Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Книга на завтра < Вы здесь
Abendlandes: Сумеречная зона
Ларри Вульф. Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения / Пер. с англ. И.Федюкина. - М.: Новое литературное обозрение, 2003. - 549 с., ил. - (Historia Rossica). Тираж 3000. Формат 60х90/16. ISBN 5-86793-197-8

Дата публикации:  3 Марта 2003

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Центральный тезис книги Ларри Вульфа (Larry Wolff) "Inventing Eastern Europe" (Stanford University Press, 1994) представлен уже в названии. "Восточная Европа" была изобретена Европой Западной в XVIII веке. Для европейцев эпохи Ренессанса континент подразделялся на две основные части - варварский Север и цивилизованный Юг. Это разделение, унаследованное из классической античности, дожило до эпохи Просвещения. К этому времени культурные и финансовые центры Европы переместились из Рима, Флоренции и Венеции в более динамичные Париж, Лондон и Амстердам. Именно из Парижа Вольтер впервые увидел Европу в новой перспективе, протянувшуюся не с юга на север, а с запада на восток. Вульф ссылается на работу Эдварда Саида "Ориентализм" (1979), в которой Восток представлен как культурно-географическая конструкция, построенная Западом для выражения идеи абсолютной чуждости. Противопоставляя себя Востоку, Запад обрел "стройную форму и смысл, независимый от христианской религии" (с. 39). В этой конструкции Восточная Европа стала выполнять функцию буфера, промежуточной культурной зоны, пространства неопределенности и категориальной незавершенности. "Философская география" XVIII века, рожденная в лоне ровного света, четких линий и устойчивых иерархий, в средоточии реального, нуждалась в ирреальном дополнении, в пространственной локализации собственного воображаемого, неизбежно вытесняемого за пределы разума и культуры. Восточная Европа была нужна Западной именно как вымысел, утопия, фантазматическое пространство игры и карнавала, театральная сцена, место приложения эстетического суждения. ("Суждение именно потому и называется эстетическим, что его определяющим основанием служит не понятие, а чувство (внутреннее чувство) <...> гармонии в игре душевных сил, поскольку она [гармония] может только ощущаться". Кант. Критика способности суждения. М.: Искусство, 1994. С. 97.) Поскольку сопротивляющаяся предметность, которая могла бы быть охвачена понятием, была полностью исключена из восточно-европейского дискурса, этот последний заведомо являлся и до сих пор является дискурсом обладания и господства. Так, европейцы последних трех веков, признающие юных россиянок настоящими красавицами, рассматривают их с точки зрения возможности наконец-то осуществить свои запретные желания. Если скучная, прозаичная француженка дана французу в понятии, то соблазнительная и доступная москвичка представляется тому же французу в эстетическом суждении, которое "не дает никакого (даже смутного) познания объекта <...> соотносит представление, посредством которого дан объект, только с субъектом и позволяет обнаружить не свойства предмета, а лишь целесообразную форму определения занимающихся этим предметом способностей представления" (Кант, там же). Иными словами, "красота" - не собственное свойство москвичек, но просто другое название для фантазматической активности иностранного гостя, которая способна реализоваться как в амурных подвигах, так и в подвигах ратных: "философская география прокладывает дорогу военным картографам" (с. 41). А также косвенным образом выражаться посредством таких аналитических парных категорий, как "ядро vs. периферия" или "развитие vs. отсталость", которые не только до сих пор организуют восприятие стран "Восточной Европы", но давно и успешно прилагаются к самым разным странам и регионам мира.

