"Свинобург" - город воспоминаний, хмурая территория детства; видения заключенного французской тюрьмы, недавнего легионера, о себе, жирном апатичном подростке из северной русской деревни - и о тонкой своей восторженной детской душе, умевшей многое видеть - и бессильной выразить свою муку. Повесть "Свинобург" - центральная часть новой книги Дмитрия Бортникова, написанной в Париже. Ее предваряет информативное предисловие Павла Крусанова, а заключает своеобразный эпилог - рассказ "Саша & Александр". "Внутренний отказ от гуманистической традиции", - вот что показалось Крусанову самым значительным в повести "Свинобург". Между тем, мне кажется, нет повести гуманнее на свете, чем та, в которой отверженному, немоватому, невзрачному мальчику дают, наконец, исполнить давнюю мечту: высказаться. "Свинобург" написан для того, чтобы мы смогли понять этого мальчика: его подозрительное влечение к "запрещенной" красоте смерти, его возмутительное бездействие и нелепую готовность умереть. И когда мы понимаем, что жирный нелюбимый ребенок Фриц в действительности имел право на жизнь - и основания для отказа от нее, гуманизм в повести Бортникова торжествует.

Композиция повести созвучна ее главным мотивам - смерти и памяти. Это могильная яма, погружение в давно похороненное прошлое. В повести около 50 безымянных главок, каждая из которых посвящена одному из эпизодов, героев, образов умершего детства. Начало - у края могилы, спиной к глубине. Взрослый человек в тюрьме, вина не указана. С ним работает женщина-психолог, просит его рассказать о себе. Она хочет узнать причину неизвестного нам преступления, она мыслит стандартно и узко. Вместо того чтобы спрашивать себя: почему он когда-то что-то сделал? - ей бы задаться вопросом: почему он так рад ничего не делать теперь? Что за тяжкое страдание в прошлом заставило его благословлять безопасность тюрьмы, влюбляться в ее тишину и стены, соглашаться на одиночество? Чтобы получить ответ - делаем шаг назад, оступаемся в детство. Сперва мы близки к поверхности, где самые грубые зарубки памяти - рубцы обид и страха. Бешеные окрики капрала легионеров перекликаются с матерной лаской деда. Фразы коротки и просты, горчат. Но стоит спуститься ниже - и выражения становятся полней, а воспоминания слаще. Сдавшийся, бездействующий узник оказывается мальчиком, погруженным в свободное созерцание. Фриц пассивен и женственен, его душа - безвольная стихия воды, в его мечтах все "плывет", и себя он ощущает утопленником в "скользкой ванне своего тела". Мы на "счастливом" склоне его детства: общие мечты с другом Витькой, тайная любовь к его матери, легенды о нибелунгах, коллекция птичьих перьев. Небрежная шалость судьбы добавляет к этим радостным дарам детства еще один, почти драгоценный: Фриц рожден, чтобы видеть красоту и тайну жизни. Видеть - но не выразить. Хранить в себе, для личной эгоистичной услады. Счастье на себя одного - почти богатство для одинокого молчаливого мальчика. Если бы этот детский талант созерцания не противоречил слепой активности взрослого мира!

Жизнь - "ярость", а Фриц тих и бессилен, он не носитель жизни, а будто свидетель ее из другого мира. Жизнь чувствует его чужеродность и слабость, подавляет своим требовательным беспокойством. "Ярость" жизни сломала отца Фрица, гневного несбывшегося человека. Ярость поселилась в нем: он хотел бы, чтоб сын исполнил мечты его юности. Он давит на обтекаемо-водного Фрица своим остроконечным решительным жаром. Что нужно этому непохожему апатичному ребенку? "Что мы хотели тогда больше всего? - пишет Бортников от имени Фрица и Витьки. - Жрать, мастурбировать и... стать волшебниками. Другими словами, нам хотелось, чтобы нас любили". "Свинобург" - плач о никем не замеченном детстве, незалеченной жажде любви: "Мы были, наверное, так дики, так одиноки... Все были так заняты жизнью, так одержимы этой погоней... Вот мы и стояли перед ними, дети, а они и не видели". Под тяжелым, враждебным давлением жизни Фриц еще глубже уходит в себя, свое созерцание, и - глубже - в бездействие, болезнь и смерть.

