Ты спал. И в этом нервном сне
ты был испуган, нем, как рыба,
как мина накануне взрыва
в тревожной, зыбкой тишине.

С невыплаканною тоской
ты спал, как одинокий ворон.

Яна Джин. Колыбельная для отца

"Каждый писатель всю жизнь пишет одну книгу". Каждый √ не каждый, а Нодар Джин все-таки писал. Более того, он не продолжал ее, а все время то дописывал, то переписывал. Моментами компилируя уже сказанное с только что придуманным. В полной мере это относится к книгам "История моего самоубийства" и "Пять повестей о суете" и чуть в меньшей - к "Учителю".

Это тот писатель, говоря о котором все же придется рассказать его биографию, ибо не оторвалась книга его от пуповины и прикреплена она к автору и его прошлому. А хорошо это или дурно, решать не нам, и не только суета есть, но и время приходит камни собирать тоже. Говорить о биографии придется еще и для того, чтобы говорить об автобиографичной книге на "ее языке".

Нодар Джинджихашвилли родился в Грузии. Его дед был раввин, а отец юрист (прокурор). В 1963 г. закончил филологический факультет Тбилисского университета, а в 1966 г. - московский ВГИК. В 1968 г. защитил кандидатскую диссертацию по эстетике, а в 1977 г. стал самым молодым доктором философских наук в истории СССР. Работал в Институте философии АН СССР, в МГУ и ТГУ. Автор многих исследований по философии и истории культуры, по эстетике и психологии. С 1980 года жил в США. В Америке занимался журналистикой, затем преподавал. Профессор философии, в 1981 г. он стал лауреатом Рокфеллеровской премии по гуманитарным наукам. Журнал "The New Rеpublic" - в связи с его нашумевшим делом против радиостанции "Голос Америки" - назвал его "Гражданином Джином", по аналогии с героем классического фильма "Гражданин Кейн"... Сам скандал и суд подробно описаны в "Истории моего самоубийства" и в третей части "Пяти повестей о суете" (о вере). Там же есть достаточно любопытное описание страны:

"Если бы Бог не сотворил мира, ничего дурного в этом не было бы. Был бы он себе, этот мир, как был. Несотворенный. Так же и с Америкой. Но в отличие от остального мира, она бы еще осталась неоткрытой. И ничего неприемлемого в этом опять же нету, ибо уникальность этой некогда открытой земли заключается как раз в том, что она ничем не отличается от неоткрытого мира. Того, который существует со дня его сотворения.

И все-таки именно в Америке, в отличие от остального, неоткрытого, мира все на свете становится очень понятно".

В 1990 г. Нодар Джин преподавал в РГГУ сравнительную историю религий, а его документальный фильм "Последнее путешествие", созданный им по собственным фотографиям, завоевал ряд важных призов на международных кинофестивалях. Написал три романа - "Учитель", "История моего самоубийства", "Пять повестей о суете", еще - "Книгу еврейских афоризмов", а также переводил стихи своей дочери на русский.

Его романы очень биографичны, его собственную историю можно вполне четко вычленить из текста. Поэтому о книге можно сказать, что это роман человека с интересной судьбой. Все, что с ним приключалось, как писателю было ему только "на руку", да и как человеку, вероятно, тоже. В свое время Анна Ахматова сказала по поводу другого его современника, эмигранта и тоже еврея - Бродского: "Какую биографию делают нашему рыжему". И оказалась права. Важна судьба и полный набор впечатлений.

Но может быть, именно из-за этого книгу интересно читать. Читатель знает автора, во всяком случае, он видит из предисловия, что тот претенциозен, интересен и даже философски подкован. И в результате выходит, что автор-человек-собеседник и его жизнь оказывается интереснее своей книги, несмотря на множество "но". Вот и придется говорить именно об этих "но".

Это, прежде всего, хороший богатый язык с метафорами и внутренней поэзией, "зрительность" героев их визуальность, четкое видение эпохи и культуры в целом, ирония, в том числе и к себе, искрометность и искренность языка.

В одном из интервью Нодар Джин говорит:

"Мой Петхаин - это старый район Тбилиси, где встарь жили только евреи. Позже здесь поселились грузины, армяне, русские, курды, турки, персы, греки - ну и так далее. В начале 53-го, как я описываю в романе, еврейским семьям было приказано эвакуироваться в Казахстан, и лишь смерть Сталина спасла многие из них, в том числе и мою, от этой насильственной "эвакуации". Как ни парадоксально, проводить ее пригнали чеченцев, в недавнем прошлом тоже "эвакуируемых".

Потом жизнь, как водится, восстановилась. То, что описываю я, это уникальный сплав еврейского мироощущения, грузинских традиций, совковой ментальности и южного темперамента. Мир со своими эпическими героишвили, падшими ангеловани и феникселами, восстающими из пепла... Я давно не был в Грузии, даже боюсь как-то - похоже, этого мира уже нет. Какие-то осколки перекантовались в Америку, об этом я тоже пишу в своем романе".

