Для начала - небольшое отступление. Как уже рассказывалось в РЖ, недавно главный редактор "Знамени" Сергей Чупринин опубликовал, наконец, свой главный труд последних лет - два огромных тома словаря-справочника "Новая Россия: Мир литературы". Согласно замыслу составителя, предполагалось учесть и расставить по алфавиту абсолютно всех пишущих на русском языке. Юнцов и пенсионеров. Светочей и графоманов. Россиян и забугорцев. Живых и ныне покойных. Точнее говоря, тех из них, кто за последние полтора десятилетия вырастил хоть одну книжку: прозаическую, поэтическую, литературно-критическую - короче, имеющую какое-то, пусть косвенное, отношение к культуре.

Реестр весьма представителен. Однако автору, как он ни старается, не удается сделать все словарные статьи равными по размеру и информативности. Маститый столичный писатель Икс неизбежно выпячивается колонкой подлиннее, предъявляя миру внушительный творческий путь, мощеный разнообразными изданиями. И, напротив, забытый всеми урюпинский литератор Игрек уныло зияет трехстрочной биографией, увенчанной столь же скудной библиографией. Кроме этих многочисленных Иксов и Игреков, в чупрининском двухтомнике обнаруживаются и некоторое количество писателей (вернее, писательниц) Зет, у которых многострочный свод сочинений (как правило, детективных) соседствует с полным отсутствием не только биографий, но и отчеств у их авторесс. Это фантомы. Призраки мыльных опер. Рукотворные тайфуны с ласковыми именами, рожденные на бумаге и для бумаги, - результат умных издательских технологий, долженствующих облегчить карманы сограждан. Наши мичуринцы ротационных машин уже насобачились выводить с нуля любую разновидность мнимых создательниц макулатуры: для дачи, для огорода, для пляжа, для электрички, для фитнесс-клуба. Реально пишущие (в основном, мужчины) скрыты в тени. Читательская масса их никогда не увидит, а увидит - не поверит. Да и не в них дело.

Дарья Аркадьевна Донцова, автор рецензируемых сегодня мемуаров, выгодно отличается от своих иллюзорных товарок, не существующих даже в гонорарной ведомости. У Донцовой есть свое реальное лицо (ну, может, слегка подправленное опытным ретушером). У нее есть реальное имя (пускай даже и не совпадающее с тем, что значится на обложках). У нее есть всамделишные дети. Настоящий паспорт. Водительские права. История болезни. Собаки. Муж. И др. И пр.

В то же время означенная Дарья - гораздо больший призрак, чем все бумажные Марины, Светланы, Татьяны и Ольги вместе взятые. Донцова представляет собой высшую и последнюю стадию издательских манипуляций. Не какой-то сотканный из флюидов фантом в момент рождения наделяется заданными свойствами, а обычная гражданка, взятая из гущи жизни, обтесывается до размеров прокрустовой схемы. Был человек - стал проект. Свежевыпущенная автобиография писательницы призвана лишь утвердить эту схему в последнем чтении, окончательно пришпилив мираж к пустому горизонту.

На выбранный имидж народной любимицы работает все, начиная с имени на обложке. В реальности рассказчицу зовут Агриппина, но простоватая Груня явно выпадает из концепции. Стало быть, Груню побоку. "...Как вам нравится Дарья? - спросил редактор. - Коротко, красиво и в сочетании с фамилией отлично смотрится: Дарья Донцова. Д.Д. Легко запоминается, что для писателя важно..." Сочетание и впрямь недурное. Чудятся отзвук цокающей конницы Дмитрия Донского вкупе с привкусом патриотических "самолепных" пельменей марки "Дарья" из телерекламы.

Брэнд пойман. Теперь пора браться за автора мемуаров: слепить саму Дарью из того, что было. Однако тщательно, с умом. Один неосторожный шаг - и какой-нибудь сегмент аудитории может быть потерян. Потому-то пространство книги организовано столь хитроумно, чтобы потрафить решительно всем. Каждой категории потенциальных поклонников брошена кость с мясом. Для правых тут имеется дореволюционная бабка Донцовой - "из бывших" (собственный дом в Кисловодске). Для левых держат прабабку-прачку и дедку-чекиста, ближайшего соратника Железного Феликса. Для совсем уж маргинальной публики тоже есть пожива - упоминается прадед, пьющий по-черному (хотя сама мемуаристка спиртного не переносит - вот и подарочек для абстинентов!). Не останутся без угощения злостные феминистки-мужененавистницы: им наверняка придутся по вкусу раздраженные пассажи про "толпу злобных нереализованных мужчин", которая "топчет ногами двух хрупких женщин, посмевших добиться успеха" (успокойтесь, топчет не в буквальном смысле, а на ток-шоу - с участием Донцовой и Дашковой). А как же граждане, сдвинутые на мистике и эзотерике? И этих не бросим. В книге имеются рассказы о сирийской гадалке и о вещей цыганке, чьи предсказания, натурально, сходятся один в один. Как по писаному. А что же любители животных? Пусть не волнуются, и им будет приз: последние два десятка страниц книги посвящены исключительно "собачьей" теме. Для адептов других разновидностей домашних любимцев есть также нежно упомянутые кошки и хомячки.