Книга разбита на главы в соответствии с перечнем актов, кои позволительно совершать с Восточной Европой: ее можно открывать, воображать, наносить на карту, населять самыми фантастическими народами, к ней можно обращаться, ею можно, наконец, обладать. Путешественники XVIII века имели возможность каждый раз заново открывать этот регион мира именно в силу того, что он не подлежал обобщению посредством системы понятий и требовал от очередного первооткрывателя индивидуального усилия для осуществления глубокого проникновения. Непознаваемость региона методами традиционной логики требовала для его описания языка противоречий и парадоксов. Тут все перевернуто с ног на голову, тут царит дикая смесь эпох, стилей и ландшафтов. Так, "ни один иностранец, посетивший [Санкт-Петербург] в XVIII веке, не мог взглянуть на [город], не увидев этих давно исчезнувших болот и даже не услышав их запаха" (с. 59). Фантастические, невероятные сочетания, причудливые и беспорядочные смешения разнородных элементов не дают совершить акт номинации, закрепивший бы границы раз и навсегда. Только опытный взор путешественника, способный увидеть сущность за внешними формами, позволяет совершить редукцию: поверхностная "цивильность" оказывается всего лишь имитацией, за фасадом европейского костюма прячется "древний московит", если не "скиф". Сущность обнаруживается в неприметных для самого имитатора знаках, которые легко может прочитать посторонний наблюдатель. Например, всем полякам и соседним с ними народам присущ "польский колтун" (Plica Polonica), болезнь, указывающая на варварство, невежество и отсталость (см. с. 70-71). Другая общая черта - рабство. В истории Казановы русское рабство играет роль переключателя, меняющего сексуальную ориентацию героя с познавательной (соблазнять и добиваться) на эстетическую. Рабство делает ненужным выстраивание сложного отношения к внешнему предмету, поскольку у предмета этого, тринадцатилетней девочки, купленной за сто рублей, отсутствует глубина и плотность. Плотный предмет таков, что некоторые и вполне определенные действия исследователя позволяют проникнуть в самую его сердцевину, а некоторые бьют мимо цели. С рабыней же можно делать все что угодно, тут открывается невероятный простор для свободной игры способностей. И здесь женские вторичные половые признаки будут лишь помехой: чтобы круг возможностей был шире, половая принадлежность купленного тела должна быть как можно более неопределенной. Характерно, что именно в России Казанова переживает необычный для него гомосексуальный эпизод. Далее, в "Истории Жюльетты" де Сада Россия изображается собственно страной содомии, групповых изнасилований, изощренных оргий, самобичевания и каннибализма.

Эстетическое отношение просвещенного англичанина или француза к Восточной Европе - это империалистическое по сути отношение. Воображаемые групповые оргии с участием сибирских медведей мало чем отличаются от воображаемых английских поселений в Крыму или воображаемых швейцарских часовых заводов в низовьях Волги. Грандиозным империалистическим спектаклем для иностранных гостей было "восточное" путешествие просвещенной немки Екатерины Великой в Крым в 1787 году, украшенное потемкинскими деревнями и прочими иллюзиями дикости и цивилизации. "Все путешественники XVIII века молчаливо разделяли представление о цивилизации как о некой силе, которой предстоит завоевать Восточную Европу, но именно крымский вояж Екатерины был следующим логическим шагом, сосредоточив внимание на образе цивилизации как художественной силы, медленном накоплении живописных деталей. Хотя Потемкин мог, конечно, лишь символически приукрасить безбрежность степей, путешественники высоко оценили присутствие татарских кочевников с их верблюдами и шатрами, привносивших "немного жизни в этот однообразный пейзаж". Он еще более развлек гостей Екатерины, "заставив появиться" пятьдесят казачьих эскадронов: "Их живописные азиатские костюмы, живость их маневров, резвость их коней, их скачки наперегонки, их клики, их пики заставляли мгновенно забыть о существовании степей". Эта сценическая, хореографическая дикость, эта роскошная опера отсталости была первой, декоративной, ступенью на пути к цивилизации" (с. 209). Сценография Потемкина, позволившая иностранцам вообразить себя почти в Азии, прекрасно перекликается с западноевропейской картографией XVIII века, подчеркивавшей неопределенность и расплывчатость границы между Европой и Азией. Эта географическая стратегия прекрасно иллюстрируется статьей Луи де Жакура о Венгрии в восьмом томе "Энциклопедии" (1765). Венгрия описана там как обширная область в Азии и в Европе...

Одним из главных изобретателей Восточной Европы был Вольтер. Еще в "Истории Карла XII" (1731) этот "философический Кортес" (с. 151) описал Польшу, Россию, Украину и Крым как нечто концептуально единое. 30 лет спустя в панегирической двухтомной истории Петра Вольтер признает просвещенный абсолютизм и ускоренный прогресс универсальным средством для преодоления варварства. Наконец, в переписке с Екатериной Вольтер дает волю своим самым сокровенным фантазиям, представляя себя, к примеру, императором Иосифом II, покоряющим Боснию и Сербию и приглашающим Екатерину на ужин в Софию, "после чего мы все разделим между собой". Вольтер полагает, что кто угодно может стать русским по собственному желанию. Россия - пространство чистой потенции, преобразуемое усилием воли, пространство ничем не ограниченных трансформаций и пересаживаний на новую почву, гладкая и податливая бумага, которая не представляет препятствий воображению и стерпит все. Утопия практического применения философии при помощи самодержавной власти хорошо иллюстрируется примером Дидро, который в отличие от Вольтера был в России и беседовал с Екатериной. Но, подобно Вольтеру, Дидро, "даже находясь в Санкт-Петербурге, даже хватая Екатерину за руку, не смог сбросить оковы своего неистощимого воображения, дававшего простор его фантазии, но преграждавшего непосредственный доступ к императрице. Занавес, протянутый между Западной Европой и Европой Восточной, разделял Философию и Власть подобно барьеру, так что Дидро проехал половину земного диаметра, чтобы поговорить с самим собой" (с. 333). Дидро заявлял, что на русской границе он обзавелся новой, русской, душой. Для Дидро, как и для Вольтера, превращение в русского достигалось с помощью воображения. Тот же Дидро позже утверждал, что стать французом, цивилизованном человеком, можно лишь благодаря дисциплине.

