Михал Вивег - самый известный чех из поколения писателей "после Кундеры". Его, чуть что, и сравнивают с ним. Сравнение это полезно - для того, чтобы понять, чем нынче дышит чешская словесность. Сам Вивег о своем предшественнике нигде толком не говорит. Но в "Летописцах отцовской любви" есть случайная фраза, которую можно поставить в эпитафию к "чешскому" творчеству Кундеры: "Шутка - форма определенного согласия со всем этим окружающим коммунистическим свинством. Или по меньшей мере - форма смирения".

Шутки в строну - Михал Вивег вырос при коммунистах, но романы сочинял в девяностых, так что писательскую стратегию выбирал по собственному усмотрению. Вариант Кундеры - то есть отношение к реальности через розыгрыш или шутку - Вивег не взял в оборот. С точки зрения девяностых годов советская эпоха виделась ему опереточной постановкой. Поэтому выбор пришелся на жанр литературного фарса, который был заявлен уже на уровне названия.

"Лучшие годы псу под хвост" - чудо в перьях, коллаж на рыбьем меху. История советской власти через историю отдельно взятой чешской семьи. Масса придурковатых диалогов, дневники главного героя в духе "Школы для дураков", много готовых гэгов: бери не хочу. Вырезки из газет, открытки, программки: изобилие у Вивега местами бывает совершенно тошнотворное. Время от времени в рассказ вклинивается современный редактор, обалдевший от всей этой многоэтажной чепухи. Автор, как может, урезонивает его - и все начинается по новой. В общем, декорации у Вивега меняются, как и положено на театре, при открытом занавесе.

Роман "Летописцы отцовской любви" - это, в общем, продолжение первого. Второй акт, так сказать. Исторический фарс сменяется комедией в условиях абсолютной свободы. Первое свободное поколение быстро и безболезненно теряет девственность. Отцы подают в отставку. В Праге весна. Загорать нагишом на Стрелецком острове очень приятно. Еще лучше позировать нагишом фотографу. Еще лучше заниматься с ним любовью. Тоже, впрочем, нагишом.

За всем этим карнавалом следит очередной мальчонка из "Школы для дураков". У мальчонки сдвиг, он сидит под столом и записывает все, что видит вокруг. С другой стороны, если история новой Чехии складывается сию минуту, должен же быть у нее свой Ян Амос Коменский и "Мир чувственных вещей в картинках"?

Вот он и пишет.

В сущности, романы Вивега - это и есть тот самый чувственный мир в картинках. Наименование вещей, номенклатура, толковый словарь новой действительности. В этом смысле Вивег, конечно, историк, протоколист. В "Лучших годах..." он сыграл нам свое прошлое - на детском, скажем, пианино. В "Летописцах..." перед нами история современности - сыгранная подростком на электрогитаре. Следующий его роман, очевидно, будет совсем взрослым, но дело не в этом. Самое интересное - следить за тем, как литература у Вивега перенимает черты реальности: на уровне композиции, языка, метафоры. Как на техническом уровне рождается та самая легкость бытия, о которой в шутку говорил Кундера.

Просто у Вивега эта легкость - выносима. В этом и разница.