Эта странная история случилась в Генуе, в 1970 году. Шел дневной выпуск телевизионных новостей. Внимание горожан было приковано к телеэкранам - телекомментатор говорил о третьем полете человека к Луне. Внезапно возникли помехи в телевещании. Голос диктора перебивал другой голос, магического и резкого звучания: "Внимание, внимание, говорит радио ГАП, Групп партизанского действия. Трудящиеся Генуи, слушайте нас... Внимание, в субботу во второй половине дня состоится митинг фашистов... Со всей Италии в Геную съезжаются фашистские боевики. ... Товарищи рабочие, молодежь, сограждане, сплотимся для нанесения удара по фашизму, раздавим фашистов в Генуе!.. Готовьтесь к великой борьбе против хозяев, укрепим революционное единство рабочего класса. Музыка ("Бандьера росса")... Внимание, внимание, говорит радио ГАП, Групп партизанского действия... Передача окончена... Музыка ("Бандьера росса")...

Помехи в вещании вскоре повторились в пригородах Генуи и даже в Милане (газеты потом писали: "Загадочный прорыв в телесеть в районе Генуи").

Никто из изумленных телезрителей, конечно, не мог предположить, что помехи в вещании вызваны работой передвижной радиостанции - ею стала малолитражка "мини-моррис", появившаяся в те минуты на окраине города. Воззвание было записано на портативный магнитофон. За рулем малолитражки сидел Джанджакомо Фельтринелли, один из самых богатых людей Италии, известный издатель, бывший главный спонсор итальянской компартии, в описываемый момент - человек, живущий на нелегальном положении, скрывающийся под псевдонимом; его разыскивали полиция и итальянские спецслужбы. Голос лунатика, накладывающийся на сообщение телекомментатора, принадлежал ему. Для осуществления затеи понадобилось немногое - антенна автомобильного радиоприемника, соединение с аккумулятором и схемы радиочастот, любезно предоставленные товарищами с генуэзского радиовещания...

...Параллель, слишком легко напрашивающаяся: название книги Карло Фельтринелли - "Жизнь Джанджакомо Фельтринелли" - отсылает к жизнеописанию Джанджакомо Казановы. Для параллели со знаменитым тезкой есть мотивировка - в книге о Джанджакомо Фельтринелли часто звучит определение "авантюрист". Павел Муратов в своих "Образах Италии" замечательно написал о "жизненной походке" Казановы. "Жизненная походка" Джанджакомо Фельтринелли - это походка авантюриста.

Из пестрой биографии Джанджакомо Фельтринелли нашему читателю раньше был известен только один эпизод - история с публикацией романа Пастернака "Доктор Живаго" в 1958 году.

Между прочим, эта история была описана в подробностях значительно раньше, чем произошла.

"Дверь распахнулась, и я окоченел на полу от ужаса. Это был он, вне всяких сомнений. В сумраке в высоте надо мною оказалось лицо с властным носом и разметанными бровями....
- Рудольфи, - сказал злой дух тенором, а не басом.
<...>
- Вы написали роман? - строго осведомился наконец Рудольфи.
- Откуда вы знаете?...
- Покажите. ...
- Его цензура не пропустит...
- Покажите.
- Так, - сказал Рудольфи. (Помолчали.)
- Толстому подражаете, - сказал Рудольфи. <...> - Ваш роман Главлит не пропустит, и никто его не напечатает. И тем не менее я этот роман у вас беру, - сказал строго Рудольфи, - и заплачу вам (тут он назвал... сумму), - за лист".

Это Булгаков, "Театральный роман".

На обложке книги о Фельтринелли приведена фотография издателя - горящие черные глаза, темные волосы, нос с горбинкой. Наш герой даже обликом напоминает Мефистофеля - во всяком случае, в булгаковской трактовке (смешно, но и фамилия булгаковского соблазнителя звучит по-итальянски). Живи Михаил Афанасьевич в 1958-м, ему бы оставалось только произнести: "О, как я угадал, как угадал!"

Историю с публикацией "Доктора Живаго" Карло Фельтринелли называет "романом в романе". Действительно, она происходила при обстоятельствах чрезвычайных, о чем много написано. Чрезвычайным был уже сам факт договоренности о публикации романа за границей - напрямую, без посредников. Фельтринелли перехитрил могущественного монстра - издательство "Международная книга", которое наложило руку на все авторские права (и, соответственно, прикарманивало все зарубежные гонорары) советских писателей. Вообще, как утверждает Карло Фельтринелли, это была наиболее запутанная международная интрига в области авторских прав.

