Есть темы и сюжеты земной истории, столь затрагивающие основы человеческого бытия, что их невозможно описать и раскрыть отвлеченно научно. Точность и глубина описания возможны здесь только через призму выстраданности. К таковым относится, прежде всего, тема человеческой свободы и личного достоинства. "Проблема зла будет фундаментальным вопросом послевоенной интеллектуальной жизни", - писала в 1945 году социолог Ханна Арендт. Но следует уточнить: важна не проблема зла сама по себе, но проблема преодоления зла и утверждения себя в добре. Тема устойчивости личности и человечества в основополагающих координатах жизнетворчества и доброделания - вот главнейший вопрос, перешедший по наследству и в третье тысячелетие.

Системы государственного подавления индивидуума в их "красном" и "коричневом" изводах долгое время были плохо различаемы свободным миром. Понадобились ужасы второй мировой войны, раскрытие тайн нацистских крематориев, чтобы осознать сущность фашизма. Понадобился уникальный личностный и творческий подвиг А.И.Солженицына, уцелевшего в утробе ГУЛАГа, чтобы оказался услышан стон замученных в советском "раю" миллионов. Конечно, это не означает, что о глобальной исторической трагедии можно писать только изнутри ее. Необходимы и отстраненные взвешенные исследования: с цифрами и архивными документами в руках, с вниканием в отдельные судьбы. На Западе существует обширная научная литература, посвященная описанию обоих видов тоталитаризма. Россия в этом отношении существенно отстает.

Тем своевременней кажется выход в свет монографии канадского историка русского происхождения Д.В.Поспеловского о тоталитарных системах XX столетия и о религии перед лицом тотального насилия и отрицания свободы¹. Замысел автора масштабен: описание истории возникновения и практики тоталитарных государств Запада и Востока: от октября 1917-го и до наших дней. Книга родилась из курса по тоталитаризму, четверть века читавшегося в канадском университете. Автора тревожит судьба исторической родины, столь мучительно выбирающейся из болот утопических мифов; он опасается, что в РПЦ восторжествует новый застой и новый тип верующего, очень схожий с персонажами национал-социалистического паноптикума. Как многие русские патриоты-эмигранты "второй волны", Поспеловский принимал активное участие в деятельности НТС, и его антикоммунизм, несомненно, проникнут чертами благородного энтузиазма, религиозно-философского либерализма и задушевного российского прогрессизма. Все это, в сочетании с его западным опытом и профессиональной погруженностью в тему, - многообещающие предпосылки для рождения актуального труда.

Опираясь на многочисленные монографии, автор излагает идейную предысторию тоталитаризма. В той или иной степени, как толчки к тоталитарному взрыву, им обозначены и романтический националистический протест против урбанизации, и поиски правыми обновленной консервативной идеи, и появление революционных партий нового типа, и кризис классической национальной государственности. Российский читатель, несомненно, остановит внимание на таких не афишируемых деталях популярных еще в советское время исторических сюжетов, как борьба Ф.Кастро с диктатурой Батиста, которую он осуществлял с американской помощью, "не имея никакого отношения к компартии", или на том, что творцом идеи коллективной экономики, послужившей прототипом для нацистского государственного капитализма, был еврей Вальтер Ратенау, "горячий немецкий националист-идеалист". Но, углубляясь в книгу, быстро замечаешь одну ее особенность: повествование ведется лишь по внешней канве истории: перечисляются события и явления, периодически описываются узловые проблемы, способствовавшие развитию тоталитаризма, но, как вода уходит в песок, так какой-то главный смысл не поддается анализу автора и испаряется со страниц, оставляя ощущение пустоты. Смысл этот - иррациональная человеческая природа.

Поспеловский подходит к истории человечества как специалист, все о ней знающий, которому остается только как можно больше пересказать из известного ему да еще проставить метки: "се хорошо" или "се весьма плохо", "прогрессивно" или "не прогрессивно". Эта внутренняя позиция исследователя лишает весь труд соли. Плодотворной же является как раз позиция противоположная, когда ученый подходит к проблеме с пониманием того, что находится всего лишь на подступах к уяснению случившегося. Отсюда проистекает необходимость постоянно уточнять формулировки, заново ставить старые вопросы, перепроверять очевидности и т.п. Известный российский культуролог и историк Е.Б.Рашковский считает, что, несмотря на множество изданных трудов о тоталитаризме, ученые пребывают лишь в начальной точке его изучения. Во-первых, из-за глобального характера проблемы, предполагающей тщательную источниковедческую и фактографическую ее разработку. Во-вторых, из-за "недостаточной осмысленности судеб России"². Только такой подход, на наш взгляд, избавляет историческое описание от ярлыков, поспешных обобщений и публицистической агитационности.

