Это редкая книга. Ее уникальность даже не в мизерном тираже - 3000 экземпляров, сколько в ведомственном характере печатания - как бы "для своих". Причем - печатания каким-то подозрительным "Консалтбанкиром" - издательством, которое, судя по названию, никогда не занималось столь странным делом, как тиражирование мемуаров шпионов.

Тут, по всей видимости, какая-то тайна. Ее разгадка, скорее всего, кроется в том, что Внешэкономбанк, "осуществивший поддержку" издания (о чем свидетельствует надпись на титульном листе), на самом деле, не столько та организация, которая взяла на себя спонсорство книги, сколько в реальности крыша все той же имеющей многие маски "конторы". В данном случае озабоченной не редактированием, а ограничиванием излишних откровений бывшего сотрудника ГРУ. Их там, в общем, почти не осталось.

И, тем не менее, воспоминания Леонида Дубоносова "Нелегал за океаном" - труд, достойный внимания самого взыскательного читателя. Если, конечно, он когда-нибудь и где-нибудь нарвется на эту книгу. Ее достоинство уже в том, что она написана... антропологом. Скажете, парадокс? Ни в коей мере. Ведь чем, по сути, является работа нелегала? Профессиональным вживанием в незнакомую среду до полного растворения в последней. Или (по-другому сказать) изучением социального объекта методом заимствования его базисных черт. Что, на самом деле, - мечта настоящего исследователя. Нечего и говорить, что шпионы - идеальные и антропологи и социологи.

Впрочем, откровениями рыцарей плаща и кинжала нашего читателя в последнее время не удивишь. На фоне все того же Суворова (Резуна) рядовому отечественному шпиону достаточно трудно выбиться в успешные писатели. Во всяком случае, перебежчик читателю априорно интересней, поскольку в предательстве есть драма, а "наш" находится под гнетом извечных идеологических табу.

Или, вернее, той особой компьютерной программы, записанной прямо в мозг и не позволяющей чрезмерно слиться с объектом разведки. Долгие годы разведчика готовили искренне воспевать ценности зарубежные, но при этом все равно закладывали в подсознание, что он должен иметь в виду какие-то туманные ценности отечественные. Что таило в себе постоянный источник либо шизофрении, либо какой-то формы фашизма. В силу этого "наши" мемуары, даже на таком выигрышном материале, как бондиана, бывают невыразимо скучны. Извечный философский вопрос, неизменно возникающий, как проходящий вторым планом призрак отца Гамлета, - какого лешего они хранили верность стране, которая сама себе не собиралась хранить верность? - обычно виснет в воздухе и, как тот же призрак, растворяется поутру. От стандартного политкорректного ответа - нас вел патриотизм, и над Бродвеем нам светила звезда веры в идеалы государства (которое в двадцатом веке по факту сначала истребляла своих граждан, а потом стало машинкой по перекачиванию ресурсов туда же, в сторону Бродвея) - веет либо непроходимой тупостью, либо очередным вешанием лапши на уши. И в то же время надо понимать, что истинный шпион не имеет права быть настолько тупым. Иначе его бы давно раскрыли. А "лапша на уши" никак не годится в качестве литературы.

Конечно, Дубоносов (он же Норрис, он же Дин Симпсон) тоже не дает нам иного ответа, но, чем подкупает, и тупого тоже не дает.

"Меня нередко спрашивают: прожив 25 лет за границей, из них почти 10 лет нелегалом, вжившись в обстановку, легализовавшись там до такой степени, что даже получил местный паспорт, почему я там не остался?.. Что касается меня, то я даже не задумывался о такой возможности и ее последствиях. Голова была занята ежедневными, в основном, мелочными проблемами. Я жил сегодняшним днем, не особенно задумываясь о дне завтрашнем, зная, что когда нужно будет возвращаться, мне дадут знать. Действительно, нелегальная работа бросает разведчика в совершенно новый мир, с новыми знакомыми, привычками, обычаями. Это новая жизнь, которую надо познать с несвойственной человеку в нормальных условиях скоростью, уместив в первый год - десять, в следующие два - двадцать, а в пять - всю жизнь. Этот динамический вызов мобилизует человека так, как никакая другая профессия, потому что в обычной жизни человеку не дано прожить две. И это очень интересно".

***

Впрочем (хотя все это, безусловно, тоже интересно), книга Дубоносова не столько приключение - с уходами от американской и японской контрразведок, - сколько серия умозрительных фотографий заснеженной, или вернее, уже закрытой пеплом, как Помпея, цивилизации. Америки и Японии - шестидесятых. России - тридцатых, сороковых, пятидесятых. Цивилизации, которую мы особенно не знали и не понимали - даже тогда, когда она была якобы солнечной, как ВДНХ, и еще не покрытой пеплом. Ибо, даже нераспавшимся, СССР, тем не менее, все равно всегда был каким-то слоистым, а жизнь в глубинных слоях сильно отличалась от той, что от поверхности.

