Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Книга на завтра < Вы здесь
"Первый" Сахаров и его "физика"
Святитель Афанасий (Сахаров), исповедник и песнописец. Свято-Троицкая Сергиева Лавра: 2003. Автор-составитель инокиня Сергия (Ежикова). 367 с., илл. ISBN отсутствует. Тираж 5000 экз.

Дата публикации:  4 Сентября 2003

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

В новейшей истории России имя блестящего интеллектуала и правдолюбца, трижды Героя Труда, академика, "отца" водородной бомбы, кажется, знают все. У большинства оно сразу ассоциируется с образом рыцаря без страха и упрека, работавшего для человечества. Но в половине 1950-х годов о нем знали только узкие круги кремлевских "старцев" и ученых спецов, а вот в широких кругах старой православной интеллигенции, уцелевшей после сталинских чисток, славился другой Сахаров - Афанасий. По хитросплетению истории их судьбы пересеклись (неведомо друг для друга) в темниковских лесах, связанных с преподобным Серафимом Саровским. Один в секретном городе ядерщиков, окруженном лесной чащей, втайне от "вражеских" глаз работал над изготовлением новейшего оружия массового уничтожения, а другой в тех же дебрях отбывал свой каторжный срок. За что? За то, чтобы хотя бы в одном месте на земле, в Церкви, можно было свободно жить по закону совести. Уже самая эта цель, названная прямо, в те годы могла вызвать в "массах" только смех и глумление. Но, видимо, далеко не у всех, если власти так долго и настойчиво прятали епископа Афанасия от глаз современников. И может быть, без его непонятного для тогдашних молодых поколений молитвенного труда не состоялся бы как неповторимая личность и "второй", всемирно прославленный, А.Д.Сахаров. Ибо прославлен он как раз не за службу грозному Атому, не за пользу, принесенную великой державе, а за то, что стал современным юродивым и сошел к обездоленным и униженным. В этом-то умалении академика и превращении его в великого гуманиста и видно влияние некоей духовной силы.

Епископ Ковровский Афанасий Сахаров, несомненно, был носителем такой великой духовной силы. Вокруг его имени уже в раннюю, после смерти Сталина, оттепель сложилось несколько мифов. Первый звучит так: была великая подпольная Церковь, которой управляли некие духоносные епископы. Второй миф имел политическую окраску: последний из могикан, один из руководителей катакомбных православных общин вышел из подполья, чтобы в официальной Церкви работать для просвещения народа. Этот второй миф был особенно привлекательным. Он заключал в себе тайну. Ведь если один из легендарных вождей подпольной Церкви со своей паствой пришел в организацию, управляемую чиновниками в рясах, то, значит, он видел возможность преображения новой исторической общности, советского народа.

Так и было воспринято многими появление в иерархии РПЦ этого епископа (пусть и за штатом), знаменовавшего собой связь с подлинной духовной культурой. Как раз в 1950-е годы в СССР вернулся ряд бывших эмигрантов, для которых имя и судьба еп. Афанасия знаменовали начавшееся возрождение Руси, причем не просто как политического или географического образования, а как места, отмеченного особой духовностью, Руси Святой.

На позицию епископа ссылались многие неофициальные церковные историки и публицисты. Одни на его опыте строили свои теории о необходимости поддержки политики Московской Патриархии и попыток медленного, изнутри, изменения ее к лучшему. Другие доказывали, что владыка, по старческой немощи, сделал неоправданный моральный аванс полностью подконтрольной атеистическому государству церковной структуре. Но вся эта полемика протекала на страницах эмигрантских периодических изданий, в Самиздате или "на кухнях". При этом фактическая сторона жизни епископа вплоть до нынешнего времени оставалась во многом не проясненной. И вот к сорокалетию кончины старца появилась его биография, изданная Троице-Сергиевой Лаврой1.

Составлена она бесхитростно: в хронологическом порядке собраны выписки из многочисленных следственных дел владыки, отрывки из воспоминаний о нем, цитаты из его переписки и уцелевших трудов. Впрочем, нельзя назвать вполне бесхитростным труд, в котором сделано все, чтобы обойти сложные эпизоды судьбы выдающегося христианина и трагические перипетии новейшей истории РПЦ. Комментарии автора минимальны, но присутствие самоцензуры заметно повсюду.