Переписка Фельтринелли с Пастернаком и - параллельно - с их общим приятелем Серджо Д'Анджело (сотрудник итальянского радиовещания в Москве, он служил связующим звеном между Пастернаком и Фельтринелли) проливает свет на житейский, бытовой контекст жизненной драмы Пастернака.

Положение Пастернака в это время было во всех отношениях ужасным. С 1945 года он был лишен возможности издавать свои оригинальные произведения и зарабатывал на жизнь только переводами. Собственные его потребности были скромными. Он не путешествовал, не нуждался в отдыхе, в быту умел обходиться самыми простыми вещами. Но на свои заработки он содержал три семьи - первую жену, Евгению Лурье, вторую жену, Зинаиду Пастернак, и сына от второго брака, а также денежно помогал Ольге Ивинской и ее дочери. Помимо того, он постоянно посылал деньги сосланным сестре и дочери Марины Цветаевой и вдове репрессированного Тициана Табидзе, а также многим знакомым и незнакомым людям, которые просили у него помощи. Зарубежные гонорары пришлись бы сейчас очень кстати - но официально он не имел права их получать.

Все хлопоты и переговоры, связанные с публикацией романа, взяла на себя Ивинская. В ее доме происходят встречи с Д'Анджело. Ивинская, "накрученная" руководством СП, пытается убедить Пастернака оттянуть публикацию романа. Пастернак не соглашается. Он считает роман главным сочинением своей жизни. Дело доходит до ссоры Пастернака и Ивинской.

По письмам видно, как нарастает еще один конфликт - между Фельтринелли и французской слависткой Жаклин де Пруайяр, которую Пастернак считает представительницей его интересов за рубежом. Желая оградить Пастернака от сложностей и объяснений, в конфликт активно вмешивается Ивинская. Она требует задержать его письма к Фельтринелли, которые могли бы прояснить суть дела, и ситуация обостряется еще сильнее.

Все как будто обернулось против него. Ивинская, которую он видит чуть ли не единственным близким своим человеком, очевидно напугана, пытается лавировать между Пастернаком и властями. К тому же она настаивает на легализации отношений. Упреки, скандалы, слезы. Многие мемуаристы (Фельтринелли приводит свидетельства) полагают, что она в то время была осведомительницей органов. Дома его встречает Зинаида Николаевна (убежденная сталинистка) - слезы, скандалы и упреки.

Между тем Пастернак уже смертельно болен. Никто из конфликтующих сторон этого не замечает.

Дальше - череда известных событий: собрание писателей исключило Пастернака из своих рядов и обратилось к Президиуму ВС с просьбой о лишении его гражданства и высылке за границу. (Как говорится в одном из писем, братья-писатели оказались куда кровожаднее, чем партия.) Поэт (не так давно перенесший инфаркт миокарда) был вызван к Генеральному прокурору СССР. Ему предъявили обвинение по статье 64 в измене Родине и пригрозили арестом.

Пастернаку видится только один выход. Он говорит Ивинской, что лучше всего было бы им вместе покончить жизнь самоубийством. Властям каким-то образом это известно, или они предполагают такой исход. Недалеко от дачи Пастернака (об этом речь в одном из писем) круглосуточно дежурит врач - на тот случай, если поэт попытается покончить с собой и потребуется срочная медицинская помощь. До какой степени отчаяния он был доведен, свидетельствует уже тот факт, что в одном из писем к Фельтринелли Пастернак просит издателя после его смерти за любые деньги выкупить его тело и увезти за границу. Он высказывает пожелание быть похороненным в Милане.

В последнем письме Фельтринелли, обеспокоенный известием о болезни Пастернака, предлагает ему помощь - лекарства или услуги врача "оттуда". Это письмо Пастернак уже не успел прочесть.

