюро, а, наконец, 58 статья? Разве это делалось не на основе права? Это право многим не нравилось. Но ведь оно существовало!

В книге часто встречаются слова: "циничный", "демагогический", "чудовищный", "тоталитарный". Вот типичная цитата: "СССР брежневской эпохи - эпохи "застоя" стал для мира воплощением зла и полицейского государства" (с.324). Писать в 2002 г. в таких выражениях - значит прожить последние 17 лет в башне из слоновой кости под шорох пыльных архивных листов и книжных страниц. Негоже ученому применять столь "сильные" слова. Во всяком случае, лексика подобного типа свойственна скорей Агитпропу, а не науке.

Автор часто характеризует советское общество как тоталитарное, бесстрашно сравнивая его с фашистской Германией (см. напр. с.5).Отечественные историки уже давно пришли к выводу, что понятие "тоталитарный" не может служить инструментом исследования. Оно не имеет четко очерченных границ, расплывчато и неопределенно. В историографической статье Павловой в "Вопросах истории" #7, 2001 г. этот "прискорбный" факт констатируется безоговорочно. И действительно, Гитлер защищал частную собственность, Сталин выступал за общественную собственность. Это кардинальное различие. Все остальное менее принципиально и значимо в политэкономическом плане с исторической точки зрения. Общепризнанно, что культурная революция, индустриализация, коллективизация, победа во Второй мировой войне, создание атомной бомбы и освоение космоса - единственно верные решения советской власти, необходимые для страны. При чем здесь тоталитаризм?

В США сейчас обвиняют Франклина Рузвельта в том, что он правил как фашист. И действительно, молодежь была загнана в лагеря (где-то около 3 млн. человек) отнюдь не добровольно, а чтобы справиться с безработицей, подведшей молодых людей к социальному взрыву. Интеллигентам дали гранты, чтобы творили, а не бушевали против системы. Предпринимателям установили объемы производства и цены. Впервые именно Рузвельт ввел тайное подслушивание телефонных разговоров своих политических противников и даже сторонников. Говорят даже, что не без намеков президента был убит быстро приобретающий популярность фашиствующий губернатор Луизианы Хью Лонг. Да и войну с Японией президент сознательно не предотвратил, зная о предстоящем нападении японцев на Пирл-Харбор. Политическая целесообразность требовала подтолкнуть общество к войне. А народ ведь не хотел умирать! И чем Франклин Рузвельт не фашист? По логике автора - вполне.

Некто Желе Желев, бывший болгарский президент, сменивший Живкова, в свое время написал книгу "Фашизм", где, перечислив элементы сходства в политике Сталина и Гитлера, сделал намек - одного, дескать, они поля ягоды. Но этот человек, будучи президентом постсоциалистической Болгарии, последовательно осваивал рецепты рыночной экономики, заимствованные у США. Он, видимо, полагал, что они приживутся в его стране. При этом он как-то не сумел перенести свой личный опыт государственного деятеля, на политиков прошлого. Ведь не только страны и народы учатся друг у друга, но и правители. Если какой-либо политический прием или экономическая акция работают, то их можно использовать и у себя. Мир после 1929 г. находился в кризисном положении. И меры выхода из кризиса в капиталистических странах Запада были примерно одинаковы. Причем же здесь тоталитаризм?

В книге есть фактическая ошибка. Работа А.Некрича "1941, 22 июня" была опубликована, а не запрещена, как утверждает автор (с.365). Ее жестко критиковали на разных уровнях, главным образом большинство участников войны, а не газетчиков и переводчиков.

Думается, что автору не следовало формирование политической цензуры сводить только к взаимоотношению власти и общества в целом. Общество-то было расколото. Боролись различные силы. И тот факт, что в монографии освещена прежде всего позиция "обиженных", ограничивает наше представление о сути борьбы в сфере политической цензуры. Сказать, например, о Жданове как о реакционере, либо о Герасимове как консерваторе, промолчать о Бондареве, Распутине, Кожинове, Палиевском, Семанове, Любомудрове, Шевцове и др. сугубо яростных противниках "обиженных" - значит, вольно или невольно, односторонне осветить проблемы, поставленные в книге.