Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Книга на завтра < Вы здесь
Младшие маги
Павел Хюлле, "Вайзер Давидек". Изд-во "Азбука-классика", СПб 2003. ISBN 5-352-00117-2. Перевод с польского В.Климовский.

Дата публикации:  21 Февраля 2003

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Старая фотография на обложке - или неожиданно молодое лицо? - аннотация говорит: "...за последние двадцать лет три романа..." - значит, лет сорока или даже больше. Чем для сорокалетнего человека, героя этого романа, сверстника автора, оказываются плавящиеся в раскаленной памяти место и время, где он же, одиннадцатилетний, плавится засушливым моровым летом в мелком леске под Гданьском, задыхаясь от вони гниющей рыбы в отравленной реке, от пыли, поднимаемой странным взрывами странного приятеля, от любви к грязной, волшебной, огромной жизни, судорожно трепещущей плавниками рядом с ним? Чем должна казаться ему история бесследного исчезновения среди бела дня такого же, как он, одиннадцатилетнего мальчика, смирявшего взглядом пантер и ломкими пальцами выстреливавшего буквы "US" на щеках картонного Гитлера? - Мифом.

Летние каникулы - три месяца одного лета - летняя жаркая вольница - сколько романов о десяти-, двенадцати-, шестнадцатилетних втиснуто в рамку горячего узкого разлома между круглогодичными буднями косной школьной скуки. Каникулы, с их свободой от нравоучений и уроков - идеальное время, когда автор может преподавать своим героям уроки вечных истин и вечных ценностей. Свобода, имеющая сладостное начало и предопределенный конец, чувство завершенности одного этапа и приближения следующего, вымечтанные, полные ожиданий месяцы, отравленные засухой и вонью, чайками, замертво падающими с неба от жары, замолчавшими полуживыми насекомыми, - все это превращается в прекрасный перегной, из которого растет миф, околдовавший компанию одиннадцатилетних мальчишек, загнанных испорченными засухой каникулами в плотное пространство маленького пригородного леса и большого загородного кладбища, где звонит в колокола и выкрикивает апокалиптические проповеди сбежавший из сумасшедшего дома "желтокрылый" псих в широкой тиковой рубашке, неуловимый "божий человек". Через двадцать или тридцать лет один из мальчиков пытается понять, что именно произошло тем летом, о котором остальные участники событий предпочитают не помнить? Что случилось с ними в зачумленном послевоенном Гданьске по вине - или благодаря - мальчику, у которого не было ни родителей, ни национальности, ни настоящего имени, - Вайзера Давидека? В плавно переплетенных, сливающихся линиях романа один и тот же человек трижды пытается понять, что происходило тем летом, когда Вайзер Давидек поработил его и его приятелей, а потом исчез, утянулся в сырую темноту короткого грязного туннеля и растворился в ней. Он впервые пытается понять это, будучи одиннадцатилетним участником событий, одним из тех, кто попал во блаженную власть хилого черноволосого подростка с блестящими глазами навыкате, из тех, кто как милости ожидал его приказаний, как откровения свыше принимал его странные и опасные уроки, всегда преподаваемые так, чтобы осесть в памяти черной блестящей пылью очередного взрыва, - пылью, которую не могут вымести ветры взросления. Он делает вторую попытку понять, что происходило и что произошло с Вайзером Давидеком, в первых числах сентября, когда вместе с остальными мальчишками водит за нос следователей и учителей, клянясь, что Вайзер и его верная подружка Элька погибли во время последнего учиненного ими же взрыва. Он пытается понять все это в третий раз уже тридцати- или больше -летним, но никто из его тогдашних друзей - ни выросший Шимек, ни погибший Петер, ни сбежавшая от своего прошлого в Германию Элька - не готовы говорить с ним о Вайзере Давидеке так, как он этого хочет. Все они не готовы жить мифом одиннадцатилетних, мифом, от которого в тот сентябрь они не отреклись под директорскими пытками, - "ощипывание гуся", "согревание лапки", "вытягивание хобота", - и только он один, выросший мальчик, незадачливый говорун, исписывает страницу за страницей, повторяя, что это не книга - это просто стопка листов, которые можно засунуть в щель между могильными плитами на большом загородном католическом кладбище под Гданьском - в щель между плитами на могиле Петера, получившего случайную пулю в лоб во время профсоюзной демонстрации. Петер не повзрослел и не забыл, Петер может объяснить что-нибудь про Вайзера Давидека, про то лето с гниющим рыбным супом, про сцену в подвале старого кирпичного завода, от которой у мальчишек волосы встали дыбом, - но даже Петер не хочет об этом говорить. Миф остается мифом, неразгаданным и нерушимым, остается таким, каким помнит его автор, прекрасным в своих ярких подробностях, логичным в своей абсурдности, первобытным в своей рациональности, - таким, каким положено быть мифу, которому не грозит развенчание.