Сергей Григорьевич Сахаров (1887-1962; монашеское имя Афанасий) принадлежал к той плеяде молодых талантливых священнослужителей, которые стали у руководства церковного корабля в разгар гонений на веру. (Через год после хиротонии (1921) он получил свой первый приговор: ссылку в Зырянский край.) Парадокс, но епископ, как и целый ряд его друзей, молодых архиереев, получил доступ к богословскому образованию, а, значит, и к возможности сделать духовную карьеру, вопреки жестким сословным преградам, воздвигнутым на пути "чужаков" бдительным духовным ведомством. Благодаря дальним родственным связям, ему удалось поступить в духовное училище, а затем он оканчивает Московскую Духовную Академию, став "ученым монахом".

Его нелицемерная ревность к уставной стороне церковной жизни, любовь к богослужебному строю и древним монашеским правилам способствовали тому, что на Поместном Соборе 1917-1918 годов он оказывается деятельным участником соответствующих соборных отделов2. Наибольшую известность принесла ему работа по воссозданию и модернизации древней службы всем русским святым, которую он проделал в соавторстве с известным академиком, востоковедом Б.А.Тураевым. В молитвенных песнопениях они описывали труды и мученические подвиги наших "небесных сродников". Творцы службы хотели подчеркнуть, что основа будущего нравственного исцеления родины лежит в области духовного делания, а не политики и материальной мощи.

Но тревога об историческом пути своего народа, забота о реализации в истории его творческого дара (религиозного, по мысли епископа) привели Сахарова к страдальческой судьбе, выбрать которую вскоре заставили обстоятельства. В 1922 году ГПУ, по личному указанию В.И.Ленина и Л.Д.Троцкого, приступает к созданию в стране религиозного реформаторского движения на почве православия. Это должно было расколоть Церковь изнутри, подорвав ее авторитет и влияние на народ. Осуществление замысла сопровождалось многочисленными арестами и казнями православных.

Непосредственный канонический начальник епископа Афанасия летом того же года стал одним из лидеров инспирированных Кремлем псевдоцерковных образований (ВЦУ, "Живая Церковь" и т.д.). Это был будущий глава всей РПЦ, митрополит Владимирский Сергий (Страгородский). Вся последующая долгая жизнь владыки Афанасия так или иначе вращается вокруг этого рокового для судеб русской Церкви имени. Считается, что Сахаров был активным борцом с обновленчеством. Он крайне жестко относился и к обновленческому духовенству, и к рядовым участникам схизмы. По его мнению, даже "сочувствующие этому движению подлежат отлучению от Церкви". В его практике непременное правило: принимать из раскола только после публичного покаяния. Но, отвергая предложения уполномоченного ВЦУ по г.Владимиру, он одновременно поддерживает отношения с митрополитом Сергием, который этого уполномоченного направлял и инструктировал. Святитель Афанасий продолжал считать Сергия своим законным руководителем, принимая к исполнению его распоряжения по епархии. Более того, распоряжения ВЦУ, если они проходили через митрополита и не противоречили церковным правилам, он также признавал законными. А ведь других архиереев-обновленцев он считал "лжеепископами"!

Характерен случай, рассказанный владыкой замечательному церковному археографу М.Е.Губонину. В конце 1924 года, узнав об участии дьякона Благоволина в совместной службе с обновленцами на свадьбе родственника, епископ сделал подчиненному выговор и наложил двухнедельное дисциплинарное наказание. Дьякон, человек немолодой, пользовался среди православных большим уважением. Поэтому при встрече с патриархом Тихоном святитель привел случившееся как образец того, что и выдающиеся люди могут поскользнуться. Каково же было ему услышать укоризненный ответ Святейшего: "Лучше бы вы Благоволина в архиереи готовили"?! Оказывается, патриарх считал православие дьякона (которого знал лично и ценил) безукоризненным. Позицию же Сергия патриарх, безусловно, осудил, и тот принес публичное покаяние в переполненном храме Донского монастыря.

Эти примеры говорят о том, как непросто было разобраться в происходящем. Когда речь шла о рядовом члене клира, то его поступок, совершенный по зрелом размышлении над конкретной частной ситуацией, воспринимался епископом как очевидный грех. А вот дипломатические маневры старого церковного политика, вносящего смуту в религиозную жизнь страны, почему-то казались извинительными. Конечно, действовало и риторское искусство Сергия, ссылавшегося на свою готовность сложить голову за веру, "когда нужно будет"3. Но, скорее всего, здесь стоит говорить о нашей православной ментальности, желанию быть водимыми по житейскому морю харизматическими поводырями, которым таинственно открыты непрямые пути истины. В кругах церковных ревнителей Сергий одно время воспринимался как "мудрец" и тонкий политик, чуть ли не старец. Во всяком случае, его мудрости хватило, чтобы уберечь свою голову. За его же молодого подчиненного очень скоро взялись следователи ГПУ.

