Новая книга молодежного гуру вызывает острое чувство жалости. Гуру в ней не нуждается, но сердцу не прикажешь. Сквозь натужное заглавие, сквозь оформление с изувеченной картиной Серова и засильем латинских букв, к которому Пелевин явно приложил руку, сквозь каждую строку проступают капли авторского пота. Вдохновения нет, писать не о чем, сказать миру нечего, но ведь еще год-другой - забудут, перестанут издавать, и заложник бренда "Пелевин" писатель Пелевин все-таки смог. Из ничего, из ниоткуда, из никуда выпек целую книгу. Получился слоеный тортик, с романом, повестью, рассказами, тортик вполне виртуальный. Съел, а все равно голодно и слегка подташнивает. Может быть, поэтому Пелевин на всех фотографиях в темных очках - ему просто стыдно посмотреть людям в глаза?

Любимая тема Пелевина (все вокруг сплошной пиар, за которым пустота).выразительно иллюстрируется его новой книгой. При грамотнейшей раскрутке с мариновкой читателя - великий писатель Пелевин дописывает последние страницы новой книги, великий писатель Пелевин ее уже дописал, великий писатель Пелевин согласился вывесить в интернете маленькую порцию своего нового шедевра, наконец, пуск! Книга поступает в продажу. После таких мучительных ожиданий подержать этот увесистый томик в руках волей-неволей почтешь за счастье.

Книгу открывает Элегия 2. Да? Два. Примерно поэтому элегия два, а не один и не двести пятьдесят восемь. Элегия - идеологический иероглиф, равный содержанию книги. "Семь бед - один переворот. /За кедом кед,/ За годом год, /И только глупый не поймет,/ Что все наоборот".

Сначала главный герой романа "Числа", самой крупной вещи томика, директор московского банка Степа Михайлов поклонялся цифре семь, потом числу 34, затем долго и мучительно боролся с антагонистом Сракондеевым и числом-врагом 43, ну, а дальше - "за далью даль, /за былью быль, /и небольшой автомобиль /вздымает в поле пыль" - Степа оказался банкротом и решил бежать из любимой страны.

Незатейливый сюжет завернут в известные по другим пелевинским вещам фантики - городской анекдот, дзен, туалетный юмор, бандитские разборки, а из новинок - однополая любовь... Из какого сора растут пелевинские вещи, мы узнали еще в "Чапаеве", еще в "Generation П", правда, в те благословенные времена писателя намного больше интересовали люди, их отношения, устройство жизни и общества. В "Чапаеве и Пустоте" из анекдота высеклась живая искра, роман был полон неожиданных, часто спорных, но ошеломительных по смелости литературных экспериментов и неподдельной светлой грусти, Петька вполне тянул на полноценного лирического героя. "Generation П" был жестче, безнадежнее, однако и памфлет - не самый жизнерадостный жанр

"Числа" - крохи, сметенные с собственного, пусть никогда и не ломившегося от угощений, но по крайней мере богатого стола. "За приговором приговор,/ За морем мур,/ За муром вор,/ За каламбуром договор./ Гламур, кумар, amor"... Пелевин создал роман-пустоту, все новые сюжетные повороты продиктованы последовательностью чисел, кружащихся вокруг героя, и сюжет получается рваным, затянутым, герой - "непроясненным", неживым. "ДПП" проникнута экзистенциальным пессимизмом: мы движемся из социалистического прошлого в капиталистическое настоящее - а значит, из ниоткуда в никуда, как будто это единственные траектории, по которым может двигаться человечество. Мировоззренческий ужас автора именно в этом, он других траекторий не видит. Его по-прежнему больше всего на свете завораживает картинка в телевизоре, герои даже сочиняют новую юмористическую телепередачу с легко узнаваемыми Зюзей и Чубайкой. На втором месте компьютер, недаром лучший и самый законченный по мысли и исполнению рассказ сборника - "Акико", остроумная пародия на порносайт.

Воточная девушка Акико заманивает посетителя все дальше и дальше, попутно все глубже запуская свою смуглую ручку в его карман. В виртуальном пространстве Пелевин бог и господин, ему гораздо понятней, как устроена эта нарисованная жизнь и девочка. Нет, это не Акико "в шелковом кимоно цвета осенней листвы", это кутается в красивые тряпочки писатель Пелевин и завлекает нас все глубже, все дальше, все быстрее, потому что "самое страшное в жизни - это потерять темп". Оох-ауу! Оох-ауу!, - подписывет нас на свои книги, читай, читай. "Вон как вспотел от удовольствия, глупыш. Акико с тобой хорошо, понял, нет?"

От полного позора "ДПП" спасает лишь авторское остроумие. Забавные гэги, слоганы, постоянная, часто смешная игра слов - острия, на котором растянуто это сероватое повествование. "Лжедмитрий был Первомамай", "баннер за Е.Боннер!", "Тунец в собственном соку. Stay tuned" и горькие, проницательные наблюдения о временах и нравах: "Серьезные денежные реки, попетляв по Среднерусской возвышенности, заворачивали к черным дырам, о которых не принято было говорить в хорошем обществе по причинам, о которых тоже не принято было говорить в хорошем обществе. Степин бизнес в число этих черных дыр не попал по причинам, о которых в хорошем обществе говорить было не принято, так что Степа постепенно начинал ненавидеть это хорошее общество, где все-все ясно, но ни о чем нельзя сказать вслух. Он даже переставал иногда понимать, что, собственно говоря, в этом обществе такого хорошего".

Всех этих находок и наблюдений в самый раз на рассказ, на два рассказа, никак не на роман, никак не на толстую книжку. Пустота играет с писателем злую шутку. "Один вог - это количество тщеты, выделяющейся в женском туалете ресторана СКАНДИНАВИЯ", - сказано в одном из пелевинских рассказов. "ДПП" - целая стая вогов, захлебывание тщетой и пустотой...

Из ниоткуда в никуда, тридцать четыре - сорок три, что в лоб, что по лбу. Или, как сказано в другой русской пословице, Х Р не С. Хрен редьки не слаще. Вот такая получается диалектика.

• Книга на вчера