Мифология нашего детства - бисквитная основа вязкого тяжелого пирога нашей личной мифологии в целом. Каждый год, отдаляющий нас от событий нашего прошлого, от нас самих - одиннадцатилетних, ненавидящих тех, кто рвется властвовать над нами, и боготворящих тех, кого мы сами выбираем властвовать над собой, - ложится на чудеса, виденные нами тогда, в лесу под Гданьском, на католическом кладбище, на оружейном складе, в подвале кирпичного завода, - твердой коркой белесоватого лака, так, что через двадцать лет можно разглядеть только общую канву происшествий да некоторые яркие пятна. Все, что мы полагаем своим прошлым, есть сборник залакированных картинок мифического содержания, слабых эрзацев давно ушедшей реальности. Попытка реставрации подлинных событий приводит только к тому, что картинка начинает стремительно идти трещинами, - и дух захватывает, как поймешь, что как поверил во что-нибудь, сидя с широко раскрытым в изумлении ртом перед трехцветным облаком взрывной пыли, грязной ладонью прикрывая сбитую коленку - так и продолжаешь верить по сей день, потому что руки не дошли задаться вопросом: полноте, да мог ли одиннадцатилетний Вайзер Давидек укрощать взглядом пантер в зоопарке, пулями, выпущенными из трофейного шмайсера, выбивать звезду Давида на картонном лице генерала Эйзенхауэра, левитировать под звуки Пановой свирели в подвале заброшенного завода, делать сальто, отдавая футбольный пас, знать о Третьем рейхе то, чего не мог знать тогда ни польский, ни даже немецкий историк? И дух захватывает, как поймешь, что надо ответить себе - умному, взрослому, трезвому, рациональному, умеющему отличить добро от зла и миф от реальности: "Да, Вайзер Давидек это мог". Вайзер Давидек мог все это, а может быть, и многое другое, Вайзер Давидек был хозяином наших душ, он не ходил в костел, не признавал учителей, не слушал сумасшедшего желтокрылого проповедника и не боялся предрекаемого им божьего гнева, - гнева, который в то лето, заполненное дохлой рыбой и высохшими полями, был, по мнению наших матерей, карой за грехи наши. Но Вайзер Давидек в то лето был хозяином наших душ и вовлекал нас в один грех за другим, - от алчности до гордыни, от лжи до чревоугодия, - так кем же он был? - не будем строить таких предположений, не будем оскорблять его величия такой простой догадкой. Важно другое: он был великим мифом нашего детства, мифом, какой есть у каждого мальчика и у каждой девочки одиннадцати, двадцати, тридцати, сорока лет. Мифом, которому каждый из нас с возрастом способен найти разумное объяснение, как это сделал Шимек; мифом, который мы можем забыть, потому что он не встраивается в трезвую картину нашего взрослого мира, - как это сделала Элька; мифом, который мы можем принять без объяснений, как это делает мертвый Петер, - но который мы можем все-таки попытаться разобрать на волокна, испытать на прочность, попробовать на зуб, - чтобы с ужасом убедиться в его несомненной подлинности, - и заново обрести утерянную в процессе взросления надежду на существование какого-нибудь Вайзера Давидека, какой-нибудь высшей силы и высшего разума, какого-нибудь конечного спасителя, способного снять с нас бремя взрослого человека, способного повести нас за собой и дать нам сладко сдаться и подчиниться. Подчиниться без стыда, но со сладостным ужасом слуги, с ужасом одиннадцатилетнего мальчика, смотрящего на цветное - синее, белое, красное - облако, повисшее над взрывной воронкой в летнем лесу под Гданьском.

Попытка вернуть себе эту слабую надежду, шаг за шагом восстанавливая чудо из собственного детства, и позволяет создать прекрасную книгу - нет, не книгу, стопку листов, засунутую в щель между могильными плитами с целью получить отпущение сомнений у того, кому уже не грозит слепота, вызванная белесым лаком взросления. В этой книге мистическая составляющая не будет делать текст назойливо-многозначительным, а строгая событийность сюжета не позволит читателю отклониться в область дешевых эзотерических спекуляций. Детство здесь предстанет цельным, искренним и полновесным, не испачканным традиционными литературными экзерсисами о робости перед грядущим и о зацикленности на простых отправлениях созревающего тела. Это будет яркий, плотный, кружевной роман о непоколебимости веры в многообразие и сложность божьего мира, где во веки и присно есть место и Господу, и Вайзеру Давидеку, Шимеку, и Петеру, и М-скому, и Эльке, и следователю полиции, и старому ксендзу с кислым дыханием, и нам, и безумному проповеднику с Гданьского кладбища, предрекающему чудо и застилающему расплавленное солнце золотым блеском своих шести крыл.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Петр Павлов, Г... Нашего В... или Лицо вавилонской национальности /20.02/
Спектр В. Face control. - М.: Ад Маргинем, 2002.
Роман Ганжа, Небо в алмазах /17.02/
Александр Долгин. Прагматика культуры. - М.: Фонд научных исследований "Прагматика культуры", 2002.
Михаил Эдельштейн, Королевство глиняных зеркал /13.02/
Рассадин С. Самоубийцы. Повесть о том, как мы жили и что читали. М.: Текст, 2002.
Константин Ерусалимский, Сконструированная история /12.02/
Уайт Х. Метаистория. Историческое воображение в Европе XIX века / Пер. с англ. под ред. Е.Г.Трубиной, В.В.Харитонова. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2002.
Григорий Заславский, Богема, которая раздражает /10.02/
Олег Аронсон. Богема: опыт сообщества. Наброски к философии асоциальности. - М.: Фонд научных исследований "Прагматика культуры", 2002.
предыдущая в начало следующая
Линор Горалик
Линор
ГОРАЛИК
linor@russ.ru
URL

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Книга на завтра' на Subscribe.ru