Д.В.Поспеловский, к примеру, придерживается расхожей точки зрения на причины возникновения тоталитарных режимов в России и Германии. Необходимость ускоренной модернизации страны в сочетании с кризисом традиционной культуры, наложенные на катастрофические последствия мировой войны, привели эти две империи к сползанию в бездну. Оба государства оказались слабыми звеньями европейской цивилизации. Однако эта версия "незрелых" в цивилизационном отношении держав не объясняет существа дела. Первую мировую войну, послужившую, по определению Поспеловского, "катализатором тоталитаризма", добровольно и целеустремленно подготовляли и все основные западные демократии (прежде всего Франция и Великобритания). Ответственность за последствия катастрофы в первую очередь лежит на идеологии "христианской европейской цивилизации", выработанной к концу XIX века и ставшей своеобразным глобальным национализмом. Вся западная, "христианская", цивилизация была поражена недугом имперской экспансии. Политическая игра вокруг возглавления той или иной национальной ветвью христианства всей западной, а значит и мировой, цивилизации была предельно циничной.

Первая мировая - первая тотальная война в истории человечества, "первая демократическая война Нового времени"³ - обнажила плоды длительной постсредневековой эпохи, сконструировавшей новое представление о мире и человеке как продукте саморазвития и самодостаточности. Парадоксальные описания того времени можно найти у историков: никто не хотел войны, и все к ней готовились, находя ее полезной, оздоровительной для судеб цивилизации⁴. Без четкого представления о предкатастрофном состоянии европейской истории невозможно понять последовавшую трагедию. И прежде всего - разобраться в причинах беспрецедентного религиозного кризиса, выразившегося в массовом отступничестве от Христа и особенно в крушении русского православия и государственности.

Здесь мы подходим ко второй составляющей авторского замысла - к теме "вероисповедания" и его взаимосвязи с тоталитаризмом. Постановку этой проблемы Поспеловский прописывает весьма туманно. Читая книгу, приходится делать специальное усилие, чтобы отыскать в ней какие-то конкретные описания того отталкивания и притяжения, которое существовало на протяжении последнего столетия между тоталитарными механизмами и идеологией, с одной стороны, и административными структурами, учением Церкви и "частной" религиозной жизнью - с другой. Вера, - обоснованно утверждает историк, - претендует на тотальное овладение человеком. Но, в отличие от коллективистского тоталитаризма, христианство обращено к отдельному человеку. Коллективизм требует вождя, а вера свободным волеизъявлением подчиняется только духовному опыту. Впрочем, уже это последнее утверждение прямо не обозначено автором. Более он ничего и не формулирует: ни в отношении "вероисповедания", ни по части проблематики поведения верующего или церковного сообщества перед лицом насилия. "Задача книги обозначена в подзаголовке", - начинает автор свое "Общее предисловие"⁵. Но ни на титуле, ни в библиографическом описании подзаголовок не обретается. Так вторая - религиозно-проблемная - составляющая монографии куда-то незаметно испаряется.

Между тем как раз эта сторона заявленной темы изобилует драматическими конфликтами. Для исторического сознания фактографическая конкретность всегда живительна. Приведу пример. К февральской революции 1917 г. население Российской империи было чуть не сплошь религиозным. Уже лето 1918-го ознаменовалось кровавыми преследованиями духовенства и церковных активистов со стороны революционных солдат, которые часто мотивировали свои безобразия "борьбой с современными фарисеями" за чистоту религии (что, конечно, было им "подсказано" интеллигентными комиссарами). В 1921 году в городах зафиксировано увеличение религиозной активности населения⁶. При этом уже с 1923 года начинается повальный уход верующих из храмов. Однако всесоюзная перепись 1937 года (тут же засекреченная) показала, что большая часть населения продолжает считать себя религиозной⁷. Все это говорит о постоянной самоидентификации русских людей с тем или иным типом церковности. Поэтому земную институцию Церкви стоит описывать не только как некое административное целое, а как, например, постоянно меняющуюся конструкцию из "Церкви мучеников" (последовательно отстаивающих религиозную и личную свободу), "Церкви молчащей" (состоящей из тех, кто стремится жить по вере, но "в тени") и даже "Церкви отпадших и кающихся" (то есть тех, для кого отпадение стало внутренней драмой и болью). В сочетании с описанием истории так называемой Красной церкви, включившей в православную догматику коммунистическое учение и желавшей освятить революцию, это может дать верную внутреннюю картину народного самосознания. Но можно пойти и путем, который избрал автор книги: православие, будучи государственной религией, играло в Империи роль своего рода безбожной идеологии, и потому основная масса верующих была таковой лишь номинально. Когда настали гонения, все эти толпы "мнимо" верующих исчезли, а потому... остается описывать лишь перипетии административной части церковного организма. Как она перерождалась, трансформировалась, что делал и.о. главы Церкви митрополит Сергий (Страгородский) до 1927 года⁸, что после, какую патриотическую позицию он занял в июне 1941 года и т.п. Перед нами вновь внешняя, "перечислительная" история. И вот глава с названием "Советский марксистско-ленинский тоталитаризм и религия"⁹ превращается в цепочку трафаретных описаний. В книге не присутствует и не исследуется жизнь несломленной части Церкви, собственно тот опыт, который преодолел искушения тоталитаризма.

