Русский Журнал / Круг чтения / Книга на завтра
www.russ.ru/krug/kniga/20030114.html

Описания для мужей и любовников
Кирилл Медведев. Вторжение: Стихи и тексты. - М.: АРГО-РИСК; Тверь: Колонна, 2002.- 160 с. ISBN 5-94128-067-X. Тираж 300 экз.

Александр Уланов

Дата публикации:  14 Января 2003

"я обратил внимание,\\ что очень многих женщин\\ совершенно не устраивает интеллектуальный уровень\\ их мужей и любовников". Мужья и любовники решили не повышать интеллектуальный уровень, так как это сложно и неизвестно еще чем кончится, а оставить его как есть, но объявить достаточно высоким.

Есть обаятельные люди, с которыми можно долго "общаться", а потом еще дольше вспоминать: вроде интересно было, но что же этот человек сказал? Собственно, ничего: демонстрировал свою обаятельность. "почему-то когда кто-нибудь один\\ рассказывает истории, то они кажутся\\ совершенно неинтересными,\\ а когда другие - например, Женя, - рассказывают\\ какие-то случаи, истории,\\ то они кажутся\\ очень интересными, и, что самое главное,\\ любая подробность таких историй\\ воспринимается фактически как откровение..." Текст, смыслы в котором лишены даже попытки концентрации, сулит приятную расслабленность при восприятии.

Притом что персонаж Медведева что-то видит. Например, музыку специально для одиноких в городе, музыку "полета в сумерках между засыпающих многоэтажек". Иллюзию возможности, творимую, например, из взгляда на пальто девушки в метро. Но это очень разбавлено обычным повествованием. Мир одинокого человека - "святилище простых удовольствий" - включить телевизор, спокойно почитать или поесть (оно так, но есть и другие одиночества - собирающие и рождающие, вариант Рильке, например). "Никто не научит нас одиночеству" - но одиночество человек выбирает и учит сам.

Кирилл Медведев
Кирилл Медведев. Фото Елены Калашниковой
Персонаж Медведева нормален. Нормальному человеку свойственно порой ненавидеть себя ("иногда мне кажется\\ что я ненавижу\\ всю эту новую реальность\\ все это новое поколение\\ этих детей перестройки\\ я ненавижу их за то\\ что они все одинаковые"), но долго это не продолжается, новая жизнь с понедельника не начнется. И, замотанный городской жизнью, нормальный человек продолжает ненавидеть тех, о кого трется, - то есть почти всех, - и с равной верой и сомнением относится к "научным" прогнозам и к сглазу. И мечтает об уникальности, чтобы не потеряться в толпе, хотя бы за счет голоса, в данном случае - звучания стихов. "вы слышите,\\ как я их читаю? когда вы их читаете, вы должны слышать,\\ как я их читаю". Этой жаждой уникальности живет и мода, продавая то, что купить нельзя. "посмеяться над этим уродливым самодовольным\\ миром\\ без божества\\ посмотреть до чего довел его научный прогресс\\ свобода\\ релятивизм и позитивизм". Повздыхать, а потом вновь слиться с этим миром, не делая ни малейшей попытки выйти из плоскости стандарта. (Поэзия - не только она, но и она тоже - именно дает эту возможность. Но - другая поэзия.)

Способен ли отвечать за себя человек, до сих пор считающий, что ему кто-то что-то должен? "у меня такое ощущение,\\ что мне в последнее время\\ кто-то чего-то\\ недодает". Пребывающий в подростковой разочарованности: "Добра уже нет. Было ли оно вообще, я не знаю. Думаю, да, но сейчас существует либо зло, либо апатия". За "нет в жизни счастья" вполне естественно следует мифологема золотого века. "Я хочу забыть все, что говорилось до меня, и я действительно это забываю". Ну да, не в состоянии освоить что-либо, человек обычно вытесняет это из сознания. Это компиляция примеров по психологии?

И реакция на террористический акт - хаос в голове. Страх - а вдруг и здесь? Жалость к погибшим. Недоумение перед "сторонником общечеловеческих и либеральных ценностей, который говорил, что всех арабов нужно забросать бомбами". Злорадство: "Америка обосралась со своей политкорректностью... Америка обосралась со своей терпимостью и гуманизмом". Страх от растущего кома информации, с которой человек, неспособный к самостоятельному мышлению, не в состоянии справиться. И самозащита от всего - глушение эмоций. "Мне наплевать на то, что произошло 11 сентября в Нью-Йорке. Мне нет дела до этих семи тысяч человек, я их не знаю". Хорошо для учебника по психологии массы, но для поэтической книги - ? А подростковая любовь к энергии любого рода может дорого обойтись. "И разве мы не достойны того, чтобы нас всех очень хорошо встряхнуло?" - может быть, и достойны, но если опять рассуждать в категориях "всех" и не интересоваться способом встряски, то выйдет нормальное мировоззрение дореволюционного интеллигента, мечтающего о грядущих гуннах. Неужели от предыдущих уже в себя пришли? Кажется, для Медведева этот тип сознания до сих пор актуален. Вряд ли он всерьез говорит о себе как о поэте-профессионале, но это уже не смешная шутка, так как само понятие поэта-профессионала после того, как СССР приказал долго жить, осталось только в заповедниках вроде Литинститута.