Пастернак называл своего издателя "гением поступка". Поступков, самых поразительных, в биографии Фельтринелли много. Судите сами. Жизненный набор, уже с самого начала эксцентричный. Наследник богатой фирмы "Лесоматериалы братьев Фельтринелли", сын президента второго национального банка Италии, "Итальянского кредита", он с юности вступил в итальянскую компартию. Позже Фельтринелли открывает издательство, выпускающее околомарксистскую литературу, скупает по всему миру (это отдельный сюжет) рукописи и книги известных социалистов и коммунистов, создает Библиотеку Фельтринелли, часть фондов которой мечтает купить Кремль (Москва одно время была одержима проектом создания "храма революционных бумаг", и Институт марксизма-ленинизма вел переговоры с Фельтринелли о покупке части его архива). Потом - издание "Доктора Живаго", международный скандал, выход из компартии. Четыре официальных брака. Усиливающаяся склонность к радикальным социалистам и сторонникам террора. Фельтринелли издает записные книжки Мао и дневники Фиделя Кастро, ездит в Боливию и, по слухам, предлагает огромные деньги, чтобы выкупить Че Гевару. Ясир Арафат (тогда еще не лидер ООП, а один из палестинских боевиков) дал ему свое первое интервью. Дальше - итальянские бомбисты, 68-й год, переход на нелегальное положение и фактически побег из страны (в одном интервью он заявил: "Я нахожусь там, где меня никто не сможет найти"). Фельтринелли примыкает к подпольной экстремистской организации ГАП, цель которой - возродить логику партизанских действий и сомкнуть ряды перед наступлением "правых и империалистов". Он связывается с "Красными бригадами" и финансирует террористов - почти в открытую. В 1972-м нелепо и непонятно гибнет под мачтой электропередачи, ночью, во время подготовки террористического акта.

Не правда ли, биография, которой могло бы хватить на многосерийный политический детектив. Карло Фельтринелли избрал другой жанр. Перед нами - добросовестный документальный роман. Евгений Пастернак, автор очень хорошей вступительной статьи к книге, замечает это качество: "Автор восстанавливает по документам и воспоминаниям друзей отца его жизнь, порой отметая даже лестные его памяти факты, если источники этого не подтверждают". Добавим, что автор не избегает приводить даже нелестные для памяти отца характеристики, если они служат подтверждением каких-то аргументов или фактов. Это происходит не от недостатка любви - по многим лирическим отступлениям и вообще по тону книги видно, как сильно Карло привязан к отцу, - но тут как раз такой случай, когда честность не противоречит любви.

Книга о Джанджакомо Фельтринелли написана с азартом, тщательностью, иронией - сочетание, которого, по-видимому, достичь было нелегко. Иногда, правда, кажется, что повествование утопает в подробностях, что оно вот-вот станет занудным или тяжеловесным. Автор - надо отдать ему должное - тоже это чувствует. Он знает, где надо вовремя остановиться и пошутить. Например, вот он рассказывает, как шеф полиции получает секретное донесение о том, что в библиотеке Фельтринелли происходят встречи молодых коммунистов-фанатиков и вся культурная подготовка служит лишь прикрытием для формирования боевой группы. "Действительно, - невозмутимо комментирует биограф, - Фельтринелли подчас ссорился со своими сотрудниками, когда заставал их в баре через дорогу увлеченно режущимися в бильярд. Похоже, что этим и ограничивался "боевой" дух организации".

Или вот, еще. "В Италии развод не разрешен (речь идет о 1950-х годах. - О.К.) - есть только один способ избавиться от жены (женоубийство не в счет): расторжение брака за рубежом с последующим подтверждением в итальянском суде".

Или вот такой эпизод. После выхода "Живаго" прошел слух, что к публикации романа приложило руку ЦРУ. Карло Фельтринелли говорит:

"В скобках заметим, что ЦРУ, похоже, отчасти замешано в этом деле. Речь идет о попытках пиратского издания книги. Я где-то читал, что даже служба безопасности Ее Величества не оставила книгу без внимания. Они якобы сфотографировали рукопись романа в Мальтийском аэропорту во время инсценированной вынужденной посадки самолета, на котором летел Фельтринелли. Но с какой бы это стати Джеймсу Бонду сидеть в последнем ряду салона у окна и покуривать турецкую смесь? Вопрос остается открытым".

Автор очень сведущ в области технологии (неважно чего - будь то перипетии приобретения рукописи Троцкого, выращивания тюльпанов или изготовления взрывчатки). Западная "кухня" книгоиздательства и книгопродажи описана им весело и увлекательно. Иногда это больше, чем рассказ документалиста, - это разговор поэта о книгопродавце:

"Ему нравятся киоскеры. Люди, выходящие на работу в туманный город, когда на дворе еще ночь. Ему нравится традиция лоточников, продавцов книг с плетенками за спиной". "В скором времени начинают обходиться также без канонического метода работы, который подразумевает классификацию гуманитарных знаний на различные сектора и назначение ответственного за каждый сектор.... Это тот же самый иерархический рисунок, который разделяет город на горком, райком, парторганизации и ячейки".

Еще цитата:

"В Милане все те же лица: будильник в четыре тридцать, холодная комната, ледяная вода, проклятия. Каждое утро один и тот же поезд отвозит в мастерскую, на металлургический завод, на химическую, текстильную, пищевую фабрики. Приезжего встречает беспомощный профсоюз и прежде всего хозяин, не устающий изобретать телефонные провода, пластмассы, железо и трубы, домашние электроприборы. Он никогда не улыбается. За границей - например, в Лондоне - подобная смесь дыма и тумана называется "смог"".