На последних страницах вдруг выныривает давно чаемое определение - "религиозный тоталитаризм"¹⁰: печальная традиция административного подавления внутрицерковной свободы (определение мое, в книге его не найдешь). Почему она сохранилась в Церкви по сей день? Автор считает, что из-за нахлынувших в нее "вчерашних комсомольцев" и "разочаровавшихся коммунистов"¹¹. А как быть с тем, что начиная с февраля 1917-го церковные деятели активно искали возможности восстановления церковного конкордата с государством (причем при сохранении "господствующего" положения православия)?! Вдобавок этого равно желали и лево- и правоориентированные верующие¹². Вот в этом ехидно сплетенном узелке, в частности, сказывается отсутствие необходимого анализа и, как следствие, пустота оказывается там, где должна быть прописана проблематика церковной трагедии.

Несмотря на множество монографий (преимущественно западных), на которые ссылается автор, он почти никогда не обращается к научному опыту и находкам "классиков темы", какой, например, является Ханна Арендт. Между тем она постоянно подчеркивала, что при тоталитаризме человек ощущает себя лишним. Это поразительно совпадает с прозрениями православных подвижников о характере церковной жизни "последнего времени" и, в частности, с ее описанием, оставленным преподобным Серафимом Саровским. В церкви верующий оказывается лишним только в одном случае, когда там не нужна его нематериальная любовь ко Христу. Это-то и удручает. Но совсем уж апокалиптичным холодом веет от такого положения вещей, когда церковному сообществу не нужны те, кто полагал свое здоровье, а часто и жизнь за отстаивание церковной свободы и культуры. В последнее внешне свободное десятилетие иные из этих немногочисленных деятелей умерли почти в безвестности, другие тяжко заболели, прозябая в нищете и одиночестве¹³. О них-то и об их трагедии не пишет и безусловный русский патриот Дмитрий Владимирович Поспеловский.

Он обеспокоен другим. Для него положительная линия развития русской Церкви воплощается сейчас в ряде "одаренных миссионерским призванием" священников. Они широко занимаются катехизаторской деятельностью, и их "общины неофитов" состоят в основном из интеллигенции. А кто не знает, что наше будущее в образованных религиозных кадрах? И вот этих "творческих" священников травят церковные ультраконсерваторы, не дают служить на русском языке и читать открыто тайные евхаристические молитвы. Горячо сочувствую этим собратьям, но должен заметить, что свободы они не лишены, имеют в своем распоряжении храмы, школы, а меру своей несвободы они полностью выбрали сами на заре новой России. Да и сводить все духовное просвещение к проблемам понятности богослужения и богослужебного языка я не стал бы. Как не стал бы видеть спасение от несвободы в одном, пусть и теологическом, образовании. Вспоминаются полемические слова старого ультраконсерватора М.О.Меньшикова, расстрелянного в 1918 году большевиками. Нашему нищему народу, считал он, нужны не священники-академисты, из которых многие ударяются в эсдеки, не "подстриженные доктора богословия", из которых редко кто не делается карьеристом, не модные проповедники, смотрящие маленькими керенскими с храмовых кафедр, а праведники, жизнь свою полагающие ради другого.

Вот и еще парадоксальная линия рассматриваемой темы: наши религиозные консерваторы старой закалки. Многие из них, в епископском и священном сане, были патриотами до черносотенности, иных можно охарактеризовать даже как черносотенных утопистов (а значит, они пересекались в теории с идеологией фашизма), но при этом они оказались способны разглядеть человеконенавистническую подоплеку коммунизма и нашли в себе решимость положить жизнь за Церковь. Наш автор, справедливо ратуя о необходимости свободного обсуждения проблемных вопросов, умалчивает о подобных "опасных" поворотах¹⁴. В этом он вполне солидарен с одним из современных агиографов, о. Дамаскиным (Орловским); тот также в своих "житиях" новых мучеников старательно вымарывает все острые углы из их биографий¹⁵.

