Русский Журнал / Круг чтения / Книга на завтра
www.russ.ru/krug/kniga/20030319_blag.html

Бессмертная деревня страны Ок
Эммануэль Ле Руа Ладюри. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324) / Пер. с франц. В.А.Бабинцева и Я.Ю.Старцева. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2001. - 544 с. Тираж 2000. ISBN 5-7525-0738-3.

Алена Благова

Дата публикации:  19 Марта 2003

Это первое в России издание знаменитой книги блестящего французского историка Школы "Анналов" Эммануэля Ле Руа Ладюри. О том, какие чувства она вызывает, хорошо сказал переводчик и автор коротенького послесловия Владимир Бабинцев: "Сколько великих исторических личностей встало истуканами на пьедесталы по площадям. <...> Покойно и немо смотреть им пустыми глазами на суету смертных. А люди Монтайю, прошедшие семьсот лет назад самый заурядный земной путь, не заслужили покоя. Им уготована жизнь вечная" (с. 507). Почему? Потому что так написана эта книга - "классика жанра" так называемой "тотальной истории", ставшей знаменем исторической науки в ХХ веке. От нее невозможно оторваться, в ней есть все - глубокая мысль и легкий юмор, подробнейший разбор всех деталей жизни средневековых крестьян юга Франции - той части страны, которую до сих пор иногда называют Окситанией, и обращение к вкусам и нравам сегодняшних людей. Читая эту книгу, я неоднократно ловила себя на мысли, что в плане культурном мы, наверное, отошли на приличное расстояние от окситанцев "доброго" старого времени (Старого порядка, как именуется это время в книге): верхом этикета, социального и индивидуального признания у них считался обычай выискивания паразитов в голове и прочих частях тела того, кому были адресованы хорошие чувства, в наши же времена обычаи, слава Богу, несколько иные. Но в отношении самих чувств и их выражения - вряд ли мы удалились так далеко от людей этой деревни. Более всего их заботило, как спасти свою душу и что с нею будет после смерти, а также то, как сохранить свой дом и свою любовь... И для нас сегодня именно это, пожалуй, и есть самое главное.

Итак, что же такое Монтайю и почему она удостоилась такой памяти и такой славы? Прежде - несколько слов об авторе.

Э.Ле Руа Ладюри - это историк третьего поколения Школы "Анналов". Рядом с ним стоят имена Ж.Ле Гоффа и М.Ферро - они пришли к руководству Школой в 1968 году, известном своими социальными и политическими потрясениями, молодежными бунтами, началом постструктурализма и много чем еще. Книги Ферро были знакомы русскому читателю и раньше, а труд Ле Гоффа "Другое средневековье" вышел в издательстве Уральского университета г.Екатеринбурга следом за "Монтайю" в только что минувшем 2002 году. Он входит в ту же перспективную серию "Другая история", основанную уральцами, что и сочинение Ладюри, и о нем мы поговорим в другой раз. Известно, что французская Школа "Анналов" противопоставила "традиционной "эрудитской" историографии, сосредоточенной на описании событий, хитросплетений политики, войн" и великих людей (с. 504), принцип "тотальной истории", ориентированный на воссоздание всех аспектов человеческой жизнедеятельности. История - не безликая машина, сминающая все на своем пути, не последовательное чередование неких социальных структур, общественных формаций, но единый и органический процесс роста человеческих личностей, развития человеческой жизни. Для так понимаемой истории все одинаково важно - сексуальные взаимоотношения людей и то, когда и как женщина могла признаться в любви мужчине; поземельные формы собственности и способы поддержания чистоты тела.

Будучи сам окситанцем, то есть выходцем с юга Франции, Ле Руа Ладюри положил в основу своей книги объемистый латинский манускрипт, созданный в период между 1318 и 1326 годами усилиями Жака Фурнье, епископа округа Памье, учредившего погоню за ересями во вверенных ему землях. По всей видимости, этот святой отец был человеком любопытным и наклонным к научным изысканиям этнографического характера. Ибо он допрашивал крестьян "въедливо и подолгу", "но пытками не увлекался" (с. 6), а его судебный отчет сохранился для потомков и стал ценнейшим источником по изучению альбигойской, или катарской, ереси на юге Франции. Итак - да возблагодарим святейшую инквизицию Папы Римского, давшую начало историографии, религиоведению, этнографии и многим другим современным наукам.

Как уже понял читатель, жители деревни Монтайю почти поголовно были катарами, то есть исповедовали ересь, которая нынче считается (и, может быть, зря) давно забытой. По их учению, очевидно, имеющему гностические корни, есть два равносильных божества - добрый Христос и злой Сатана (иногда называемый Яхве). Злой Бог создал материальный мир, добрый - мир духовный. Поэтому никакого "боговоплощения" Христа, по вере катаров, не было, а значит, отрицаются все церковные ритуалы и сакральные предметы (иконы, мощи, святые книги и т. д.), в пределе отвергается и все имущество, хотя в реальной жизни хитрые окситанцы находили возможность сохранять и приумножать его. Единственное таинство, признаваемое этой ересью, - "утешение" (consolamentum), которое нужно совершить перед смертью с помощью "совершенного", "доброго христианина", и тогда же отказаться от пищи. При выполнении этих условий душа твоя не перейдет в другое тело (катары признавали метемпсихоз), а сразу обретет вечное блаженство.