В книге история о чеченцах и переселении много интересней. Там, например, есть такой момент: дед-раввин садится перечитывать Тору, поскольку считает, что переписчики допустили ошибку, иначе Бог этого (выселения) допустить бы не мог, ошибку он действительно находит - и тут же все меняется к лучшему.

Хороший сон про сову, хорошая история про стариков, живущих в чеченской синагоге, чтобы ее не разрушили, и рассказ о 38 эссенциях для разных заболеваний души: "эти состояния доктор разбил на семь категорий: обеспокоенность, сомнительность, одиночество, безразличие, чрезмерная податливость мыслям, отчаянье и участливость в благоустройстве мира" - на каждую хворь по склянке с травяным снадобьем. Все это отчасти напоминает "Алису".

Книга состоит из пяти частей и предисловия, в основе лежит такой принцип - "Сомнению подлежит все, кроме существования. Кроме суеты". К "суете" автор причисляет любовь, веру, глупость, исход и смерть. В каждой части рассказывается история или ряд историй, которые иллюстрируют тему. Части книги походят друг на друга. Немного отличается первая, в ней рассказывается история женщины, а автор лишь появляется в конце, как участник, и этой части нет в "Истории...". Хотелось бы все-таки "вдаться" в арифметику и показать выведенную статистику объема глав - на предисловие приходится 20 страниц текста, на любовь - 97, на исход - 98, на смерть - 161 и на глупость - 122 страницы.

Наиболее интересными в книге мне представляются афоризмы и афористические названия глав, типа: "смерть исправляет человека", "трагичность человека определяется его занятостью завтрашним днем", "половой акт есть форма коммуникации", "мудрость заключается в добывании смеха", "все в мире уже было, кроме того, что еще будет!" и т.д. Собственно говоря, все главы построены, соотнесены с такими вот своими афоризмами, которые разворачиваются до абзаца. Главы всегда небольшие и подчинены общей структуре. На каждую часть книги есть тоже свое афористичное определение, вот, например: о вере - "смерть - это лишь расставание с будущим, единственное достоинство которого заключается в том, что оно не случилось и с которым поэтому, в отличие от прошлого, не связывает печаль", о любви - "любовь к близкому человеку, рассудил я, есть не только самое простое из сущего, но и самое непонятное. Поэтому людям и кажется, что она - либо пережиток чего-то величественного, либо зачаток непредставимого", об исходе - "где граница между изгнанием и исходом? Изгоняемый или исходящий - не оба ли исполняют чужую волю? Действительно ли изгнание есть беда, а исход - праздник? <...> не есть ли исход лишь игра в освобождение, а изгнание, стало быть, - освобождение от игры и обмана?".

Обычно Нодара Джина сравнивают с такими писателями, как Маркес, Зингер, Кундера, Искандер. Заманчиво, конечно, вписать в этот ряд, повязанный даже аллитерацией, и Нодара Джина. Но, по-моему, тем, как рушатся границы между случайно-случайными людьми, он скорее напоминает Павича в книге "Пейзаж, нарисованный чаем", но только этим, Павич в остальном другой, метафоричнее, духовнее что ли. К тому же православие не Тора, комментариев и толкований не приемлет, а от того внешне меньше свободы. Хотя то, что Нодар Джин сам говорит о себе, вероятно, тоже немного неправда и лукавство:

"Я не считаю себя религиозным человеком. Хотя и работал над несколькими книгами по истории религиозной философии. Одна из них - "Книга еврейских афоризмов" <...> Думаю, что я - атеист, но в ту пору, о которой мы говорим, я очень хотел стать религиозным. Я тогда себя ощущал довольно сильно евреем, поскольку это не поощрялось"( из интервью "Дружбе народов").

Также хочется отметить, что у автора все же есть проблема с чувством юмора, которым он, кстати, все время гордится - это тот случай, когда человек умеет хорошо шутить, все внемлют и улыбаются, но никто так и не смеется. Еще, как ни странно, в тексте нет географии. Есть географические названия, а географии нет, люди есть, храмы есть, а ее нет. Также важный момент, связанный с откровенностью - автор-герой до большой степени откровенен, но когда ему приходится делать что-то совсем из ряда вон выходящее, он часто оправдывается, как например, с изменой жене или с вдыханием кокаина.

При всех неумалимых достоинствах этой замечательной книги, у меня все же возникло ощущение застольного пьяно-откровенного разговора, который по всем правилам жанра должен был бы уже закончиться - и сказано, и пересказано уже все, все истории стали былью, и еда подъедена, и бутыли пусты, и гости с машинами собирают тех, кто без транспорта, а самых неустойчивых хозяева укладывают на полу - но разговор не заканчивается, картинка не меняется, и все на своих местах, затем фотовспышка, и кадр напоминает известную сцену с Христом и его учениками.

"И будущее, и прошлое заставляют человека кем-то стать"(НД).