Есть у издателей каприз по части большой прозы - дебютный текст автора они берут неохотно. Считается, что первый роман, как и первый блин, всегда комом. В силу технической неопытности автора, будь он гений из гениев в остальных жанрах.

Что, в общем, верно.

"Едоки картофеля" - второй "полнометражный" роман критика и эссеиста Дмитрия Бавильского. Этот роман не в пример лучше первого, который выходил в "О.Г.И." и назывался "Семейство пасленовых". В том, первом романе было слишком много "личной заинтересованности": и в героях, и в сюжете. Слишком приторны культурные аллюзии и отступления. Слишком разболтанной структура. Этот роман было легко разругать - что, в общем, рецензенты и сделали, пропустив мимо ушей небольшой, но важный элемент прозы Бавильского: умение вести речь от "женского лица".

В "Едоках" это умение работает на полную катушку. Все остальное тут иначе. Герои вымышлены - никакой "отсебятины". Культура - то есть Ван Гог - не цель, но двигатель сюжета. Сюжет настолько невероятен, что ему начинаешь верить именно из-за этой невероятности. Композиция похожа на каменную кладку работы Синана: тут паруса, тут своды, тут апсида, все спаяно намертво. Это именно та романная композиция, которую сравнивают с зодчеством. Когда грубые швы налицо, но вся конструкция каким-то чудесным образом производит впечатление висящей в воздухе.

Провинциальный город Чердачинск, знаменитый тем, что в его музее хранится вариант "Едоков картофеля" Ван Гога. Это первая невероятность. Главная героиня - синий музейный чулок, работает в зале с "Едоками", за ней-то и начинает ухаживать юноша. Это невероятность номер два. Его ухаживания имеют вполне конкретный результат. Это невероятность номер три. Но эротическая цель его ухаживаний - не наша дама, а ее сын, и это невероятность номер четыре.

Дальше - больше. Мать-героиня узнает о реальной подоплеке собственного романа. На грани нервного срыва ее по музейной линии вместе с "Едоками картофеля" везут в дальнее зарубежье. Тут ее атакует еще одна реальность, на сей раз это реальность западного мира. Не выдержав экзистенциального напора, разум бедной женщины заходит за разум, и наступает развязка.

Пируэты сюжета, конечно, потрясающие. Но парадокс Бавильского заключается именно что в правдоподобии вымысла. Это тот редкий у нас вариант современной русской литературы, когда литература не отражает реальность (или до смерти надоевший "внутренний мир автора"), а скорее - измышляет ее. В такой литературе автора вроде бы нет. Он существует на уровне языка и сюжета. Автор - это то, как он умеет влезть в чужую шкуру, а не показывать свою. То есть Бавильский пишет по правилам западной беллетристики - недаром "Едоков" уже купил "Галлимар" и переводят немцы. Единственное правило в этом измышлении - никакой фантастики или мистики. Автор "монтирует" только из конкретного материала: этих вот людей в этом вот городе. Строит из серийных кирпичей обычной жизни, просто складывает их в непредсказуемом порядке искусства.

Причем полностью отдает себе отчет в происходящем, так что это еще и крайне прагматическая, то есть свободная от иллюзий, литература.

"Я всегда считал, что искусство и жизнь это абсолютно разные вещи, и их ни в коем случае нельзя путать", - как-то сказал Бавильский-критик в интервью. Надо признать, что в "Едоках картофеля" Бавильский-писатель наконец-то полностью доказал свою теорему.

Это, конечно, не "теорема Ферма", но к 150-летию Ван Гога - в самый раз.