Любопытно, что заинтересовавшиеся книгой американские издатели попросили сократить "детство". Однако для российского читателя и эта часть может быть не менее ценна - как архивная фотография времени. Происхождением типичный коммунистический аристократ, Леонид Дубоносов (он же Васильев, он же впоследствии Норрис, он же впоследствии Стимпсон) никогда не был воякой - его личные воспоминания глубоко социологичны. Ведь отец был крупным советским чиновником, занимавшим директорские посты в советских банках и страховых кампаниях - в Китае, Германии, Англии. Детство автора было детством представителя той среды, которая для всего остального советского человечества тоже была сродни Марсу. Впрочем, таким же Марсом, как и проклинаемый идеологами Запад.

С одной стороны, и в легальной жизни для семьи Дубоносовых никогда не существовало границ и классовых условностей. Леонид учился в шанхайской школе, где заложил основы хорошего английского языка. Позже он углубил эти знания в специализированной школе, специально учрежденной для приезжавших в 20-30-х годах в Россию иностранных специалистов и детей партийных бонз. Когда все советские люди выкрикивали лозунги на первомайской демонстрации, семья Дубоносовых как бы продолжала жить в своей персональной загранице. В Лондоне у них был отдельных коттедж, и на работу отца возил дорогой лимузин. Так было и в Шанхае. Но вот, с другой стороны, возвращаясь в Москву, они умудрялись по-прежнему обретаться в коммунальной квартире на восемь семей. Каким-то загадочным образом то, что называлось коммунистической номенклатурой, даже для Дубоносовых было масонской ложей. Они никогда не отоваривались в закрытой секции ГУМа. Мать толкала отца пойти попросить улучшения жилищных условий, но, возвращаясь, отец объяснял: "Понимаешь, мне говорят, что у нас есть сотрудники, у которых дома вода течет со стен. Надо подождать..."

"У меня в те годы была первая любовь - Маша Коган, - пишет сын Леонид. - Хотя ее отца - сотрудника НКВД высокого ранга - арестовали, Маша оставалась в нашем классе на равных с другими. Мы продолжали ребячьими стайками гулять по улице Горького, ездили на Петровку, 26, на каток Динамо, ходили друг к другу на шумные дни рождения. Я бесконечно благодарен моей маме, которая, работая на скромной должности машинистки НКВД и зная о моем увлечении, лишь однажды спросила, знаю ли я, что ее папу арестовали? И после того как я ответил утвердительно, мама никогда не возвращалась к этой теме и ничем не выдавала своего беспокойства или возможного осуждения моего выбора".

Знание подлинных (антропологических) характеристик кукольного театра Совдепа обескураживает. В этом "Нелегал" определенно напоминает книги Ле Карре, шпион которого, возвращаясь с холода, всегда бывал предан сам - не столько даже Системой, сколько собственными иллюзиями. Много лет спустя нелегал Дубоносов, оставивший в США и собственную риэлтерскую фирму, и репутацию преуспевающего фотографа, продающего фотографии ведущим иллюстрированным журналам, и счет в банке, возвращался в Россию. Дым отечества, как водится, был сладок. Сосед по купе, майор Западной группы войск, подозрительно косился на улыбчивого иностранца с несвойственным русскому загаром и успокоился только тогда, когда за "иностранцем" к вагону подкатился военный джип. Майор не знал, что в кармане у "иностранца" оставалось триста долларов, которые по приезде он, конечно, сдаст в бухгалтерию. В отличие от легалов, нелегал не имел право на "чеки", а всю зарплату совслужащего давно выбрала жена.

Вернувшемуся с холода шпиону партия сказала спасибо. Такая жизнь. Если бы можно было вставлять в текст звуковой комментарий, в этом месте я бы вставил щелчок затвора фотоаппарата.

***

Но Дубоносову определенно повезло. В те далекие времена, когда западный мир и советский Восток ощетинивались друг на друга всеми мыслимыми и немыслимыми видами вооружения, все его "шпионство" парадоксальным образом уместилось в постоянное и все более изощренное внедрение во "вражеский" лагерь. В Европе он носил маску француза, в Америке - американца, канадца. А конечной целью была Япония - на случай химерической Третьей мировой войны.

Улыбчивый американец, он быстро заводил друзей. Старался не попадаться на глаза контрразведке, налоговой полиции, соотечественникам, однокашникам института внешней торговли (ИВТ), коллегам по разведке, которые работали так топорно, что запросто могли провалить. Достоинства обучения в ГРУ явно преувеличивались пропагандой - от последних за версту разило, что они шпионы. Так один "коллега" должен был осесть во Франции, вспоминает Дубоносов, которую он, однако, ошибочно идентифицировал на транзитной остановке по надписи "Air France". В результате оказался совсем в другой стране и несколько месяцев добирался до контрольной точки на перекладных. Страшные люди.