Следующий акт жизненной драмы святителя завязывается в 1927 году вокруг того же митрополита, только уже исполняющего обязанности главы РПЦ. Как ни странно, эта история не связана напрямую с опубликованной Сергием летом того же года "Декларацией" о необходимости лояльности верующих к советской власти. В январе владыку Афанасия арестовывают, а еще через некоторое время он в течение пяти дней сидит в одиночке вместе с "гражданином Страгородским". Почти сразу после этого епископа приговаривают к Соловкам, а митрополита выпускают на свободу. Это настолько поразило святителя, что он в своих кратких записках выводит броскую формулу случившегося, за которой проглядывает некоторая, хотя и невысказанная догадка: "За "принадлежность к группе архиереев, возглавляемой митрополитом Сергием...", - три года... лагерей, а глава "группы"... получил свободу и вернулся к возглавлению церковного управления"4. Впрочем, к "Декларации" еп. Афанасий отнесся терпимо. На многочисленных допросах в 1930-1940-х годах он даже говорил, что воспринял ее "положительно" (но надо делать поправку на то, где и когда это было произнесено). И лишь после 1930 года, когда митрополит Сергий публикует в церковном журнале5 некорректные и грубые высказывания по поводу законного главы РПЦ, митрополита Петра (Полянского), бессрочно пребывавшего в заключении, святитель Афанасий окончательно разрывает с первым канонические отношения. Он обвиняет Сергия в незаконном присвоении чужих прав.

Биограф епископа, как и предыдущие исследователи, сосредотачивается на различных нюансах его взглядов на политику Сергия, будущего первого советского патриарха. Всячески подчеркивается сравнительная мягкость и умеренность этой позиции. Однако из исторической перспективы нынешнего дня отчетливо видна вторичность и схоластичность подобных рассуждений. Важнее проследить ту практическую линию на строительство независимой от государства и его политики церковной жизни, которую пытался осуществлять еп.Афанасий. Чем была Церковь в условиях гонений? Это было добровольное сообщество людей, свободно посвятивших себя служению идеалам христианства. Как участие в подобном сообществе проявлялось в судьбе владыки? В почти тридцатилетней череде ссылок и лагерных сроков.

Когда в этой полосе выдался трехлетний просвет (1933-1936), он живет, по собственному определению, "тайно образующе", в подполье. Использует это время для налаживания духовной жизни среди горсточки энтузиастов православия и церковной культуры. Тогда таких клеймили тавром "бывших", хотя, по сути, это люди всегдашнего "настоящего", с которыми только и можно устроить достойную человека жизнь. Отношения частные он мог углубить и преобразовать в духовные, а следовательно, для советской власти опасные. Неудивительно, что последующие 18 лет св.Афанасий проводит в лагерях. И даже "освободили" его не на волю, а в режимный дом инвалидов на станции Потьма.

В 1945 году, в Дубровлаге, узнав о смерти Сергия (Страгородского) и избрании патриархом Алексия I, он вместе с единомышленными священниками-зэками принял решение о признании последнего законным главой Церкви. Но на его письма первоиерарху следует молчание. Более того, каким-то образом заключенному епископу передают отзыв о нем Святейшего: "Я не считаю его своим". Лишь в оттепель, в 1955 году, происходит перелом. Патриархия назначает освобожденному старику пенсию, а со временем определяет на работу в комиссию по церковному Уставу. Но очень скоро из-за "неумения ладить с начальством" епископа увольняют. По-видимому, до конца своих дней святитель испытывал большие сомнения по поводу того, насколько необходимым и правильным был его выход из катакомб. Взгляд его на будущее православия и России был мучительно-тревожным. Семидесятилетнему больному монаху не давала покоя мысль, что его пребывание за штатом есть своего рода "уклонение" от борьбы с наступающим злом.

В конце концов, и в последний период жизни ее содержанием для епископа стали не труды о какой-нибудь церковно-административной реформе, а искусство человеческого общения, углубление в проблемы и боли других людей. Сама реальность словно подсказывала, что забота о судьбах Церкви - это прежде всего устроение души одинокого, оставленного миром человека.