Необходимо упомянуть и об из рук вон недобросовестной научной редактуре книги¹⁶.

Однако заключительная часть, посвященная постсоветской России, при всей ее публицистической неряшливости, содержит и живые страницы, посвященные критическому разбору "Основ социальной концепции Церкви", горячим рассуждениям о "внецерковном христианстве", защите богословия матери Марии (Скобцевой). Да и вообще в книге Д.В.Поспеловского есть много интересных деталей из истории мирового радикализма.

Фонд Сороса, как известно, почти не финансирует проекты, связанные с религией. Одним из немногих исключений было издание учебника по религиоведению проф. В.И.Гараджи в первой половине 1990-х годов. Профессор в советское время нередко выступал со страниц советской печати с проповедью атеизма и критикой отмирающей религии. Совсем как по Поспеловскому с его рассуждениями по части засилья "комсомольцев" в Церкви. Так во сто крат лучше, когда этот же фонд издает труд русского солидариста и православного либерала, посвященный и вопросам подавления свободы в Церкви. Хотя весомость этого труда не соответствует его объему, все же и этим бумажным кирпичом можно попробовать запустить в оставшиеся от былой тоталитарной машины конструкции. Вдруг поможет?!

Примечания:

¹ Поспеловский Д.В. Тоталитаризм и вероисповедание. М.: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2003. (Серия: "История Церкви".) 655 с. Выпущено при поддержке Института "Открытое общество".
Книга предлагается как учебное пособие для исторических и богословских вузов.

² См.: Рашковский Е.Б. Тоталитаризм как мировой феномен XX века и судьбы России // На оси времен: Очерки по философии истории. М.: Прогресс-Традиция, 1999. С. 53-55.

³ Поспеловский Д.В. Тоталитаризм... С. 130.

⁴ См. об этом, например, в: Килаган Джон. Первая мировая война. М., 2002. Гл.1. Европейская трагедия.

⁵ Поспеловский Д.В. Тоталитаризм ... С. 9.

⁶ Упоминание об этом см.: Там же. С. 357.

⁷ Там же. С. 341.

⁸ 29 июля 1927 г. появилась печально известная "Декларация" митр. Сергия, в которой он "начисто отрицал факт гонений на веру". См.: Там же. С. 330, 361.

⁹ Там же. С. 350-369.

¹⁰ Там же. С. 628.

¹¹ Там же. С. 650.

¹² Эти стремления разделял в 1917 г. и Сергий Булгаков. Об этом, кстати, писал и Поспеловский в: Русская Православная Церковь в XX в. М.: Издательство "Республика", 1995. С. 59.

¹³ И некий благополучный "прогрессивный" священник дал на похороны старушки, исповедницы за имя Христово, несколько сот рублей и позволил поставить гроб на ночь "в своей" церкви (на панихиду же времени у него не было: ждали на международной конференции).

¹⁴ Он, конечно, пишет об истории Союза русского народа, но кратко и без прослеживания судеб его сторонников в советское время.

¹⁵ См., например, написанное им житие епископа Тобольского Гермогена (Долганова), в котором начисто отсутствует описание связей последнего с Распутиным и с Союзом русского народа. Любопытно сравнить эти периоды в его жизни, данные в описании о. Дамаскина, с соответствующими страницами документальной повести "Распутин" историка А.Амальрика.
Кстати, Д. В. Поспеловский в своем труде ссылается на книги Орловского, отмечая, что в них "смешаны факты с легендами и фантазиями". Но тут же повторяет миф о том, что тот "собирал свидетельства о судьбе местных мучеников за веру, буквально исходив и изъездив всю Россию" (Там же. С. 370). Материалы, которыми располагал Орловский, собирала целая группа лиц на определенных основаниях, попранных этим будущим агиографом. О некоторых результатах тех сборов, приведших впоследствии к сомнительным канонизациям "задним числом", см. в моей статье "Посмертная судьба новых мучеников" / НГ-религии, # 7 (115), 16/04-2003.

¹⁶ Предметно-именной указатель составлен небрежно, в него не включены многие значимые имена и понятия (нет А.Авторханова, Х.Арендт, А.И.Солженицына и т.д.); часто отсутствуют необходимые ссылки. В часть IV "Распространение фашизма в довоенном мире" почему-то входят главы о становлении советского тоталитаризма! Причем последние две главы (21-22.) этой части посвящены послевоенному времени!

• Книга на вчера