Короче, всем сестрам роздано по серьгам. Люди демократического замеса оценят отдельные фразы об ужасах ГУЛАГа, однако не будут разочарованы и те, кто демократию называет "дерьмократией", тоскует о прошлом и костерит нынешнюю свободу слова. "Работать в периодических изданиях не хочу, - доверительно сообщает автор. - Да и о чем мне писать? Делать репортажи из морга, стриптиз-бара или подпольного абортария не желаю, воспевать демократию не буду, ругать прежние, пусть не слишком хорошие времена не считаю правильным..." Кстати говоря, среди отрицательных персонажей, возникающих в мемуарах, много журналистов - наглых, глупых, циничных, подлых. Но чтобы пишущая братия вдруг не обиделась, Донцова внезапно обрушивает на нее целый ворох столь же неумеренных комплиментов, называя особо отличившихся перед ней представителей "четвертой власти" - пофамильно, списком, через запятую. Таким манером гости передачи "Поле Чудес" обычно передают в эфире приветы папе, маме, друзьям и воинскому начальнику.

Как и всякий симулякр, Дарья Донцова не имеет права быть стопроцентно идеальной. Это подозрительно и вызывает отторжение. Потому-то первым делом мемуаристка сама перечисляет свои маленькие милые недостатки: легкая косолапость, некоторая болтливость, отсутствие музыкального слуха, плохая успеваемость в школе. Ничего криминального, но утепляет образ. А главным козырем в истории нашей Золушки становятся выпавшие на ее долю суровые испытания - безденежье, трудная жизнь матери-одиночки, тяжелая болезнь. Все эти трудности Дарья преодолевает с весельем и отвагой, за что получает от судьбы бонус - славу первой леди российского женского детектива, маркированного словом "иронический". Невинная дамская графомания, поставленная на поток, усилиями издателей превращена в эталон pulp fiction, а страстотерпица Дарья Донцова из фигуры частной делается фигурой общенациональной...

Предвидим вопрос: неужели все, о чем рассказано в книге, - чистая выдумка? Отнюдь. Скорее всего, многое из описанного - чистая правда. Однако, сами понимаете, тут важны нюансы: интонация, композиция, подбор фактов. Все, что работает на образ Д.Д., - гипертрофировано. Все, что идет с ним вразрез, аккуратно затушевано. К примеру, наша мемуаристка, говоря о своем творчестве, как будто избегает завышенной самооценки, но как-то так получается, что хвалят ее книги исключительно люди достойные, а бранят только завистники-журналюшки и неудовлетворенные мужики. Еще более аккуратно убраны подробности о папе-писателе, чей образ поднят на недосягаемую высоту. Сказано лишь, что "отец был человеком щедрым и добрым". Читатель от литературы далекий и не узнает никогда, что секретарь СП и член многочисленных редколлегий Аркадий Васильев, автор романа "Есть такая партия!", был, мягко говоря, не самым достойным представителем писательского цеха, а говоря грубо - литературным погромщиком. Оттого, наверное, и в друзьях его ходили люди, ни один из которых после смерти "друга" и пальцем не пошевелил, чтобы помочь его бедствующей дочери. Об этой публике Донцова пишет с понятным омерзением, но не высказывает никаких догадок, отчего вокруг доброго папы водились лишь такого сорта деятели (вроде не названного по фамилии, но легко угадываемого "дяди Михаила" - то бишь Михаила Алексеева, одного из гонителей "Нового мира" Твардовского).

Однако оставим папу и его команду на поживу книжным следопытам. Искать генеалогию романов нынешней Донцовой в папином труде "Есть такая партия!" так же глупо, как и прослеживать связь между ее литературным попкорном и давними впечатлениями девочки Груни Васильевой от встреч с ее соседями по Переделкино - Корнеем Чуковским и Валентином Катаевым (хотя на влияние классиков детской литературы мемуаристка ненавязчиво указывает). Мемуары выпущены в свет вовсе не для того, чтобы скромно вписать Донцову в некую литературную традицию, застолбив ей место в компании с подлинными мастерами иронического детектива - допустим, Лоуренсом Сандерсом и Дональдом Уэстлейком. Сверхзадача много шире...

В романе одного из современных писателей (с некоторых пор издающегося в том же, что и Донцова, "ЭКСМО") есть эпизод: к герою, профессиональному пиарщику, являются братки и просят организовать национальную идею. В книге с исполнением заказа не срастается, зато вот в жизни, похоже, первый шаг сделан. И мы снова - впереди планеты всей и готовы переплюнуть Америку, где успеху полагается быть наградой за ум, красоту, талант, трудолюбие. Однако Донцова - не Генри Форд, не Стивен Кинг и даже не Мэрилин Монро. Наш кубик Рубика - с одноцветными неподвижными гранями. У нас удача улыбается не слишком умной, не слишком талантливой, не слишком амбициозной, хотя бесспорно трудолюбивой пожилой женщине. В этой связи вспоминается рассказанная Сергеем Довлатовым байка о литературной конференции советских еще времен, на которой немолодому писателю-докладчику, клеймившему Байрона за пессимизм, возразили: "Байрон был молодой, талантливый, красивый - и пессимист. А ты старый, бездарный, уродливый - и оптимист!" Очень похоже. Дочитывая "Записки безумной оптимистки", мы понимаем, что образ ДД и есть вышеупомянутая попытка воплотить нашу новую национальную идею. В ее состав входят немножко очищенного философского позитивизма (пока Земля еще вертится, все действительное так-сяк разумно), немножко европейского религиозного протестантизма (делай, что должно, и хуже не будет) и много-много чисто советского розового оптимизма (человек звучит гордо и потому рожден для счастья, как воробей для полета; вылетит - хрен поймаешь). К счастью, едва ли эксперимент с Донцовой пока может быть растиражирован (слишком много привходящих обстоятельств), но феномен уже состоялся. Так что теперь эту песню не задушишь, не убьешь.

• Книга на вчера: Владимир Михневич. Язвы Петербурга