Началось с измененного представления о красоте. От любования могучими торсами друзей отца, влюбленности и сказки - к невинному некрофильству. Все охвачено смертью. Любовь: красота Витькиной матери на окровавленных простынях как великолепие умирающей царицы - Фриц жалеет, что любимая не умерла, и вскоре теряет интерес к ее ожившей прелести. Тайна: замереть над вороной, клюющей труп собаки, - "религиозное переживание"; к птичьим перьям вскоре добавился собачий обглоданный череп. Сказка: "воины из легенд" как "мир мертвых". Мы все ниже, все ближе к тайне Фрица. Кульминация, наибольшая глубина, - игра в "рассмешить умруна". Один из друзей ложился и притворялся мертвым. Другой должен был его "оживить". "Сразу ясно, кому легко умирать, а кому трудно!" - Фриц настолько входил в роль, что Витька рыдал над его глухим ко всему, неподвижным телом.

"Было так удобно, так спокойно. Я бы всю жизнь так пролежал... В такие минуты я никогда не засыпал. Наоборот, я испытывал странный подъем... удивительную тоску. Тонкую тоску, светлую. Печаль без слез. Будто ты склоняешься к чему-то самому дорогому..."

Что его привлекает в смерти? В отличие от "яростной" жизни, в ней есть тишина, покой, бездействие. Смерть ничего не требует, она не мешает созерцать. Игра в "умруна" - нижняя глубинная точка в композиционной "яме", обрушенная в бездну вершина красоты. После нее - подъем к поверхности, по "несчастливому" склону взросления. Активность "взрослой" жизни провоцирует Фрица на переход от созерцания к действию. Но поскольку он не рожден для жизни-деятельности, то и активность его направлена против жизни, против деятельности. Мысль об убийстве школьного врага, сожжение в выкопанной могиле ненавистных вещей (дневники, тетради, фото), попытка вживую срезать с себя ненавистную "скользкую" оболочку. Уже не играя, а "всерьез" Фриц притворяется умирающим - и в придуманной болезни находит ту же свободу бездействия, которую когда-то потом почувствует в тюрьме.

Увы, ничто не делается без последствий. Вышедший за пределы созерцания, Фриц взрослеет. Он расстается с другом Витькой, который не понимает его влечения к смерти, забывает "возлюбленную", а после переезда семьи в другой город даже любимые "реликвии" детства теряют для него всякий смысл. Финал повести - переход от бездействия к бессознательности. Фриц молится о том, чтоб красота ушла из него, он отказывается от своего духовного богатства, окончательно тонет в жирном требовательном теле: его охватывает невыносимый голод. Фриц так и не стал взрослым и "живым". Он погрузился в блаженное чавкающее младенчество, покой откормленного зародыша. Тюрьма, игра в болезнь, финал - трижды Фриц отказывается от жизни. И есть у меня подозрение, что в Иностранный легион этот мальчик пошел не убивать, а умирать.

Мы не вернемся к выросшему Фрицу: повесть обрывается у края могилы детства, оставляя, по выражению Крусанова, "чувство некоторой бытийной незавершенности". Конец повести надо искать в рассказе "Саша & Александр". Тридцатилетний Александр - у героя новое имя, худая фигура. Но мечта "смыться в легион", жизнь во Франции, перенесенное в детстве воспаление легких, онанизм, ленивая привычка есть лежа - все это делает Александра двойником мальчика Фрица. Рассказ - о преодолении телесного голода и духовного сна. Детство возвращается: автор сравнивает героев с зародышами, "нерожденными близнецами". Александр - детски бездумная жизнь, отчаянный голод нелюбимого ребенка. Саша - старший брат, спаситель: "Хочешь крови? - Возьми мою кровь. - Хочешь мяса? - Возьми мое мясо".

Рассказ начинается с самоубийства Саши. Причина его гибели нам неизвестна, однако от этого она не становится бессмысленной. Фрица-Александра, давно похоронившего себя в бессознательности, могла вернуть к жизни только смерть. Поняв, что друг мертв, Александр впервые готов есть не лежа, а за столом. А потом, когда тайно закапывал Сашино тело, "он как будто проснулся от долгого сна. Он начал оглядываться! ...Со всех сторон на него смотрела жизнь... Жизнь. Да. Спокойная и грозная, как это старое дерево. Как эта могила". Духовное пробуждение Александра - настоящий финал истории о слабом мечтательном Фрице, добровольно отказавшемся от свободы, мысли и жизни. Что будет с ним дальше? Мне кажется, повесть о новом Александре не будет начинаться в тюрьме.

• Книга на вчера: Бейджент М., Ли. Р. Инквизиция