Русский Журнал
/ Круг чтения / Книга на завтра www.russ.ru/krug/kniga/20031002_ts.html |
Из чего растет свобода? Нина Воронель. Без прикрас: Воспоминания. - М.: Захаров, 2003. - 432 с. - (Серия "Биографии и мемуары"). ISBN 5-8159-0313-2 Татьяна Сотникова Дата публикации: 2 Октября 2003 Сегодняшняя рецензия на эту книгу может показаться странной, потому что книга-то издана уже больше полугода назад. Вместе с тем, рецензировать эту книгу сейчас совершенно естественно: все сроки вышли, и раз уж рецензии не появились, то можно не сомневаться - это не случайность. Может быть, эта книга практически не рецензировалась только по одной причине - потому что критики ожидали: когда же разразится скандал, в котором они с удовольствием примут участие? И ожидать этого было вполне естественно. Во всяком случае, после того как глава "Юлик и Андрей" была опубликована в "Вопросах литературы" (2002, #5), газета "НГ-Ex libris" (6 февраля 2003 г.) выделила под скандал целую полосу со звучным названием "Трибуна". Сказано на этой трибуне было немало: и про "пахучие извержения причудливой фантазии автора", и про "мелочность эпизодов, мелкость восприятия, грязный тон", и про то, что книга являет собою "тот вид апокрифа, который требует критического анализа". Кстати, критического анализа можно было ожидать в той же мере, в какой и скандала. Однако по выходе полного текста воспоминаний Нины Воронель не произошло ни того, ни другого. И этот заговор молчания вокруг книги, в аннотации к которой сказано, что автор рассказывает "о своих встречах и отношениях с Корнеем Чуковским и Лилей Брик, Борисом Пастернаком и Тарковскими, Андреем Синявским и Юлием Даниэлем, Марьей Розановой и Ларисой Богораз, Давидом Самойловым и Аллой Зиминой, Михаилом Гробманом и Ильей Кабаковым", - вызывает некоторое недоумение. Ведь интеллигентные люди среднего и старшего нешкольного возраста постоянно сетуют, что будто бы в сознании их внуков брежневская эпоха находится где-то рядом со временами то ли Бориса Годунова, то ли Александра Третьего - было, дескать, что-то такое, а нам-то какое до этого дело? И почему бы, в таком случае, не обратить внимание этих самых нелюбопытных внуков на книгу, в которой вспоминаются люди, мягко говоря, достойные воспоминания? Может быть, например, внукам было бы нелишним понять о Чуковском то, о чем он говорил мемуаристке: "Когда другие меняли взгляды, я менял жанры"? А то живут себе детки и думают, что ради возможности ездить за границу и посещать продвинутые клубы им при необходимости надо вот именно менять взгляды - а как же еще выжить в суровой действительности? Но, конечно, о книге Воронель не пишут вовсе не из неуважения к личности Чуковского. Не пишут о ней потому, что автор замахнулась на святое - на личности диссидентов, и это было понятно уже из главы "Юлик и Андрей", в которой рассказывалось о процессе Синявского-Даниэля. Личности, увиденные глазами Нины Воронель, что и говорить, производят впечатление... неоднозначное. Рассказанные ею истории таковы, что опровергнуть их невозможно просто потому, что свидетелями их были только их участники - такие же, как она сама. А поэтому спор о правдивости происходившего сводится к перепалке: "Так было! - Нет, так не было!". Но прочитать эти истории, раз уж они написаны, все-таки придется. Придется прочитать о том, как молодые борцы с режимом, расшалившись, из духового ружья стреляли из окна по арбузам, и им казалось ужасно забавным недоумение продавца и покупателей. О том, как во время процесса Синявского-Даниэля их жены не только вели разоблачительные записи в зале суда, но и, словно обычные обывательницы, радовались покупке дефицитных и дорогих колготок. О том, как Марья Розанова расплачивалась с ювелиром Петровым, который делал дамские украшения по ее проектам:
Кстати, приблизительно такое же впечатление производит и история, рассказанная Ниной Воронель уже о себе самой - о том, как, оказавшись ночью в доме Синявских под Парижем, пока хозяин спал, она из любопытства рылась в рукописях на его столе. Так что нельзя сказать, чтобы рассказчица сильно щадила саму себя в своих воспоминаниях... Объяснение такой своей воспоминательной беспощадности она дает исчерпывающее:
Для чего Нина Воронель написала эти мемуары? Почему-то трудно поверить, что из мелочности характера, или из желания кому-то за что-то отомстить, или от стремления принизить чью-то роль в достойнейшем деле борьбы за права человека. Это действительно была борьба, и ее участникам действительно приходилось несладко - из книги Воронель это гораздо более очевидно, чем из пафосных восклицаний тех, кто возмущается ее покушением на светлые образы борцов. Кстати, ни о Сахарове, ни о Солженицыне в книге нет ни одной грязноватой бытовой истории - только чистое, без патетики, благоговейное уважение. Интересно, почему бы? Впрочем, по прочтении книги понятно, почему, но для этого ее нужно ведь прочитать... Да ее не только нужно, но и просто интересно прочитать. Потому что время это ушло, и люди, к большому горю, уходят, и вместе с ними уходит ощущение живости, близости всего, что с ними происходило - то самое ощущение, которое не позволяет считать их современниками Бориса Годунова. И поэтому всякое живое свидетельство о событиях их жизни драгоценно, даже если оно не слишком нравится самим участникам этих событий. К тому же Нина Воронель сумела написать о многих явлениях с юмором, который представляется тем более уместным, что ныне эти явления стремительно покрываются бронзовым налетом чрезмерной серьезности. Вот, к примеру, ее впечатления о посещении мастерской художника Ильи Кабакова:
Таким образом, при мне, возможно впервые, был сформулирован основной принцип возникавшего на моих глазах концептуализма - воспроизводимость. Я, разумеется, тогда этого не поняла, но теперь вычислила и горжусь своей причастностью". Можно понять тех, у кого мемуары Нины Воронель вызвали возмущение. Но гораздо естественнее понять тех, кто даст их почитать своим детям и внукам. По крайней мере, детки не будут потом говорить: "Правильно закрыли телевизионный канал NNN. Подумаешь, борцы за свободу! А вы знаете, какие у них были зарплаты?" Может быть, они научатся понимать, что свобода есть ценность абсолютная, не зависящая от внешних обстоятельств. И что те, кто ее отстаивают, достойны абсолютного же уважения - независимо от особенностей их далеко не киношных характеров. |