Медведев стремится меняться, включать более широкий контекст, его тексты "Порнография" и "Дневник Есина" - коллажи из собственных фрагментов, журнальных статей и интервью, дневника ректора Литинститута, Розанова, Чорана, Леонида Губанова и так далее. Но это такое же механическое суммирование опыта, теперь не увиденного, а прочитанного. Слова Медведева часто отличаются от слов Есина только знаком (Есину нравится Белов, персонажу Медведева Шукшин). А иногда вовсе не отличаются: "А в жизни иначе - познакомишься с кем-нибудь, пообщаешься немного, и все одно - убожество, задавленность, комплексы, комплексы, комплексы, доброта. Хорошо если доброта". Кому принадлежит общее место? И есть большое различие между открывающей игрой смыслов в эссеистике (если для этой игры нужен коллаж, почему бы и нет?) и мнениями, которые опять-таки есть у каждого. Есин тоже не чужд наблюдений о том, как "Зыкина пела о Боге и Божественном с той же пафосной задушевностью, как раньше пела о Ленине и компартии".

"То, что я делаю, - ...попытка ощутить кристальную, беспримесную реальность, ощутить, допустим, воздух как воздух, стол как стол, лес как лес и тому подобное, войти в физический, вещный мир, ничего не оставив за его пределами". Давно уже Ролан Барт объяснил, что так воспроизводится не реальность, а набор расхожих клишированных представлений о ней, а концептуализм занялся исследованием клише и игрой с ними. И Медведев - отчасти продолжатель концептуализма. Но слушатели, слушатели, мужья и любовники (а также жены и любовницы), которым эти общие места возвращают чуть подогретую именем поэзии их собственную жизнь? С их помощью - и не без содействия автора - эти тексты переходят скорее в область эстрады. Ведь принадлежность произведения к массовой культуре определяется не количеством поклонников (у "Одиссеи" все-таки больше читателей, чем у иного женского романа), а способом воздействия. "Я всегда чувствовал себя чужим среди своего поколения", - нет, со своим поколением Медведев связан крепко, там каждый ощущает себя чужим, продолжая, однако, жить, как все, как Медведев описывает. Но как надоели все эти определения относительно коллектива, эпохи и так далее... "Ленин это орущая пустота нашего языка". Пустота, однако, в некоторый момент весьма популярная, отвечавшая читательским ожиданиям. Не таковы ли и тексты Медведева?

Медведев говорит, что его стихи - "тест на способность\\ СПОСОБНОСТЬ\\ видеть и принимать себя\\ таким, как ты есть:\\ убогим, некрасивым, бездарным,\\ тщеславным, бессердечным,\\ висящим вниз головой над пропастью\\ над какой-то зловонной бездной". Тест на отсутствие иллюзий. Это так - в честности и жесткости стихам Медведева не откажешь. Но если иллюзий уже немного? Или они сложнее обычных? Свои тексты Медведев хотел бы определить как "мучительную, на грани срыва, работу в условиях абсолютной свободы высказывания". Ну да, муки творчества, как же без них профессиональному поэту. Но свободы тут столько же, сколько у молекулы в броуновском движении, которую другие молекулы - ближайшие непосредственно воспринимаемые события - толкают то туда, то сюда.

Для Медведева в ряду отжившего для искусства - "любая недоговоренность, любая артистическая поза". Но это совсем разные вещи. Поза действительно отжила, да только Медведев часто в нее сам встает, пусть и с иронической усмешкой ("Я ощущал борьбу высших сил, борьбу каких-то высших сил, желавших низвести меня с силами, наоборот, желавшими меня возвысить"). А недоговоренность, свобода движения внутри текста, - скорее будущее искусства, чем прошлое.

"я думаю, что висящему над зловонной бездной - \\а таких большинство -\\ вряд ли требуются\\ какие-либо глубинные смыслы". Не слышали почитатели Медведева притчи о человеке, повисшем на корешке, перегрызаемом мышью, над пропастью с тигром, и наслаждающимся при этом вкусом растущих на обрыве ягод. Над бездной мы висим все и всегда - так и что из того?