Второй предпосылкой гениальности является выбор тем, весьма удаленных от частных интересов самого писателя.

Кольридж

Один из "путей поэта" - самоустранение из собственных сочинений. Бегство, движение с пересадками. Другой "путь поэта" - полная сосредоточенность на своих состояниях. Высокая тугоухость, куриная слепота.

В первом случае поэт движется в сторону драматургии: голоса плюс картинка. Это, что называется, "путь художника". Во втором случае поэт движется к абсолютной бредятине. Это путь, одинаковый для идиотов и пророков.

Бывают эпохи повальной бредятины, но никогда еще не наступала эпоха "самоустранения". Это вещь единичная, что важно помнить. Там и тут есть свои "за" и "против". Но в первом случае "за" все же больше. Хотя бы потому, что в голосовании принимает участие читатель.

Кому из нас нужны чужие "бреды"?

Американец Энтони Хект (1923 г.р.) - поэт "олимпийский": пауза перед развязкой, прелюдия ему важнее развязки. Поскольку пауза и прелюдии длятся, а развязка ставит точку.

Энтони Хект - поэт "самоустраняющийся": в нынешнем сборнике, куда вошли стихотворения из разных книг, начиная со второй 1967 года "Трудные времена", представлены разные же варианты поэтического "отказа" от себя.

И разные типы пауз и прелюдий, которые "отказ" оркеструют.

Это, во-первых, разнообразные описания, на которые Энтони Хект мастер, каких мало. Это, во-вторых, монологи третьих лиц: тоже, в общем, штука подзабытая. И, в-третьих, драматические многофигурные сцены в духе Роберта Фроста - одного из любимых поэтов Хекта.

Хект вообще в этом смысле типичен для современной поэзии. По его стихам можно изучать ее историю. Это значит, что он пишет с оглядкой на предшественников, но они - как бы это сказать? - работают у него наравне с пейзажем или языком. То есть превращаются в исходный материал. Собственно, у поэта есть только три в этом смысле варианта отношений с классикой. Погибнуть под ее завалами - раз. Использовать ее - два. И сделать вид, что ее не было - три. Первый путь выбирают эпигоны, третий идиоты, второй - поэты.

Например, Энтони Хект.

В его стихах часто звучит Оден. "Звучит" тут самое подходящее слово: риторика и версификация в стихах "Адам", "Предсказания ребенка" и в особенности "Смерть - Мексиканский революционер" искусна и узнаваема. Это эхо объяснимо - Энтони Хект один из самых проницательных ценителей Одена, поклонник с юности, автор книги "The Hidden Law" 1993 года. Это четыреста страниц в защиту не столько оденовской риторики, сколько - поэтического канона, который по умолчанию признавал за собой поэт.

Виден у Хекта Уоллес Стивенс. "Виден" тут самое подходящее слово. Только Стивенс умел заметить консервную банку на свалке - и придать ей статус откровения. То же делает и Хект: в стихах "Парад на Пятой авеню", "Смерть прогуливается" и, конечно, в лучшем - "Прозрачный человек".

Фрост, конечно, Фрост - куда без Фроста? Лучшие, на мой взгляд, стихи написаны Хектом с оглядкой на этого поэта - самого визуального и самого "драматургического". Это те же "Прозрачные люди" и "После дождя".

Все, о чем было сказано выше, - это, так сказать, обязательный поэтический налог, который платит каждый поэт, приходящий в наше время.

Теперь поговорим о "дивидендах".

"Прозрачность" - вот слово, каким было бы удобно описать поэзию Хекта. Его стихи часто называли описательными, визуальными. Действительно, бывают у Хекта картины, где каждая капля на ветке дрожит и переливается, и читатель это видит. Замечательно. Но "Озерная школа" тут ни при чем. Смысл "видеоряда", который выстраивает Хект, - в его истончении. Когда за картинкой сквозит и переливается другая, в рифму. Как, например, в показательном, хотя и раннем, стихотворении "Холм", когда в венецианской толчее мерещится сизый холм его детства. Что делает Хект? Там, где другой подводил бы итоги: "жизнь моя, иль ты приснилась мне" - Хект обрывает текст. Потому что смысл не в итогах. А в прозрачности: между временами, образами.

Тогда-то и возникает пауза, от которой перехватывает дыхание. В этих паузах спираль времени сжимается - и видно, что творится на соседних витках. Поэтому Хект может совершенно спокойно начать с монолога Исаака, а закончить сценой с фашистом. Два, три мира у него живут рядом, просвечивают. Перегородки между ними прозрачны. Просто надо уметь видеть и слышать - то есть "самоустраняться". И тогда будет видно и слышно, как звучит пауза между "жизнью" и "небытием".

И что звучит она - одинаково.

Самые замечательные сравнения вы также найдете у Энтони Хекта. Он любит их заметно больше метафор, это видно. И тут эта любовь показательна. Ибо в метафоре вещи перемешиваются, как белок с желтком, и уже неразделимы. А в сравнении вещи лишь просвечивают, не смешиваясь, друг через друга.

