Феномен глянцевого журнала давно перестал быть у нас феноменом, глянцевый журнал стал повседневностью. Его сглотнули как неизбежность, и те, кто поначалу припечатывал глянец за пустоту и бездуховность непечатным словом, давно уже не брезгует полистать, а то и полюбоваться собственным сочинением на его гладких поблескивающих страничках. Ну, а что собственно плохого в качественной полиграфии? Что зазорного в просвещении респектабельной, но часто не слишком образованной аудитории глянца? Ну, появится на другой странице после статьи о берлинской выставке Малевича, например, фотография какой-нибудь полуобнаженной дамы и рассказ о спецуслугах ночного VIP-клуба, и правильно - человек одарен не только душой, но и, простите, телом. А в общем, мы совсем и не о журналах. Мы о книгах.

Рядом с ядовитого цвета глянцеватой порослью журналов появилась новая грядка, новая, скажем смелей, культура - глянцевая книга. Их становится все больше - красивых, дорогих, пустых. Лучший подарок к Новому году! Да и к 8-му марта сойдет! На полке будет смотреться эффектно, как красочное пятно. И гостям можно показать, пусть полистают, потягивая из трубочки что-нибудь замысловатое, заодно и полюбуются на картинки. Когда-то для этой цели использовались художественные альбомы, теперь... "В раю мы будем в мяч играть", "литературная антология тенниса", тоже книжка для этой цели вполне пригодная.

Впрочем, при первом взгляде на книгу никаких крамольных мыслей про гостей и трубочки не возникает. Берешь эту прекрасно изданную антологию в руки, начинаешь просматривать, и вокруг словно бы становится светлей, солнечней, по карнизу стучит капель, кажется, глянешь в окно, а там - лето 1912, положим, года, изумрудные корты, стройные девушки в белых платьях, прыгучие юноши в светлых брюках, смеются, вскрикивают, бьют по мячу - и в самом деле рай (название сборника - строчка из "Университетской поэмы" В.Набокова). Словом, великолепное оформление книги, прекрасно подобранные репродукции картин, картинок и карикатур на теннисные темы, создают атмосферу - легкую, немного нереальную, теннис предстает здесь чудной, волшебной игрой. Неслучайно немецкая открытка начала ХХ века изображает двух ангелов, играющих в теннис, правда вместо мячиков - у них красные сердечки.

Но вот дальше, к сожалению, начинаются тексты. Сборник открывается отрывками из Шекспира, в "Генрихе V" и "Генрихе VШ" упоминается игра в теннис. Собственно о теннисе, его природе, его красоте (то есть о том, что как будто и призвана раскрыть нам теннисная антология) у Шекспира ни слова - зато классик. Освятил, благословил теннисную тему в литературе. Так когда-то выискивали у классиков иного толка намек на нужную тему, чтобы доказать этой самой темы сугубую актуальность...

Вслед за Шекспиром на теннисном корте отметились поэты эпохи барокко, которые и разработали две основные теннисные метафоры, на сегодняшний взгляд достаточно предсказуемые. Во-первых, игра на корте уподобляется жизни человеческой, человек - мяч в руках Божиих: "Когда же Бог, сидящих в небесах, бросает на землю, в прах, / То слабый человек как мяч в его руках..." (Генри Пичем). Во-вторых, теннисная игра - маска любовной игры, или же наоборот, как в шуточном стихотворении французского поэта Теофиля Вье.

Когда вы ее поцелуете, счет будет пятнадцать,
Когда груди коснетесь, станет тридцать,
Когда вы доберетесь до пятки -
вырастет до сорока пяти.

Игриво, конечно, но вот язык больно уж деревянный. И чем дальше читаешь опубликованных в антологии барочных, а потом и более поздник поэтов, тем заметней удивительная закономерность: все иностранцы как один писали о теннисе бездарно. Кроме нашего Мандельштама и Набокова. Только у них получилось воспеть теннис гибко, упруго, остроумно. Тут-то и приходит разгадка - переводы! Ученические, вялые, косноязычные переводы на русский, больше напоминающие неуклюжие подстрочники. Составитель антологии В.Шестаков, автор книг по истории тенниса, а к тому же профессор и доктор философских наук, отчего-то (то есть, увы, понятно, отчего) не сумел отказать себе в детском удовольствии напечатать собственные переводы поэтов и писателей, включенных им в сборник. При этом русские переводы здесь сопровождают неизменно английские подлинники, оставляя читателя в некотором недоумении - неужели голландский поэт Якоб Катс и француз Теофил Вье тоже писали по-английски?

С переводами и дальше продолжаются несуразности. У стихов параллельные английские тексты есть, а вот у прозы нет. Необъяснимая непоследовательность - уж если делать книгу двуязычной, а значит, доступной и для читателя, не читающего по-русски, зачем же лишать его, бедного, прозаической части? Уж не оттого ли, что эта прозаическая часть получилась еще слабее, чем поэтическая?

Отрывки из Томаса Манна и Набокова, блистательные, но слишком уж "обрывочные", вырванные из контекста, явно не лучший рассказ Ирвина Шоу, третьесортные рассказы американских авторов, юмореска Марины Филатовой с остротами типа "как хороши, как свежи будут ее ноги!". Разве что новелла С.Моэма "Факты жизни" выглядит и ярко, и адекватно замыслу сборника.

Несколько размывает общую безрадостность и документальная часть антологии - рассказ знаменитого российского теннисиста Шамиля Тарпищева об одном бесконечном изматывающем матче, в момент разбивающий все воздушно-радужные представления о теннисе, и еще - увлекательный исторический очерк составителя антологии о жизни изобретателя современного тенниса, сэра Уолтера Уингфилда.

Три-четыре удачных текста для обширной антологии - улов небогатый. Но это если относиться к сборнику как к полноценной книге, рассчитанной на прочтение. Глянцевые же журналы, глянцевые книги, как мы помним, предназначены для другого. Пролистывание, иллюзия приобщения к высокой культуре, род релаксации - не более. Книжка приятная во всех отношениях - в смысле: на взгляд и на ощупь - и стоп.

Поэтому самое подходящее место для прекрасно оформленной "литературной антологии тенниса", конечно же, не в библиотеке, не в удушливой тесноте на полке среди скучных книг без картинок, а - на газетном столике в спортивном клубе, на коленях у поджидающего своей очереди на корт теннисиста, на пляже. Впрочем, будь формат книги покрупнее (антология издана в восьмерку), она сгодилась бы и в качестве политического дара, избавив губернаторов от необходимости преподносить друг другу подарочные издания "Княжеской охоты на Руси". Все же теннис нашей политической элите намного ближе. Жаль, что эту блестящую возможность издатели антологии упустили.