Понимание значимости пережитого Сахаровым, несомненно, двигало и составительницей его биографии. Однако очень многие вопросы выпали из ее поля зрения. Например, удивляет, что святитель не оставил после себя почти никаких воспоминаний. Автор этих строк в половине 1980-х годов слышал рассказ о том, что келейница епископа от страха перед возможными репрессиями уничтожила большую часть его архива. Возможно, это слух (хотя источник его был человеком весьма осведомленным в церковных делах). Но уже не к области слуха относятся те строки из Службы всем русским святым, в которых обличаются грехи "жидов", погубивших Россию. Кто был их автором, академик Тураев или еп.Афанасий? Но в любом случае следовало бы выяснить взгляды епископа на происхождение русской катастрофы XX века. Заблуждения и шелуха расхожих мнений, которым может быть подвержен и выдающийся человек, не должны отпугивать исследователя.

Конечно, можно прочесть о епископе краткий очерк другого исповедника веры и прекрасного писателя Сергея Фуделя, где глубоко и точно раскрыт облик Сахарова. Однако и в разбираемом жизнеописании содержится много ценных свидетельств, которые призывают к размышлениям и тщательному изучению жизненного пути старца. В годы застоя, когда даже Новый Завет нельзя было достать, атеистические агитки, выпускавшиеся Политиздатом, становились для многих ищущих людей чуть ли не единственным источником информации о Писании. Ищущие умели ее отцеживать, выделяя крупицы знаний об Истине. Рецензируемая книга потенциально содержит в себе множество таких жемчужин. Нужно только хотеть их найти. Для тех же, кто не имеет для этого времени, можно сослаться на слова Фуделя. Тот вспоминал, что в облике епископа привлекали не столько черты строгого традиционализма и уставной правильности ("буквоедство"), сколько неудержимый поток любви к ближнему, который излучался от него поверх всяких условностей. Хотелось, пишет он, припасть к коленам старца, "ища... неоскудевающего мужества и неугасимого тепла".

В те годы (конец 1950-х) можно было встретить Афанасия Сахарова на московских улицах. Среди столичной толпы старик сразу бросался в глаза: в рясе, с длинными волосами и дорожным посохом, этот "осколок" допетровской Руси словно сошел с иконы "в наш атомный век". Но совсем не допотопным был свет в глазах, его опыт стояния в истине и знание неопровержимых законов духовной "физики", которые помогают человеку сохранить человечность. Без познания этой науки не обойтись и современной, и будущей России.


Примечания:


Вернуться1
За несколько лет до юбилея вышел объемистый том материалов к будущему житию: Молитва всех вас спасет: материалы к жизнеописанию святителя Афанасия, еп. Ковровского / Сост., пред. и прим. О. В. Косик. М.: ПСТБИ, 2000. 700 с., илл.


Вернуться2
Отделы: "О богослужении, проповедничестве и храме╩, "О монастырях и монашествующих", "О церковной дисциплине".


Вернуться3
Святитель Афанасий (Сахаров), исповедник┘ С. 64.


Вернуться4
Там же. С. 303.


Вернуться5
Сам журнал (Журнал Московской Патриархии) ГПУ ненадолго разрешило выпускать в целях пропаганды на заграницу и вскоре его прикрыло.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Вита Окочурская, Х Р не С /03.09/
Виктор Пелевин. ДПП (нн). Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда: Избранные произведения. М.: Эксмо, 2003.
Геннадий Серышев, "Я сделал в советское время редкую карьеру независимого человека" /29.08/
Варламов А.Н. Пришвин. - М.: Молодая гвардия, 2003.
Ревекка Фрумкина, Помутневшее зеркало /28.08/
Филологический факультет МГУ 1950-1955. Жизнь юбилейного выпуска. Воспоминания, документы, материалы. Российский фонд культуры; "Российский Архив". М.: 2003.
Иван Григорьев, Сбрендивший Дон-Кихот, или Безответное чувство врача-убийцы /26.08/
Аррабаль Ф. Необычайный крестовый поход влюбленного кастрата, или Как лилия в шипах. - М.: Текст, 2003.
Михаил Завалов, Не без террора /25.08/
Флейшман Лазарь. Из истории журналистики русского зарубежья. Том 1. В тисках провокации. Операция "Трест" и русская зарубежная печать.
предыдущая в начало следующая
Павел Проценко
Павел
ПРОЦЕНКО

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Книга на завтра' на Subscribe.ru