Это образец его неореализма.

Очень выразительно обрисован западный - малоизвестный нам - контекст истории с "Живаго". Карло Фельтринелли пишет, что публикация "Доктора Живаго" была политически и культурным поражением советской власти.

"Существует фотоэмблема этого фиаско советской власти. Фотокорреспондент увековечил заместителя председателя Совета министров Анастаса Микояна, мрачно созерцающего витрину самого большого нью-йоркского книжного магазина. Это произошло в ходе его визита в США зимой 1958 года. "Живаго" был единственной книгой, выставленной в витрине в огромном количестве экземпляров".

"Для Фельтринелли "Живаго" навсегда останется в крови как сильнейший наркотик, глубочайшее человеческое переживание, - полагает биограф. - Благодаря роману он убедился, что его ремесло может влиять на ключевые вопросы жизни. Он пишет Пастернаку: "Живаго" всегда поможет мне найти простые и глубокие ценности жизни в тот момент, когда они будут казаться мне окончательно потерянными". Живаго, как явствует из этого пассажа, стал ключевым словом для всего, что есть приключение и смысл жизни".

Для него, человека действия, направленного на мгновенный сегодняшний результат, история с "Живаго" была безусловным потрясением. До этого он задавал вопрос: может ли издатель изменить мир? - и отвечал себе: издатель не может изменить даже самого себя.

Теперь ему требовалась постоянная "подпитка". Этот театр одного актера, видимо, восхитительнее всего было разыгрывать в политических декорациях. Ради этих ощущений Фельтринелли был готов поехать куда угодно - главное, чтоб там можно было получить гарантированный допинг риска и опасности. (Пастернак всего этого очень не любил и называл "щекоткой нервов".)

Пастернак был человек совсем иного склада, противоположного. Замечательно написал об этом в предисловии к книге Е.Пастернак: "Решительному неприятию идеи "переделки жизни" он противопоставлял неисчерпаемую содержательность и самодостаточность плодотворной частной жизни и среди хаоса войн и революций жаждал возвращения стабильности жизни отдельного человека, бессмертием которого становится память, входящая в состав будущего". Он и к изданию "Живаго" относился с этих позиций - как сказано в одном из писем к Фельтринелли, "будущее нас вознаградит".

Можно сказать, что Фельтринелли был слепок со своей эпохи, ее заблуждений и разочарований, ее парадоксов и банальностей, ее страстей и ее смуты. Он нес в себе противоречия и разорванность своего времени. "Страсть к разрывам", как сказал бы (и сказал) один важный персонаж его биографии.

Карло Фельтринелли пытается и не может понять, как его отец умер (или погиб), что там на самом деле произошло:

"Я, конечно, не думаю об этом каждую секунду - еще бы, столько лет прошло, - но никто лучше меня не понимает страшной смерти 14 марта 1972-го. Умереть за идею - самая радикальная из всех сказок. Но эта смерть не стала символом и не поддается никакой логике, а вызывает лишь осуждение и насмешки, как справа, так и слева, и сводится к непроизвольно сработавшему часовому механизму, цена которому - не больше, чем банке фасоли.

Закладывать взрывчатку ночью в Сеграте - дело непростое, одно неверное движение - изоляция порвалась, и детонатор коснулся взрывателя. Кто настраивал часовой механизм? Сведения самые разноречивые. Дело сдано в архив под грифом "несчастный случай". "Но для меня гибель Фельтринелли остается загадкой", - и поныне утверждает следователь, который закрывал дело.

...Отец предупредил меня о том, что разрыв сердца обрывает жизнь без предупреждения, но я не видел, как он стареет вместе с историческим компромиссом и двусторонней катарактой. Взрыв произошел от неверного движения на поперечной перекладине (от трения ткани кармана о колпак часов, от не вовремя сработавшего детонатора), а быть может, кто-то поставил механизм на минуты вместо часов? Ответ нужен для завершения рассказа, а вовсе не для выяснения того, что воистину важно".

Может быть, как раз логике там что-то поддается. Маховик террора, в раскручивании которого Фельтринелли принял самое горячее участие, в какой-то момент качнулся в его сторону.

P.S. В заголовке книги Карло Фельтринелли есть слова "Senior Service". Это название марки любимых сигарет Джанджакомо Фельтринелли. Пачка "Senior Service" осталась лежать на приборном щитке автомобиля, на котором он приехал в Сеграто в ту самую ночь на 14 марта 1972-го.

• Книга на вчера