Идеологической лабораторией (в которой изучались "возможности для теоретических манипуляций в гипотетическом пространстве", с. 352) Руссо была Польша. В "Соображениях об образе правления в Польше", написанных в форме обращения к полякам, интеллектуальная пропасть, разделявшая автора и его предмет, изображалась как эпистолярное пространство, разделяющее две Европы. Поскольку в Польше нет ни порядка ни дисциплины, то поляки смогут выжить только в том случае, если внимут его, Руссо, эпистолярному призыву и учредят Республику в своих сердцах. Руссо становится гарантом свободы, диктуя ее новое понимание. "Это был также революционный момент в интеллектуальной истории, поскольку именно в этих фразах Руссо сформулировал идеологию современного национализма" (с. 356). Философ играет роль консультанта по вопросам целенаправленной культивации национальной самобытности и сотворения национального характера, - посредством создания национальной системы образования. Если в картографических фантазиях Вольтера Польше не оставалось места, то для Руссо национальная идентичность определяется менее всего надписью на карте.

В последних главах Восточная Европа анализируется как собственный объект выросших из древней истории этнографии, фольклористики и антропологии, - объект снисходительного и покровительственного отношения. В Заключении Ларри Вульф подчеркивает, что в конструирование Восточной Европы вкладывали столько интеллектуальной энергии потому, что дополняющая ее конструкция, Западная Европа, была весьма неустойчивой. "Просвещение позволяло разногласиям и противопоставлениям вторгаться в конструируемую концепцию Восточной Европы и даже настаивало на том, что парадоксальность и была ее центральной чертой; однако откровенная неустойчивость объекта данного дискурса была лишь призвана скрыть неистребимую неустойчивость субъекта, вовлеченного в другой, столь же неотложный проект - изобретение Западной Европы. <...> К концу XVIII столетия две части Европы столкнулись лицом к лицу в сознании Просвещения и на создаваемой им карте; географические данные были расположены в соответствии с философскими приоритетами, а философские вопросы задавались в рамках географических изысканий" (с. 523) Философско-картографические манипуляции достигли наивысшего выражения в Версальском мире. Но и события последних лет свидетельствуют о влиятельности философем 250-летней давности. Так, в 1991 году "New York Times" писала, что русские наконец-то осознали необходимость цивилизовать свою страну. Контрстратегии "восточноевропейских" интеллектуалов - тема отдельного исследования. Вульф приводит лишь один пример - эпилог к "Войне и миру", в котором Лев Толстой превращает Восток и Запад в восток и запад, два направления, в которых двигались огромные массы людей в начале XIX века. Впрочем, Вульф предупреждает, что поскольку не Россия поместила себя вне Европы, то она не может исключительно по собственной воле изменить свой философско-географический статус. Разве что вместо без конца воспроизводимой мантры "мы европейцы" раз и навсегда решительно заявить: "мы - китайцы". Предпочесть, значит, свет с Востока, который не только светит, но и греет, холодному и враждебному естественному свету разума. И наконец-то цивилизовать неухоженный и дикий сумеречный край, край заходящего солнца.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Анастасия Отрощенко, Не верю /28.02/
Татьяна Щербина. Лазурная скрижаль - М.: ОГИ, 2003.
Александр Уланов, Ненависть и усталость /27.02/
Эдуард Перруа. Столетняя война. СПб.: Евразия, 2002.
Линор Горалик, Младшие маги /21.02/
Павел Хюлле, "Вайзер Давидек" / Перевод с польского В.Климовский. Изд-во "Азбука-классика", СПб 2003.
Петр Павлов, Г... Нашего В... или Лицо вавилонской национальности /20.02/
Спектр В. Face control. - М.: Ад Маргинем, 2002.
Роман Ганжа, Небо в алмазах /17.02/
Александр Долгин. Прагматика культуры. - М.: Фонд научных исследований "Прагматика культуры", 2002.
предыдущая в начало следующая
Роман Ганжа
Роман
ГАНЖА
ganzha@russ.ru

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Книга на завтра' на Subscribe.ru