Обычная жизнь гражданина Запада и для классного профессионала таила в себя невообразимые опасности. Начнем с того, что, экипируя нелегала, ГРУ выдавало ему со склада то абсолютно неношеную одежду, то какую-то "лежалую" сыроватую валюту - первый же бармен, пробуя ее пальцами на ощупь, не мог скрыть удивления. От всех этих "подарков" ГРУ нужно было спешно избавляться. Много лет спустя, уже окончательно вернувшись, Леонид Андреевич продолжал безуспешно требовать от гэрэушного портного, чтобы тот планировал пиджак так, как было привычней, - чтобы обязательно видны были манжеты. Портной не понял, на рукава не поскупился, сделал, как обычно носили в совдепии, и пиджак был безнадежно испорчен.

Опасность прячется в мелочах, вспоминает Дубоносов. "Заказывая в ресторане стейк, я озадачился незнакомым выбором: взять просто "steak" или "minute steak". Остановился на втором, не зная, что это, но решил попробовать. Говорю официантке: Майньют стейк, плиз. Она смотрит с недоумением: "Вы имеете в виду миныт стейк". Ну, конечно, говорю, чувствуя, как уши начинают полыхать".

Однако вот вам и хеппи-энд вполне в духе парадоксалиста и циника Воннегута - когда все цели были окончательно достигнуты, шпиона... отозвали. Остался же вопрос: чем все это было?

"Действительно, мой рыночной опыт никому не был нужен, он только мешал, не вписываясь в советскую практику. Но в 90-ые годы я оказался активно востребован. Такое развитие дел я мог только приветствовать и радоваться тому, что мои годы в разведке в конечном итоге принесли мне столько удовлетворения. Что я принес стране, остается для меня загадкой", - заканчивает Леонид Дубоносов свои воспоминания.

***

Я не случайно вспомнил Воннегута. Однажды он написал: "Мы есть то, чем притворяемся, так что притворяться следует весьма осмотрительно".

***

Декабрьский день конца 2002-го года. Я дожидался бывшего нелегала на кафедре предпринимательства в Московской школе бизнеса. Несмотря на свои семьдесят семь, он был по-прежнему бодр, подтянут, ведь он конвертировал свои знания западного образа жизни в преподавание основ бизнеса. "Зря он написал "Нелегала", - вдруг заметил также дожидавшийся профессора товарищ, - теперь американцы тоже будут во всех подозревать пятую колонну. Да и незачем им раскрывать наши секреты".

Однако товарищ вряд ли был прав. Воспоминания Дубоносова комплиментарны. Причем - для обеих сторон. Для России тем, что она была показана страной успешной разведки (которая при этом почему-то ничего особенно плохого противнику не сделала). Для Америки - тем, что она была представлена в образе "моего любимого врага", у которого есть чему научиться.

Но с Леонидом Андреевичем мы встретились не на кафедре, а только поздно вечером - в московском кафе, - чем спародировали сценку из "Семнадцати мгновений весны" с тем лишь отличием, что цены в московском кафе (кофе - 5 баксов, творожный пирог - 5 баксов) были ровно в два раза выше парижских.

Меня интересовало, что выкинули местные "редакторы" из его воспоминаний и чем заинтересовались редакторы американские, готовя издание в Америке. Так выяснилось, что ушли замечание о том, что государство расстреляло свои лучшие кадры, а также оскорбленное недоумение профессионалов по поводу выдвижение главой СВР арабиста Примакова, в то время как стратегическим противником была Америка. Американцев, в свете антитеррористической истерии, в основном волновала легкость инфильтрации агентов.

Первая купюра мне не показалась обоснованной, однако она была связана, видимо, с какими-то интимными переживаниями в разведке. Как если бы приходилось без нужды обнажаться при посторонних. Еще я спросил, случайно ли Дубоносов ввел свои воспоминания такой эпизод. Когда ГРУ готовило к переходу на нелегальное положение его жену Сашу - с тем, чтобы они встретились и заново познакомились в США, - разрабатывались различные варианты. В конце концов остановились на вдруг открывшейся возможности обмена студентами. В первой же группе вместе с Сашей обмену подлежали Олег Калугин и Александр Яковлев. "Чьим каналом был обмен студентов, - риторически спросил я, - России или США?" - "Что мы принесли стране, остается для меня загадкой", - усмехнувшись, повторил Леонид Андреевич фразу из своей книги.

Стекла крупных очков не скрывали недюжинные ум и юмор. Невысокого роста, он неспроста напомнил мне и другого "моего хорошего знакомого" - Джорджа Блейка. Как и в случае с Блейком, с первых же сказанных слов Дубоносов стал казаться лучшим другом. Это, наверное, профессиональное. Еще я обратил внимание, что манжеты его рубашки были длиннее рукавов пиджака.