Этот еретический приход французского Лангедока и сделал бессмертным вслед за Жаком Фурнье Э.Ле Руа Ладюри. В его труде две части и две сферы исторического интереса; одна из них традиционна для историографии и этнологии, другая относима скорее к культурологии - но Школа "Анналов" и ее сделала достоянием Истории. Часть первая называется "Экология Монтайю: дом и пастух", часть вторая - "Археология Монтайю: от жеста к мифу". Ученый осуществляет целостный анализ всех сторон жизни французской деревни, в которой на период вмешательства Фурнье проживало от 200 до 250 человек. (Читатель, оцени, сколь трепетно относятся к жизни и к человеку любого звания в Европе! Нам, русским, с нашими-то пространствами и кровавой историей, с нашей "ленивостью и нелюбопытством", отмеченными еще поэтом, - этим отношением лишь любоваться.) Он обильно приводит высказывания самих жителей деревни, сохраненные благодаря стараниям католического аббата, сопровождая их своими комментариями и оценками. Они друг друга стоят - ученый француз и его средневековые предки-собратья! Приведу лишь один пример.

На протяжении нескольких глав Ладюри рассказывает о судьбе окситанского пастуха Пьера Мори, регулярно гонявшего своих овец в Восточные Пиринеи. Его образ получает самое разностороннее освещение: описываются маршруты его странствий, имущественное положение, женщины, которых он любил и которые пытались понравиться ему, друзья-пастухи, с которыми он делил пищу и кров, а точнее, кровать, ибо совместное спанье - именно спанье - мужчин при отсутствии лишней постели было вещью, в те времена очень распространенной: автор говорит о существовании промискуитета в средневековой Франции, то есть об отсутствии представлений о личных предметах, связанных с интимной сферой жизни человека (постельных принадлежностей, нательного белья и т.д.). Наконец, изложение доходит до "пастушеского менталитета", и здесь - на фоне довольно скудного быта Пьера Мори, мы сталкиваемся с непростой системой его взглядов на жизнь, определяющей категорией которой является понятие судьбы. Ладюри приводит ответы Пьера на увещевания "святых людей" и женщин продать овец и заняться чем-нибудь более комфортным: "Нет, баранов своих я продавать не хочу. Пастухом был, пастухом и останусь, покуда жив. <...> Я не могу поступать по-другому, потому что не могу вести жизнь иную, чем та, для которой был вскормлен" (с. 158). А далее ученый так комментирует эти слова пастуха: "За банальной идеей, согласно которой взрослый человек - заложник своего детства и продукт полученного в юные годы воспитания, в речи Мори вырисовывается более сложное понимание телесной связи с хлебом, из которого сложилось его тело, а через хлеб - с землей-кормилицей, злаками которой вскормлен человек и в которую он когда-нибудь вернется. <...> Направляемая издалека звездами, человеческая судьба, тем не менее, остается для мыслителей из Монтайю весомо телесной, хтонической... Это физическое родство привязывает судьбу людей к их родной земле..." (с. 159).

Оттого самой главной ценностью в жизни обитателей Монтайю являлся их дом - domus, осталь. Это дом-семья, дом-род, ради сохранения и упрочения которого окситанец был готов и на "еретизацию", и на неудачный с других точек зрения брак, и даже на инцест (хотя в те времена инцест не только с родными, но и с двоюродными братьями или сестрами уже находился под запретом). Рассказывая о семье, любви, браке монтайонцев, Ладюри вводит массу новых персонажей: это и местный дон-жуан, представитель главного domus'a Монтайю, тайный еретик и католический кюре Пьер Клерг, и юная Грацида, впервые "познанная" именно кюре, а затем выданная им замуж за "старикашку" Лизье, и арьежская дворянка Беатриса де Планиссоль, отличавшаяся "пресвитерастией" (любовью к священникам), и престарелая Гийеметта, которую любящий зять перед смертью склонил к endura (предсмертный пост, практикуемый катарами), то есть "вынудил тещу умереть от голода с тем, чтобы побыстрее отправить на тот свет. Пусть познает там несказанное блаженство, коего мы лишены в сем дольнем мире!" (с. 221).

Рассмотрев различные структуры социальности и культурные связи в мире Монтайю, Ладюри описывает сознание своих героев - их восприятие природы и судьбы, времени и пространства, позора и преступления, дома и потустороннего мира. Например, случай, когда монтайонец "поочередно держал в любовницах двоих сестер", признавался всеми "делом постыдным", но не греховным (с. 434); нарушение клятвы или веры - позорным; и лишь убийство - грехом, хотя в обычном течении мыслей крестьянина сознание греха занимало самое последнее место. Мы знакомимся также со случаем религиозного мазохизма некоей Од Форе, которую преследовала настойчивая идея грязи: в этом образе она видела и Христа, и воспринимала "потерю веры в пресуществление как безграничное горе": оно, пишет Ладюри, "было бы почти паскалевским, если бы не было обусловлено восприятием истерички" (с. 425). Мы узнаëм о количестве контактов жителей Монтайю с мертвецами и об их культе Приснодевы. Мы узнаем о многом - о, если бы мы столько же знали о себе, как разнообразна и интересна была бы наша жизнь! Катарская деревня, "гнусно задавленная усердным карателем 1320 года, - говорит Ле Руа Ладюри в заключение, - это не просто отклонение от нормы, всплеск краткий и мужественный. Монтайю - это хроника простонародья; это биение жизни, возвращенное репрессивно-назидательным текстом... Монтайю - это любовь Пьера и Беатрисы, это стадо Пьера Мори. Монтайю - это плотский жар осталя и извечное крестьянское упование на Царствие небесное. Одно в другом. Одно через другое" (с. 497-498). Лучше уже не скажешь.