Сохраняя при этом олимпийскую "неприкосновенность".

И это характерное созерцательное принятие и приятие мира "от Энтони Хекта". Оно, как мы видим, влияет на подбор художественных средств. А значит - подлинно.

Мне больше нравится смотреть в окно
на те деревья, что через дорогу.
Пустячное занятье, но оно
вниманье поглощает без остатка.

Листва сошла с ветвей, и обнажилось
тончайшее строенье сикомор,
изящная архитектура буков.

Я много дней смотрела на деревья
и лишь недавно стала понимать,
на что они в отдельности похожи -
на увеличенную многократно
модель сосудистой системы мозга.

Они стоят как мощные умы,
застывшие в безмолвном созерцанье.
Стволы, суки и веточки питают
полет возвышенных, бессмертных мыслей.

И я решила дать им имена.
Вон, слева, высится великий мозг
Бетховена, а та рябина - Кеплер.
И весь пейзаж стал Пантеоном Славы

(Пер. Григория Кружкова)

О стихах Хекта и говорить-то хочется сравнениями. Что стихи его стоят как соборы, где пробиваются пыльные лучи солнца - или те самые деревья. Что это и не стихи вовсе, а какие-то гобелены, шпалеры, где шествуют фигуры музыкантов и танцоров, клоунов и карликов.

И дальше в том же духе.

Отдельная история - это английский язык. И тут Хекту тоже нет равных. Его стихи - это стоический пример преодоления "музыкальности", о которой говорит сам автор в интервью. Преодоления в пользу перечисленных качеств. Но эхо этой "chamber music" звучит в строчках Хекта, придавая им тон и вкус, вибрацию, что ли. Далее. Хект виртуозен и в короткой строке - что после Одена удавалось немногим, - и в белом пятистопном ямбе. Для короткой строки хороша риторика, чем он пользуется, а в белом ямбе ему легко и удобно переходить от бытовой речи к лирическим обобщениям. И это штука тоже очень показательная. Поскольку раз и в современном английском белый ямб "работает", то у нас ему сам Бог велел.

Ну, это специально для тех, кто талдычит о старении формы.

Поскольку пример Энтони Хекта - это еще и о том, что нет формы старой или новой, а есть плохие или хорошие поэты, которые умеют или нет ею пользоваться.

Другое дело перевод. Риторические, "понятийные" стихи идут на русском традиционно "со скрипом". Поэтому не слишком удались "Происхождение кентавра" и "Письмо", скажем. Хотя в "Письме" есть важная строка: "до чего же неладно все у того / кто не слышать твердо решил / неотвязного бормотанья своей собственной крови".

Это к вопросу о "самоустранении" и ценах, чего оно стоит.

Но в целом книга - это удача 100%, одна из самых лучших в серии. И знаете, почему? Потому что большая часть текстов в ней принадлежит поэзии, а не переводу (за что отдельное спасибо Владимиру Гандельсману, который больше остальных - и по количеству, и по "личной заинтересованности", которую в стихах не скроешь, - участвовал в этой книге).

В общем, можно считать, что поэтическая серия издательства "Ars Interpress" состоялась "на ура". Конкурентов у нее нет. Это - лучшее, что печатается на русском с "поэтического английского". Что-то вроде "Иностранки" в переводной поэзии, чего нам очень давно не хватало. Почти знак качества. В серии уже выходил велеречивый и "комковатый" ирландец Имон Гренан - и поэтесса Луиза Глюк. На подходе Лес Маррей в переводах Регины Дериевой.

Над всеми этими книгами, как видим, работали в основном русские поэты и переводчики с "той стороны" - Григорий Стариковский, Владимир Гандельсман, Андрей Грицман, Юлия Кунина и другие. Теперь, с выходом Хекта, когда серия окончательно состоялась, мне вообще кажется, что можно говорить о переводческом феномене "той стороны".

Ну, это когда переводчик уверенно знает не только оригинал, но и "оригинал оригинала".

То есть жизнь, в среде которой эта поэзия возникала.

И точно: вспархивает птица,
и тельца блик среди стволов
мелькает, в правоте быстра
жизнь, восхитительны пространство,
и света строгая игра
средь вязов, и трава, и лица
тех валунов, и этих слов
бескомпромиссное спартанство.

Возможно, все это подсказки
к тому, что предстоит решить
(уж если равен этот игрек
чему-то или этот икс).
Возможно, это тайный выкрик,
монетки привкус, вьется нить,
реки событье, путь к развязке,
вспухающий, унылый Стикс.

Странней всего - жизнеприязнь
и всякой нечисти моя
отъявленная небоязнь,
еще странней, что первый вдох,
невинной жадностью дыша,
одушевил сии края -
о безрассудочный сполох! -
бесплодные - тобой, душа.

(Пер. Владимира Гандельсмана)